«Буржуазная» трактовка истории стала попыткой рассмотреть исторический процесс как социальный и через взгляды и деятельность торгово-ремесленных слоев в противовес феодально-гуманистической как истории «пророков» и «героев».
Девятнадцатый век, век- «изобретатель», выступил в качестве создателя «научной» картины мира и современной европейской культурной парадигмы. Научные и социальные концепции стали определять векторы дальнейшего развития цивилизации. Это породило и их проблемное соотношение.
В этом же веке сформировалась марксистская трактовка истории как «пролетарская» и «атеистическая» попытка выстроить предельно десакрализованную и социологизированную философию истории. В этой парадигме оформились концепции «классовой борьбы» и «извечной борьбы материализма и идеализма» как основных составляющих исторического процесса, как модернизация истории или попытка создания философии истории на материале только XVIII–XIX вв.
«Вывихнутый» двадцатый век рассматривается как «осень науки». Фрейдизм и «школа Анналов» стали попытками объяснить социальные процессы ментальнофизиологическими составляющими человеческой личности. Ярким явлением стал ментально-пассионарный подход Л. Н. Гумилева.
Естественно, важно и то, что история осмысливалась и изучалась на нескольких уровнях, преимущественно, трех.
На самом низшем, микроуровне описывалась жизнь отдельных людей, великих и не очень, людей так называемого второго и даже третьего плана (представителей и выходцев из социальных низов).
На среднем, мезоуровне, изучались региональные и трансрегиональные процессы (войны, история государств, отдельных сфер культуры и т. д.).
И, наконец, на наивысшем, макроуровне неоднократно предпринимались попытки понять смысл истории всего человечества.
Эти три уровня в последние тысячелетия, во многом благодаря широкому распространению феномена мировых религий и философий (иудаизм, христианство, ислам, конфуцианство) породили дополнительную форму методологической дихотомии – вертикальный и горизонтальный подходы.
Вертикальный подход зародился в самой истории фактически первым, ибо уже у самых первобытных коллективов возникла необходимость маркировать свое бытие с помощью событий и людей, через которых явственно видна была бы действенность традиций, как комплексов рецептов решения повторяющихся из поколения в поколение проблем. Это нашло неплохое отражение в словах Экклезиаста «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (1:9) или в идее следовать воле Божьей через систему заветов.
Соответственно через всю историю идут эксперименты по созданию своего рода хронологических таблиц с использованием идей «завета», «эона», «века» («средний век» гуманистов), «формации», «мир-системы». То, что мы именуем сейчас формационным подходом, существовало в разных формах. Это библейское деление Творения мира и истории на шесть «дней», периодизация по четырем монархиям, позднеантичное деление истории на «эоны», гуманистическая трихотомия (античность – средние века – новая история), современное деление истории общества на аграрное, индустриальное, информационное. Все они, так или иначе, были скомпрометированы связью с религией или идеологией (христианство, марксизм, либерализм). Сказывается и современный очередной кризис в понимании смысла истории. Ситуацию осложняют и достаточно бездумный отказ от «вертикального» подхода и широкое распространение этнических ренессансов, требующих исторического обоснования этнонационально окрашенных парадигм.
Наиболее известен формационный подход, ярко представленный в работах «классиков марксизма-ленинизма» (К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин). Он использовался в работах таких последователей марксизма, как К. Каутский, Г. В. Плеханов, И. В. Сталин, Л. Д. Троцкий, и др., а впоследствии в той или иной форме в исследованиях Б.Э. Быховского, А.М. Деборина, Ф. В. Константинова, И. К. Луппола, М. Б. Митина, Л. Б. Алаева, А. Я. Гуревича, Р. И. Капелюшникова, В. Л. Иноземцева, Т. И. Ойзермана, Ю. И. Семенова и др. История рассматривалась ими как цепь «общественноэкономических формаций», представляющих собой совокупность производственных отношений, производительных сил, политического строя и общественных связей. Каждая новая формация созревает в недрах предыдущей, но впоследствии сменяется другой. Каждая из них представляет собой более высокий уровень общественной организации. Смена их происходит вследствие неизбежно возникающего конфликта между производительными силами и производственными отношениями, основными составляющими экономического базиса. Насильственное разрешение этого конфликта путем революции приводило к существенным изменениям в надстройке (государство, политические и общественные институты). Все конкретные общества, имеющие один и тот же тип производственных отношений, несмотря на все свои различия, были отнесены к одной и той же ступени исторического развития. Таких стадий К. Маркс насчитал пять – первобытнообщинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая, коммунистическая. Как писал И. В. Сталин, «Истории известно пять основных типов производственных отношений: первобытнообщинный, рабовладельческий, феодальный, капиталистический и коммунистический».
В классических вариантах формационного подхода ярко проявляется принцип европоцентризма. Еще французские просветители основывали свое видение всемирной истории на идее иерархии культур и цивилизаций. Таковы концепции Вольтера, Гердера, которые рассматривали совокупный вклад различных народов в развитие той культуры, которая зародилась на европейском субконтиненте. У Гегеля его идея всемирной истории прямо опиралась на этот принцип, ибо только в Европе мировой дух достигает самопознания. Предельно и бескомпромиссно он нашел отражение в учении К. Маркса.
Именно этот принцип органично впитал в себя ряд базовых идей:
• предпочтение иудео-христианской традиции,
• восприятие западной культуры как продолжения античной цивилизации,
• утверждение, что вся современная культура во всех ее проявлениях создана только западной цивилизацией,
• объявление капиталистической экономики «естественной», основанной на «законах природы»,
• восприятие «стран третьего мира» («развивающихся») «отсталыми», которые должны «догнать» страны Запада.
В то же время именно европейская цивилизация, как самая динамичная, создала единственную на сегодняшний день универсальную историческую парадигму и к ней надо прислушиваться, тем более, что она все еще неплохо работает. Так или иначе ее приняли все цивилизации!
Одним из первых подверг критике этот принцип Н. Я. Данилевский, предложив в своей книге «Россия и Европа» (1869) свою теорию культурно-исторических типов, и противопоставив стареющей Европе молодую и энергичную восточноевропейскую, славянскую цивилизацию. Активно критиковали европоцентризм евразийцы.
Активно используется этот принцип для обоснования превосходства Запада в наше время. Американский социолог Ф. Фукуяма предложил говорить о «конце истории», когда, по его мнению, именно Евроамериканская социокультурная модель является самой оптимальной в истории человечества. Звучит это у него достаточно трагично: «То, чему мы, вероятно, свидетели, – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, что в дальнейшем никаких событий происходить не будет и страницы ежегодных обзоров “Форин Афферз” по международным отношениям будут пустовать, – ведь либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит в конечном счете мир материальный…
Конец истории печален. Борьба за признание, готовность рисковать жизнью ради чисто абстрактной цели, идеологическая борьба, требующая отваги, воображения и идеализма, – вместо всего этого – экономический расчет, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощренных запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии; есть лишь тщательно оберегаемый музей человеческой истории. Я ощущаю в самом себе и замечаю в окружающих ностальгию по тому времени, когда история существовала. Какое-то время эта ностальгия все еще будет питать соперничество и конфликт. Признавая неизбежность постисторического мира, я испытываю самые противоречивые чувства к цивилизации, созданной в Европе после 1945 года, с ее североатлантической и азиатской ветвями. Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?».
