Глендейл богат историческими воспоминаниями. Нет в окрестностях ни одного места, которое не было бы связано с воспоминаниями о каком-нибудь эпизоде одной из многочисленных войн, о каком-нибудь романтическом приключении или о героическом подвиге, прославляемом в английских балладах и шотландских песнях; о некоторых эпизодах говорит нам сэр Вальтер Скотт в своих поэмах. Друидические памятники и римские развалины также не редкость в наших местах.
Красивая речка Глен, текущая с гор, дала название Глендейлу и носит несколько священный характер благодаря воспоминаниям о святом Паулинии, который, по словам Досточтимого Беды, окрестил в этой речке несколько тысяч бедных британцев. «Паулиний, – говорит Беда, – прибыв в Ад-Гэбрин (теперь Ирвинг), оставался там тридцать шесть дней, в продолжение которых он с утра до вечера безустанно возвещал толпам, приходившим к нему, спасение через Христа. После проповеди Евангелия он крестил их в протекавшей недалеко речке Глен в знак отпущения грехов».
Холмы, окаймляющие Глендейл с востока, очень красивы. Даже самые названия их – Ивринг-Бель, Гертпуль-Бель, Ньютон-Тор, Тета, Геджгоп и Шевиот – казались отцу особенно музыкальными. Против Мильфильд-Гилля, нашего старого жилища, расстилается Мильфильд-Плэн, равнина, бывшая театром бесчисленных сражений между англичанами и шотландцами. Из наших окон можно было бы быть свидетелем знаменитой битвы на Гомбледан-Гилле.
Флудден-Гилль, находящийся на расстоянии одной мили к северу от Мильфильд-Гилля, хранит в недрах своих остатки от великой битвы 1513 года. Взрывая землю плугом или лопатой, не раз находили части доспехов людей и лошадей. Все эти находки сохраняли, как святыню. Отец мой любил вспоминать о знаменитой битве; он рассказывал все перипетии ее нам, детям, во время прогулок с нами пешком или верхом по склонам Флудден-Гилля или во время остановок у Кинг-Иэра и Сибильс-Вэля. Память у него была замечательная; он знал наизусть почти всю поэму Вальтер Скотта «Мармион», а также другие произведения, в которых описаны события этого ужасного дня.
Отец мой ненавидел Стюартов, но с симпатией относился к шотландской молодежи и с большим чувством рассказывал, как погибла эта благородная молодежь.
После Флудденской битвы враждебные отношения на границе обратились в систематические набеги и разбои, что продолжалось еще долгое время. Не так давно еще нортумберлендцы наших мест сторожили со своими собаками места, где можно было переходить реки вброд, чтобы воспрепятствовать шотландцам красть скот. На одном из первых заседаний «Highland Society» отец мой сказал: «Было время, когда нельзя было бы доставить на выставку скот иначе, как под охраной конной стражи, и без этой защиты он мог бы быть изжаренным нортумберлендцами или сваренным шотландцами».
Но вот настал час пробуждения для этой прекрасной страны. Быть может, ни одна местность Англии не изменилась так быстро за эти 80–90 лет, как Нортумберленд. Население продолжало быть в полуварварском состоянии еще долго после того, как в другие места уже проникла цивилизация.
Почва и климат служили большим препятствием развитию возникающей культуры, но суровые жители отличались энергией, благодаря чему Нортумберленд вскоре стал во главе земледельческого прогресса.
Отец мой принимал большое участие в развитии этой страны и в развитии земледелия вообще. Те из нас, которые видели обильные урожаи за последние двадцать лет на берегах Твида и Тилля, могут составить себе понятие о том, как быстро изменилась эта страна и как велика, как значительна перемена. То же самое произошло несколько позже на берегах Тайна. Когда в 1833 году отец поселился там, берега Тайна, поражающие теперь своим плодородием, были покрыты на протяжении нескольких тысяч миль диким кустарником и низкорослой сосной да березой.
