В 22:00, через десять часов после назначенного срока, на склоне горы показался одинокий автобус. На центральной улице уже не было никого, если не считать двух мрачных мужчин в костюмах, помявшихся еще в полдень. Сильный холодный ветер гонял по обочинам плакаты «Добро пожаловать!» и уносил вдаль последние звуки музыки.

Мэр и Бен-Цук нерешительно подошли к стоянке. Сердце мэра колотилось в висках, в плечах и в пояснице; он и не знал, что сердце может стучать и там тоже. Он вынул правую руку из штанов и с печальным нетерпением стал ждать, пока послышится лязг открывающихся дверей.

В тот день Катя попросила Антона позволить ей сесть у окна, и, как обычно, он ей уступил. Ей хотелось смотреть на дорогу, чтобы запечатлеть в памяти каждый куст, каждый дорожный указатель, все то, что намекало на их будущее. Но не успел тронуться автобус, как ее длинные ресницы – Антон всегда ими восхищался – склеились. Прежде чем погрузиться в сон, она успела увидеть несколько красивых виноградников и лежащее на шоссе сбитое животное. То ли собаку, то ли лису. «Это не к добру! Мертвое животное на дороге – это не к добру!» – прозвучал у нее в голове голос покойной мамы. Катя заставила его умолкнуть, вернее притихнуть (трудно заставить умолкнуть звучащий у тебя в голове материнский голос), и он продолжал сопровождать ее во сне. Ей снилось, что она в своем родном городе едет в трамвае с мужчиной, своим первым мужем, и вдруг двери, даже не на остановке, открываются и в пустой вагон заходит Даниэль, Даник, ее любимый внук. Он в какой-то новой шапке с надписью на незнакомом языке. Она протягивает к нему руки, чтобы его обнять, но внук ее не узнает и смотрит на нее, как на чужую. Охваченная жгучей обидой, она поворачивается к первому мужу, но его рядом больше нет: исчез. «Как это на него похоже – взять и исчезнуть!» – мелькает у нее мысль. Тут раздается металлический звук, предшествующий объявлению очередной остановки, но вместо низкого, хорошо поставленного голоса диктора она слышит сокрушенный голос покойной матери, повторяющий: «Не к добру это. Не к добру. Не к добру».

Она ударилась лбом о спинку переднего сиденья и проснулась. В автобусе стоял шум и гам. Оказалось, нескольким пассажирам срочно понадобилось в туалет (давали о себе знать возраст и состояние мочевого пузыря), и, посовещавшись, они подошли к водителю.

– Вы не могли бы остановиться? – обратились они к нему по-русски. – Нам хотелось бы… выйти и выпить чаю, – объяснили они, постеснявшись сообщить истинную причину.

Водитель даже не повернул к ним головы.

– Эй, слушай! – сказали они громче и уже не так вежливо. – Останови автобус! Мы хотим чаю! Пожалуйста!

Водитель посмотрел на них в зеркало, задумчиво почесал нос и продолжал ехать.

– Стоп! Стоп! Стоп! – закричал один из пассажиров, и это слово водитель понял, потому что посмотрел на них другим, более решительным взглядом. Он слышал от других водителей рассказы о русских, которые категорически отказывались ехать туда, куда их направили, и требовали, чтобы их везли назад, в центральную часть страны. «Ну уж нет, – подумал он. – Со мной этот номер не пройдет. Только не в мою смену». И он надавил на педаль газа.

Автобус дернуло, и страдающим пассажирам стало совсем невмоготу. Мужчина, кричавший «Стоп!», придвинулся к водителю и показал рукой на свою ширинку. Тот окончательно рассвирепел. Ни стыда ни совести у этих русских! Он выругался и жестом приказал несчастному сесть на место вместе с его переполненным мочевым пузырем. Но хозяин мочевого пузыря не сел. С отчаянием человека, которому нечего терять, он снова показал на ширинку и вдобавок изобразил в воздухе небольшую дугу, начинавшуюся в паху и заканчивавшуюся за окном.

Автобус затормозил. Эта остановка и разбудила Катю.

