7. Мой дом родной

Я шла промеж свинцовых снов, бесплотных и чужих; я шла на свет иных миров - верней, на свет Иных; и рая видела цветы меж серных адских ям. Передо мной был Путь... Мечты! Здесь нет уж места вам! Скользя по огненной реке, не чувствуя тепла, я в беломраморном песке нашла кусок стекла. И путеводные лучи в единый яркий СЛЕД я собрала, создав ключи от Врат минувших лет. Теперь я - знаю! Да, теперь - я знаю. Зря. Была я - той, кому не надо в Дверь, сквозь злые зеркала. А суждено мне стать... Ну да, нет в Знаньи проку, нет... Уж это-то я навсегда запомнила, обет дав среди спора мудрецов - молчать, а говорить - лишь с эхом, чтобы жизнь творцов случайно не прожить. Я уходила. Позади - разбитый Ключ лежал. Он был изгоями Пути подобран - как металл, что годен для святых мечей, для колдовской брони. Обломками чужих Ключей не брезгуют они, - идущие тропою слов, чей смысл давно забыт; и не дано им в мире снов свой, личный Ключ добыть... О нет, не презираю я их, обреченных жить - я, ядовитая змея, не властная убить. Не презирать ведь тех, кем стать придется мне самой. И пусть!.. Мне нечего терять. Ведь Навь - мой дом родной...

8. Игра началась

Окружающая Ораса тьма неохотно отступала, держась подальше от горевшего на ладони юного мага бледно-желтого огонька. Вот именно, бледно-желтого. Орас вновь видел мир в цвете, но на сей раз он не знал, место ли стало тому причиной, или это сработали его собственные, не очень-то надежные заклинания. Как бы то ни было, тьма отступала. И то, что скрывалось в ней, вынуждено было выйти на свет. Орас не был знатоком легенд дикого края Ахаггар, предпочитая мифам о богах и героях - истории о реальных личностях, вроде того же Керима эль-Адреа, или о его старинном приятеле из Багдада, мореходе Синбаде. Зу-ль-Аккан не раз предупреждал ученика, что мифы зачастую реальнее, чем думали их создатели, но эти слова Орас успешно пропускал мимо ушей. Однако теперь - вспомнил. Не столько наставления учителя, сколько легенду, о которой тот мог бы заговорить, окажись он сейчас здесь, рядом, в этом подземелье... Миф о Владыках межзвездных просторов, которые явились в незапамятные времена на земли черного континента Нуб (или Гондваны, как предпочитал называть Зу-ль-Аккан, знаток и любитель старинных наречий). Миф о Владыках безвременно поседевшей древности, которым подчинялись нефритовые рыбы, железные птицы и хрустальные драконы. Миф о Владыках, сражавшихся на стороне людей в великой битве против богов (битву ту всезнающий Зу-ль-Аккан звал Титаномахией, отчего-то болезненно морщась, произнося это слово). Миф о Владыках, что вечно странствовали меж миров и навеки упокоились в окровавленной почве последнего для них мира... Орас зажмурился, затем резко открыл глаза. Видение не исчезло. Тяжелая железная дверь, чуть тронутая ржавчиной, была приоткрыта. Видимо, поджидала появления того, кто... Кто - что? пройдет внутрь, надеясь раскрыть тайны былых эпох? запрет дверь так, чтобы никому больше и в голову не пришло сюда соваться? сплюнет, повернется и уйдет от греха подальше? Юноша не очень-то понимал, почему делает именно этот выбор. Но поступить иначе был просто не в силах. Волшебный огонек на его ладони стал ярче, превратившись в крошечный осколок солнца, потом задымил и погас. За дверью, в клубящейся тьме, загорелась красная точка. Мигнула. Раз, другой, третий. Пауза, затем снова три вспышки теперь промежутки между ними были примерно втрое длиннее. Пауза, три короткие вспышки - такие же, как в первый раз - и, сипло зашипев, красный огонек потух. Орас вытер холодный пот, выступивший на лбу, и переступил железный порог, решив считать это приглашением войти. Собственного спокойствия ради. Поток силы чуть не оглушил его, но молодой маг все же справился с нахлынувшим водопадом. Иногда силу сравнивали с текущей водой, хотя многим Следующие Пути это не нравилось, - однако тут другое сравнения трудно было подобрать. Когда поток ослабел, став ручейком, из которого можно было без опаски черпать энергию, Орас наконец смог рассмотреть, что же скрывалось за дверью. Точнее, не рассмотреть, пользы от глаз здесь, в кромешной тьме, было немного, - а УЗРЕТЬ. Словно не доверяя внутреннему взору, он протянул руку - и коснулся чего-то легкого, небольшого и холодного, сделанного вроде бы из полированной кости. Нетерпеливый щелчок пальцев вновь зажег волшебный огонек, и маг удовлетворенно хмыкнул. Это умение, в отличие от стихотворческого, было ему по плечу. Скрестив ноги, он опустился на пол перед расчерченной на ровные клетки Доской. Фигуры, как и поля, виделись ему черными и белыми; и хотя формой Доска и Фигуры несколько отличались от традиционного набора "шах-мат", "смерть царя", - Орас не сомневался, что видит перед собой по меньшей мере нечто подобное завезенной из далекой Индии игре. Игре, в которой, по преданиям, сходились изначально только великие маги и еще более великие полководцы. Игре, в которой он обыгрывал Зу-ль-Аккана три раза из пяти. По ту сторону доски - это юноша отметил лишь уголком глаза, сосредоточившись на позиции, - сгустилась тень. Тусклый металл, покрытый слоем ржавчины и пыли - вместо плоти; ошметки грубой ткани и осколки стекла - вместо волос и глаз; едва слышный скрип и еще более тихое жужжание - вместо дыхания и сердцебиения. Но Орасу было все равно, потому что игра - началась.