Джон Грей родился в 1785 г. Он был сын Джорджа Грэя из Ухт-Орда на берегах Твида и жены его Марии Бёрн. Вот что пишет он сам о своих предках одному из друзей:
– В одной из летописей нашей семьи говорится, что Грэи происходят от Ромгона, дочь которого, Гариетта, была матерью Вильгельма Завоевателя. Я же думаю, что их нормандское происхождение сомнительно. Во всяком случае, верно то, что они потомки многих поколений воинов, из которых одни охраняли Ист-Марчес, другие же были комендантами замков Норгам, Марпет, Ворк и Бервик в те времена, когда на границе происходили постоянные стычки.
Некоторые из наших предков выдвинулись также в войнах на континенте. Сэр Джон Грей из Гитона, родившийся в 1356 г., отличился на службе в армии Генриха V; он захватил несколько замков в Нормандии, за что получил титул Танкервиля, который носят теперь представители одной из ветвей нашего рода. Нам представляют его достойным рыцарем, пользовавшимся большой славой; он отличался широким лбом, что составляло характерную родовую черту. Один из сыновей сэра Джона Грэя, комендант замка Морпет, обесславил себя, женившись на хорошенькой дочери фермера из Анжертона. К этой-то ветви и принадлежит наша выродившаяся фамилия…
Родители моей матери были хорошие, честные люди. Оба они происходили из семей бедных ткачей, изгнанных из Англии в силу Нантского эдикта. Двери их дома были всегда гостеприимно открыты для протестантов, к какой бы секте они ни принадлежали. Одно из самых отдаленных воспоминаний моей матери относится к посещению Джона Веслея. Старик с добрым приветливым лицом и длинными серебристыми волосами посадил ее к себе на колени, положил руки на белокурую детскую головку и произнес торжественное благословение.
Местоположение нашего дома в Диньстоне было дивное. Простая, дикая прелесть местности, исторические и романические воспоминания, связанные с ней, веселый семейный круг, радушное гостеприимство хозяев – всё это привлекало друзей и знакомых. В числе наших самых приятных гостей были шведы, русские и французы, присланные в Англию для изучения земледелия или чего-либо другого. Они проводили у нас иногда по несколько недель. Двери нашего дома были широко открыты для всех этих иностранцев. Бросая взгляд на далекое прошлое, мне кажется, что тогда было вечное лето…
Через низкое окно легко было выскользнуть, в один миг очутиться на дикой лесной тропинке среди папоротников и скрыться в густой тени берез или же спуститься в высохшее ложе горного источника…
Днем и ночью слышен был отдаленный шум водопадов и веселое журчанье прозрачных ручьев; это была дивная музыка, которая во время проливных дождей обращалась в дикий рев…
Семья наша состояла из шести дочерей и трех сыновей. Моя сестра Гарриет и я были связаны неразрывной дружбой. До ее замужества и отъезда в Неаполь мы никогда с ней не расставались, разве изредка на несколько дней. Мы были привязаны друг к другу более, чем это обыкновенно бывает между сестрами, мы положительно сливались в одну душу и в одно сердце. Занятия, прогулки, игры, катанье верхом – все у нас было общее. Если бранили одну, то плакали обе. Когда хвалили которую-нибудь из нас, то обе радовались.
Вспоминая это далекое время, мне кажется, что наиболее характерными чертами моей сестры были ее страсть к жизни на воздухе и ее любовь к природе и к животным. Скажут, что это присуще большей части детей, воспитывающихся в деревне. Но в ней эти чувства были особенно сильно выражены.
У нас было много собак. Одну из них Гарриет особенно нежно любила. Если ее не было в час урока, то можно было с уверенностью сказать, что она сидит у будки Пинчера и дружески разговаривает со своим любимцем. Но вот случилось нечто действительно трагическое. Однажды утром в поле нашли несколько овец из нашего стада, сильно искусанных. Подозрение пало на Пинчера, несмотря на то что в окрестности было много собак, принадлежавших сторожам и фермерам; без сомнения, одна из них и была виновницей преступления. Но хозяева их предпочли свалить вину на нашу собаку. Пинчера судили, приговорили к смерти и казнили. Бедная собака, она до последней минуты ласкалась и протягивала лапу, чтобы показать, как говорила со слезами моя сестра, что прощает своим палачам.
