— Я…я!
— Да ты, Теодор! Объясни мне, что скрывается за твоим “я”? Преследование со стороны властей?! Послушай меня, так ведь и я не без грешка! Но я работаю и всегда работала. Даже когда газеты моей родной страны обещали меня линчевать, как животное, я все равно работала! А хочешь скажу почему? — Гермиона приблизилась к нему с бешеными глазами, светящимися обидой изнутри. Она схватила в руку коробку с лапшой и потрясла ей, как знаменем.
— Хочешь, а, Тео?! Я отвечу! Потому что есть хочется, вот почему! Нет, не перебивай меня! Ты дашь мне договорить!— коробка полетела белым комком в стену, рассыпаясь желтыми нитями удона по серой поверхности. — Сколько мы с тобой… Хм, как бы это правильно назвать… Сколько времени я тебя обеспечиваю материально в обмен на плохой отчаянный секс и слова поддержки?! Когда мы встретились с тобой? В Рождество?! А сейчас апрель!
Тео, мертвенно-бледный, невидящим взглядом смотрел прямо в неё.
— Ты думаешь, что если бы ты так нужен был властям, они бы тебя сейчас искали!? Так почему, Тео! Просто объясни мне, почему ты на свободе? — Гермиона, не прерывая зудящего зрительного контакта, сунула руку в сумку, вытягивая газету с британскими штампами. Она встряхнула ею перед его лицом.— Может, дело в том, что ты им к Мерлину не сдался? У них в руках разваливающаяся избитая страна, в которой люди мрут как мухи, а ты полагаешь, что первая степень всех забот твоя собственная крошечная персона!
— Крошечная!? — лишь на этом слове Тео, сносивший все упреки прежде, как данность, взорвался. — Да как ты можешь! Как ты только можешь говорить такое?! Ты упрекаешь меня в своей собственной никчёмности сейчас, и только в ней! Конечно десять лет назад ты видела себя сегодня королевой мира…
— При чем здесь я! Мы говорим о тебе, а может я и не королева, но хотя бы не боюсь призраков в хибаре над пивной! Знаешь, кто ты, Тео!? И ж д е в е н е ц! Вот кто!
Слова застряли между ними. Тео, по-детски дёрнувшись, остановился со странным упреком в глазах, но Гермиону было уже не остановить.
— Из любого дерьма можно найти выход. Может, ты считаешь, что я пережила меньшее?
— Конечно нет, моя госпожа, — отплюнулся он с особенной яростью. — Мы все помним твои чудесные байки о работе. О да, ремесло нового сорта! Надо напомнить, чем ты была до того, как тебя подобрал Мальцибер? Мне изменяет память, или ты действительно дурила магглов? Дай мне свою колоду карт, нагадаю тебе принца. Может и мне ты предлагаешь завернуться в балахон и пойти в цирк? Развлекать народ зрелищами в обмен на хлеб?! Так вот, премного благодарен! Наследник великой династии никогда…
Влажный удар руки об щеку прервал его. Он так и остался стоять с открытым ртом. Гермиона разочарованно, словно не веря самой себе, оторвала руку, на которой отпечатался рисунок его щетины. В горле стояла удушающая истерика.
— Так займись своей великой жизнью сам, Тео. И просто когда-нибудь пусть Люцифер поможет тебе повзрослеть.
Она невидяще глядела на свои руки. Яркое, наполненное ужасными эмоциями, настроение отхлынуло, опустошив её изнутри. Словно волной, уносившей песок с собой, из неё выкачали абсолютно все. Голова, наполненная ртутью и свинцом, отказывалась подкидывать аргументы, ругаться и спорить. Она просто устала, чертовски устала.
— Гермиона, прости… Мерлин, прости…
Она машинально села за выбеленный стол и открыла коробку с удоном. Тео что-то бубнил, но в этот момент было так все равно и абсолютно бессмысленно любое его слово и движение.
Тебе нужен кто-то?
Мне нужен кто-то, чтобы любить.
Им может быть, кто угодно?
Мне нужен кто-то, чтобы любить.
Кунжут спадал с лапши, оседая в соусе. Гермиона вспоминала прошлое слякотное Рождество, новым гнойником вспарывая больные воспоминания. На Рождество должен быть снег, глинтвейн и близкие люди, запрещающие его пить. Родители, дребезжащие о своём и волнующиеся за глупое и незаметное, тёплые свитера, друзья и объятия.
А у Гермионы были только грязь на подтаявших улицах, очень крепкий кофе и старый жесткий владелец кофейни. А появился он.
Почему-то Гермионе показалось правильным его появление. Ведь он, Тео Нотт, может оказаться кем-то, кого можно любить. В её мире существовали неприятный начальник, квартирка, тонна воспоминаний-которые-нельзя-вспоминать и, вероятно, больше и ничего. Может, судьба дарит шанс.
А за возможность быть услышанной и понятой кем-то можно простить и грубость, и деньги, и даже предательство. Это она раньше так думала.
— …ты же знаешь, что я…
— Прощай, Теодор.
Гермиона поднялась с щербатой табуретки.
— Не останешься на ночь?
— Нет.
— А завтра…
— Я буду занята.
Он кивнул, понимающе, хотя ничего он так и не понял.
Покидая квартирку, увитую плющом и пьяными песнями, Гермиона поклялась, что делает это в последний раз.