Почти половина пассажиров поспешно высыпали из автобуса. Мужчины направились к ближайшим кустам, женщины отошли чуть подальше. Через несколько минут, успешно облегчившись, они вернулись, и тут выяснилось, что нет Анны Новиковой. На этот раз автобус покинули все пассажиры, кинувшись на поиски.

– Аня! Аня! – кричали те, кто хорошо ее знал.

– Новикова! Новикова! – кричали те, кто знал ее хуже.

– Никита! Никита! Где ты? Ты сейчас так мне нужен! – кричал Владик Гогельский, много лет назад работавший ассистентом оператора на съемках фильма Никиты Михалкова и с тех пор считавший себя не только крупным кинематографистом, но и близким другом легендарного режиссера.

– Если бы Никита был здесь, – сказал он Кате, шагавшей рядом с ним, – он бы уже сделал из этого фильм. По пути в свой новый дом в Израиле группа старушек делает привал, и одна из них пропадает. Катя, это же готовый сценарий!

В конце концов Анну Новикову нашли в не отмеченном ни в одном реестре склепе, куда она, оступившись, провалилась.

Годом позже в тот же склеп провалится заплутавший ученик иешивы, который отправит соответствующее взволнованное сообщение в Комитет по спасению древних захоронений, и тот после тщательной проверки объявит его могилой достопочтенного праведного законоучителя Шломо, так что вскоре эта могила превратится в место паломничества для всех, кто желает процветания своему бизнесу, а вокруг склепа образуется целая индустрия по производству футболок и бейсболок, а также организации экскурсий и лечебных сеансов в рамках холистической медицины. В результате мэр Авраам Данино будет вынужден, несмотря на горький опыт взаимодействия со всеми этими лжеправедниками, пойти на компромисс и обеспечить доступ к склепу, проложив к нему асфальтовую дорогу.

Но вот доступ к Анне Новиковой – как выяснилось, вывихнувшей ногу, – оказался затруднен, и операция по ее вызволению заняла несколько часов.

Глядя на Антона, руководившего спасательными работами (первый муж уже нашел бы предлог, чтоб исчезнуть), Катя испытывала гордость и вместе с тем сожаление. Почему они встретились так поздно? Когда он уже не способен… Черт… Когда он был моложе, он наверняка был… Может, теперь, в этой новой стране… Смена обстановки… Может, есть шанс? Она обняла себя за плечи, воображая, как они лежат в новой постели и его сильные руки сжимают ее.

Вечером, когда автобус наконец-то добрался до места назначения и за мгновенье до того, как открылись двери, Антон взял ее за руку, наклонился к ее уху и прошептал:

– Начинаем все заново, котик. В нашем-то возрасте. Кто бы мог подумать…

Через две недели после встречи автобуса с мигрантами мэр Авраам Данино приехал в Иерусалим.

– Кого вы мне привезли? Кого?! – жалобно спросил он.

– Но позвольте! Вы же сами просили. Можно даже сказать, требовали. Как вы это назвали? Качественная иммиграция, верно?

В голосе сотрудника Министерства внутренних дел, ответственного за расселение репатриантов, Аврааму Данино чудилась – да нет, не чудилась, а явственно звучала – насмешка.

– Но я думал… В смысле я предполагал… – промямлил он, и в его мозгу сам собой вспыхнул образ Марины-Ольги-Ирины. Вот она на высоких – но не слишком – каблуках приходит к нему в кабинет, чтобы оформить разрешение на пристройку к дому. Они склоняются над чертежами подрядчика, и она вдруг поднимает глаза и говорит: «Уважаемый мэр, я хочу задать вам один вопрос». – «Спрашивайте, не стесняйтесь, – отвечает он и добавляет: – И зовите меня просто Авраам». Она протягивает руку к его щеке, медленно ее гладит и говорит: «Авраам, скажите, почему вы такой невеселый?»

Черт! Он должен прекратить об этом думать! Нет никакой Марины! Не было и не будет! Как глупо с его стороны – в его-то возрасте! – надеяться, что большая любовь исцелит его скорбь.

– Господин мэр, так дело не пойдет, – сказал ответственный чиновник. – Вы не можете два года терроризировать нас, а потом взять и передумать. С живыми людьми так не поступают.

– Но что мне делать со всеми этими…

– Все они люди в высшей степени достойные. Интеллигенция… Да, большинство из них пенсионеры…