Задолго до того, как американские переселенцы рискнули перебраться на другой берег Миссисипи, культуру индейцев Великих равнин и Скалистых гор радикально изменили европейские «дары»: лошади, ружья и болезни. Лошадей в Новый Свет привезли в XVI в. испанцы. По мере того как испанская граница сдвигалась вглубь территории современных Соединенных Штатов, лошади оказывались в руках индейцев, а затем путем обмена (и воровства) к конной культуре приобщалось одно племя за другим. В 1630 г. всадников среди индейцев не было, к 1750 г. почти все племена Великих равнин и большинство племен Скалистых гор скакали на конях. Конечно, «бизонья» культура возникла задолго до этих перемен, но охотиться на бизонов верхом оказалось гораздо удобнее. Кроме того, лошади увеличили частоту и накал межплеменных стычек, поскольку верхом стало возможно покрывать расстояния, немыслимые для пешего. Ружья, с которыми индейцев познакомили французские трапперы и торговцы, увеличили потери в стычках. Еще больше смертей сеяли болезни, которые принесли с собой бледнолицые. Болезни опустошали индейские племена Запада так же, как до этого – племена, обитавшие к востоку от Миссисипи. Сколько жизней они унесли, доподлинно не знает никто, но только от холеры в 1849 г. погибла половина индейского населения западных равнин[22].

Ирония событий на Великих равнинах заключалась в том, что ни для одного из воевавших с регулярной армией племен земли, которые они называли своими, не были исконными. Все эти племена очутились там в ходе масштабной миграции, вызванной заселением Востока страны белыми. И в 1843 г., когда была проложена Орегонская тропа, до завершения массового исхода, начавшегося в конце XVII в., было еще далеко. Перемещенные племена, хлынув на равнины, начали соперничать с их коренными обитателями за охотничьи угодья. И потому, подчеркнем это еще раз, грядущие сражения за Великие равнины между индейцами и правительством – самые долгие и кровопролитные за все время Индейских войн – по сути своей окажутся столкновениями между мигрантами. Да, в результате будет утрачен традиционный индейский уклад жизни, но не то чтобы очень давний.

Самыми сильными из племен, перекочевавших на Великие равнины до нашествия белых, были сиу[23], прежде обитавшие в лесах нынешнего Среднего Запада. Перемещаясь на запад, нация сиу разделилась на три части: полуоседлых дакота, державшихся берегов реки Миннесота, накота, поселившихся к востоку от Миссури, и лакота, с боем прорывавшихся на северные равнины. Именно лакота мы и представляем себе, когда перед глазами встает образ конного охотника на бизонов, – эта ветвь составляла почти половину народа сиу. Лакота, в свою очередь, делились на семь племен (оглала, брюле, миниконджу, ту-кеттлз, ханкпапа, черноногих-сиу и санс-арк), из которых самыми крупными были оглала и брюле. По численности эти два племени превосходили все остальные, не принадлежавшие к лакота, племена северных равнин.

Продвигаясь в начале XIX в. на запад через нынешнюю Небраску и обе Дакоты, лакота постепенно объединялись с еще раньше вытесненными на север Великих равнин шайеннами и арапахо, успевшими образовать странный, но довольно прочный союз. Они не понимали наречий друг друга и объяснялись на замысловатом языке жестов, а по психологическому складу были едва ли не полной противоположностью. Если арапахо были миролюбивы и уживчивы, то шайенны отличались свирепостью и воинственностью. Первые встречи лакота с шайеннами и арапахо были далеки от дружеских, поскольку обе стороны соперничали за богатые дичью Блэк-Хилс (Черные холмы). «Заключался мир, – вспоминал впоследствии вождь шайеннов. – Они протягивали нам трубку и говорили: “Будем добрыми друзьями”, а потом раз за разом вероломно нарушали свое слово». Так продолжалось до 1840-х гг., когда многие шайенны и арапахо, устав от двуличности лакота и польстившись на посулы белых торговцев, мигрировали на юг, где образовали племена южных шайеннов и южных арапахо. Лакота остались безраздельными хозяевами северных равнин.

У лакота и той части шайеннов – арапахо, которые остались на севере, нашлись общие враги – уступавшие им численностью, но готовые биться насмерть кроу, жившие в центральной части Монтаны и на севере Вайоминга, а также наполовину перешедшие к земледелию пауни[24], селившиеся по берегам реки Платт в Небраске. Причиной для вражды и соперничества было, с одной стороны, вечное стремление союза лакота, северных шайеннов и арапахо расширять свои охотничьи угодья, а с другой – общая для всех племен Великих равнин принадлежность к воинской культуре. Жившие далеко друг от друга кроу и пауни не могли объединиться в союз, но они отчаянно нуждались в друзьях – или хотя бы во врагах врагов, которые могли бы сойти за друзей. В конце концов оба племени предпочли связать судьбу с белыми[25].

Такая же чехарда творилась и на юге Великих равнин. Оттесненные лакота от Блэк-Хилс кайова[26] отступили на юг, в так называемую Команчерию, где они сражались с команчами, пока не заключили с ними союз. Бесспорные хозяева южных равнин и самые умелые наездники на всем Западе, команчи были народом яростным и беспощадным, беспрепятственно кочевавшим и совершавшим набеги от реки Арканзас вглубь Техаса. Время от времени они воевали с мексиканцами, однако с американцами уживались вполне мирно – пока белые переселенцы не начали покушаться на их охотничьи земли. Техасская республика обращалась с команчами еще хуже, чем мексиканское правительство в прежние времена, и вела против них жестокую предательскую политику, апофеозом которой стала расправа с мирной делегацией вождей. После этого команчи объявили техасцев своими злейшими врагами и нападения на поселенцев рассматривали как справедливую кару за убийство вождей и как возможность поразмяться.

Южные арапахо и южные шайенны, воспользовавшись близостью к Команчерии, устраивали набеги и угоняли принадлежавшие команчам и кайова табуны вплоть до 1840 г., когда эти четыре племени заключили мир, создав могучий союз, в перспективе способный противостоять нашествию белых[27].

Власти в Вашингтоне (за исключением откровенных тугодумов) понимали, что воцарившаяся на сухопутных маршрутах тишина, которой так радовался уполномоченный по делам индейцев в 1849 г., – явление временное. С катастрофической скоростью истребляя леса, пастбища и дичь, белые переселенцы ставили индейцев, обитавших там, где пролегли маршруты миграции, на грань голодной смерти. Понимая, что у индейцев имеются лишь три варианта будущего: сражаться за свое благополучие, объединиться с белыми или погибнуть, правительство взяло на себя три обязательства: защитить и обезопасить пути миграции и растущие белые поселения, аннулировать право индейцев на обжитые ими земли и выработать гуманную политику обеспечения перемещенных индейцев средствами к существованию. В то, что власти действительно исполнят эти обязательства, верилось слабо. У малочисленной армии фронтира едва хватало людей для защиты фортов, что уж говорить о прикрытии переселенцев, поэтому единственной действенной в ближайшее время стратегией оставались переговоры. Эту задачу возложили на Тома Фицпатрика, бывшего горного охотника, ставшего агентом Бюро по делам индейцев. У индейцев равнин Фицпатрик пользовался доверием, и ему, как никому другому, оказался по плечу титанический труд, называемый агентской службой. Индейским агентам – представителям правительства в одном или нескольких племенах – поручалось предотвращать конфликты между поселенцами и индейцами, при необходимости привлекать военных для поддержания мира, а также (без махинаций и задержек) выдавать индейцам положенное им по аннуитету.