9. Внимание и повиновение

Время летело быстрее стрелы, быстрее ополоумевшего самума, рассекая шамширом слепой удачи войлочную кошму осторожности. Эр-Рахман жил словно во сне; вчерашний юнец-ветрогон, на которого снисходительно взирали седобородые мудрецы (а кое-кто - даже с хорошо скрываемым поощрением всех не подобающих наследнику шалостей), теперь он чувствовал себя тем, кем должен был бы являться для окружающих - владыкой. Должен бы, но до недавнего времени - не был и не очень-то хотел стать таковым. Дни были сном, а ночи... Принц не думал об этом. Не желал думать. Не желал разрушать замок счастья и уюта, какой - он знал доподлинно, - удается возвести далеко не каждому смертному. Пусть замок этот возведен на песке и простоит лишь несколько лет - о грядущем дне эр-Рахман также не задумывался. Как не делает ни один из сынов Аллаха, когда ему не минуло еще семнадцати весен. О завтрашнем дне пусть думают те, кто снаряжает в поход войска - его войска! О завтрашнем дне - и том времени, которое непременно наступит, не может не наступить в год сто третий по календарю пророка (да благословит его Аллах и приветствует!), в год семьсот семнадцатый по счету этих неверных-назарян, поклоняющихся пророку Исе и считающих его - Богом. Принц знал, что полководческого таланта, равного отцовскому, он не имел, как не имел его опыта. Пока - не имел; быть может, через десять лет о нем заговорят с тем же уважением, смешанным с немалой толикой страха. Сейчас, даже если ведьма не обманула и сражение с гяурами все-таки будет выиграно, - победу эту припишут его, Ади ибн-Керима, удаче. Но не способностям. И однако, Iqbal, дух удачи, также сопутствует далеко не всякому. А эр-Рахман был совершенно не против того, чтобы стать для Берберии тем, чем некогда исключительно и должен был бы являться владыка престола. Живым воплощением удачи. Глупый баран, трусливый заяц, подлая гиена, бесхребетный червь, - титулы, не слишком украшающие любого, и тем более - правителя. Но в прошлом было не так уж и мало случаев, когда люди, носившие одно из этих или подобных прозваний (а то и все сразу), становились не просто властителями, а победоносными завоевателями, укреплявшими и расширявшими границы своих держав - благодаря витавшему над ними ореолу Iqbal. И обладатели этого ореола - включая и тех, кто глупостью состязался с баранами, а упрямством - с ишаками, - никогда и ни на что не променяли бы свой дар. Даже на личную печать легендарного Сулеймана ибн-Дауда, державшую в подчинении всех сверхъестественных существ - джиннов, ифритов, маридов, гулей и иных обитателей мира, лежащего по ту сторону... Во всем прочем полностью доверяя своим советникам, Ади эр-Рахман отказался лишь поднять над своим личным стягом - зеленое знамя джихада. Чтя заветы пророка, да снизойдет на него благословение Аллаха, он не считал всякое сражение с неверными - священным делом веры. Армии Омейадов когда-то прошли под зеленым знаменем джихада через Миср и Либию; но в Ифрикии, у восточных рубежей нынешней Берберии, это знамя вынуждено было бы отступить, не атакуй Керим Черногривый Лев со своей полутысячей всадников правый фланг берберов, что превратило поражение ослабевшего багдадского войска как минимум в ничейный исход. Когда эмир Ахмат Абу-т-Туйвим, любимый племянник халифа Махмуда эль-Омейна, на последовавшем военном совете приписал честь этой победы себе, Керим промолчал - ибо хотел сохранить голову на плечах. В знак признания своих личных заслуг он попросил у эмира только одно: право нести с собой собственный стяг, впереди всей армии. Это право эль-Адреа получил и не прошло и двух недель, как его полутысяча выросла втрое, прежде всего за счет берберов, с которыми Абу-т-Туйвим заключил почетный мир. Воинственное племя Барр эль-Джезаир считало возможным подчиняться лишь самому Кериму, которого признало достойным подчинения. И вот тогда-то Лев ударил сам. Некоторая часть десятитысячного войска Омейадов перешла на его сторону, остальных проглотила пустыня. Так не раз случалось прежде с войсками Картагена и легионерами Империи: чужак не выживет в песках без помощи тех, кто рожден здесь. Зеленое знамя эль-Адреа водрузил в Джардисе над могилой Ахмата и не поднимал его в собственных войнах, хотя сражался часто и в основном с неверными, ведь свет Dar al-Islam, Дома покорных воле Аллаха, едва-едва достиг тех мест, где Керим намеревался основать державу. И основал, положив на это остаток жизни. Объединив и покорив племена северо-западных краев черного материка Нуб; частью то были берберы, мавры и их сородичи, частью - потомки заморских пришельцев, вандалов и готов, которые за три с лишним века до того разграбили южные имперские колонии и сокрушили древний Картаген. Царство Льва назвали Берберией; как ни странно, особых разногласий по этому поводу не было... Берберские галеры, подкрадываясь со стороны Внутреннего моря, держали курс на темную громаду горы Пути, Джабал Тарик. На мачте главной галеры гордо реяли на ветру два флага. Зеленое знамя джихада - чуть пониже, темно-красное с черным абрисом львиной головы полотнище стяга эль-Адреа - на самом верху. Ади ибн-Керим не был Львом, да и Львенком его давно уже не называли. Но сыном своего отца он все же был, и приказывать - когда надо, - умел так, что ветераны, только что скептически взиравшие на юнца-правителя, живо вспоминали низкий рык эль-Адреа и низко кланялись со словами "Внимание и повиновение!"