В банке нас не ждут. Нас ждут в банке. Банк придуман для того, чтобы мы его ограбили. У меня уже была такая идея в детстве, - что весь мир придуман только ради меня. Я один в нем настоящий, а все остальные в нем актеры. Они все меня разыгрывают. Они все от меня скрывают какой-то другой мир. Это не эгоцентризм, это - довольно точное ощущение мира. Метафизика русского детства иногда пересекается с Голливудом. В Голливуде через двадцать пять лет после моего русского детства сняли фильм "Шоу Трумэна", где только один человек как человек, а все остальные - актеры. Он не знает, что все вокруг кроме него актеры и что за каждым его шагом следят камеры, и все это показывают как сериал по телевизору. Сериал как жизнь конкретного человека, который не знает, что его постоянно снимают, а все остальные актеры все знают и специально ставят его в разные ситуации. Он думает, что он живет в настоящем мире. В конце концов он понимает, что все вокруг актеры и говно. Я тоже считаю, что, кроме меня, все говно. Это не значит, что я - не говно. Я - самое настоящее говно. Но все остальные - неподлинное говно. А я - настоящее говно! Именно такому и заниматься ограблением банка.
Банки грабить не надо. Скорее всего, в них после кризиса семнадцатого августа все равно ничего нет. Русский банк очень напоминает русскую литературу; в нем также невыносимо скучно. А русский банкир - как русский писатель; он знает какую-то правду, но никогда ее не скажет. Грабить надо русскую жизнь. Но в русской жизни, как и в банках, ничего нет. Грабить ее бесполезно. В ней тоже скучно и она тоже ничего не скажет. Надо подождать, пока там начнется, оживет, оторвет яйца, себя покажет. И вот тогда уже русскую жизнь можно будет спокойно грабить! Но до этого слишком далеко. Марина устала ждать. Поэтому пока приходится грабить банки.
Нужны, конечно, еще какие-то люди. Двоим будет тяжело. Нужны товарищи. Компаньоны. Соратники - для шухера. Для прикрытия. Для каких-то непредвиденных обстоятельств. Я банки не грабил, но знаю, что при ограблении банка могут быть непредвиденные обстоятельства.
Соратников надо искать из ровесников. Молодежи я не верю. Молодежь, конечно, любознательна и романтична. Для нее ограбление банка - увлекательное приключение и социальная игра. Но это еще и испытание. А молодежь не готова к испытаниям! Молодежь не прошла проверку советской властью и русской литературой. Поэтому молодежь может подвести! Ровесники тоже могут подвести. Но ровесники все-таки прошли испытание и советской властью, и русской литературой.
Дальше началась рутина. Я подходил к разным банкам с разных сторон. Сравнивал, чем один банк по расположению в пространстве и структуре отличается от другого. Чертил схемы. Сидел в засаде. Купил темные очки. Ставил командный голос для криков при ограблении. Учился не бояться собак и милиции. Одновременно учил не бояться собак и милиции Марину. На всякий случай слушал блатные песни и читал детективы - там могут быть необходимые подробности. Искал смелых и вразумительных людей. Смелые люди не всегда вразумительные. Вразумительные не всегда смелые. Чтобы человек был и тем, и другим, - это большая редкость. А найти такого - большая удача. Такие люди, как правило, не на виду и сами не знают, что они не только смелые, но и вразумительные.
Я такого нашел. На Юго-Западе. Когда-то Сережа был русским писателем, но потом Сереже остоебенили и русская литература, и все, так или иначе связанное с русской литературой, - и Сережа перестал быть русским писателем. Вырвавшись из когтей русской литературы, он сразу стал смелым и вразумительным человеком. В когтях русской литературы он таким не был; тогда он был робким и невразумительным. Сережа ничем конкретным не занимался. Ему было вполне достаточно того, что он, покончив с русской литературой, стал смелым вразумительным человеком.
По рекомендации Сережи я нашел еще одного. Там же на Юго-Западе. Там вообще можно найти много чего интересного. Слава пока не вырвался из когтей русской литературы, - но он уже из них вырывался. Ему оставалось последнее усилие, - и он бы уже был бы вне этих когтей! И тогда его можно брать на ограбление банка. Но сначала ему надо было помочь в этом его усилии. Слава увяз глубоко; глубже, чем Сережа. Слава оказался поэтом. Из когтей прозы русской литературы выскочить сложно, а из когтей поэзии русской литературы еще сложнее. Эти когти - самые цепкие когти в мире. Мы тащили Славу из этих когтей по миллиметру. Марина тоже помогала. Помогала и блатная песня. Блатная песня стала в России не только популярной. Она стала и актуальной. Актуальность блатной песни помогала оторвать когти русской литературе.
Русской литературы уже нет. Но когти ее остались. Эти когти дышат, растут и вовсе не собираются так просто отпускать попавших к ним людей.
Но зато, когда люди вырываются из этих когтей, - они меняются. Они меняются даже внешне. Они становятся выше ростом. Красивее лицом. У них снова растут волосы. Исчезают геморрой и сутулость. Улучшается зрение. Улучшается все. Есть все резоны вырываться из когтей русской литературы самим и помогать в этом другим.
Но, кроме когтей, держат приятные мелочи и милые сердцу нюансы русской литературы. Разные там клейкие листочки, некоторые персонажи, антуражи, мифология и весь этот исповедальный накал. Они забиваются под когти, как грязь. Вместе с ними забивается человек и не может вырваться из когтей русской литературы. Стричь эти когти опасно! Ведь вместе с ними можно постричь и человека! Поэтому приходится человека аккуратно и настойчиво тащить из этих когтей, не нанося вреда самим когтям и человеку.
Мы его вытащили. И Слава сразу стал смелым. Но еще не стал вразумительным. Он предложил грабить банк днем, - когда там полно служащих, охраны и разных посетителей. Днем - и все тут! И пошли они все на хуй! Хотя банк, конечно, грабить надо ночью; ночью спокойнее. Но Слава хотел или днем, или не грабить совсем. На хуй все эти осторожности! Не для того, считал Слава, его с таким трудом вытащили из когтей русской литературы, чтобы он по ночам грабил банки. Раз его вытащили, то банки надо грабить днем.
Сережа присоединился к Славе. Он тоже считал. что надо днем. Раз вытащили Славу, - только днем. Пусть русская жизнь и банковская сволочь увидят, на что способен человек. который вырвался из когтей русской литературы!
Я не мог сердиться на Славу и Сережу. Это у них от свободы. Когда-то они были боги - они жили в русской литературе, у них были фамилии, но не было свободы. Теперь они уже не боги, фамилий у них нет, есть только имена и слишком много свободы после когтей русской литературы.
Марина почти согласилась на день.
Но грабить надо ночью.
Ночью лучше во всех отношениях. Ночью, конечно, слышен каждый шорох, но русский хуй намаялся за день, и ночью он уже не слышит ничего - даже шорох. Русский хуй слишком намучился за два тысячелетия - православие, самодержавие, народность, Толстой, Чехов, Большой театр, Ленин, Сталин, теперь вот Путин - и ему уже все равно; грабят там или не грабят банки на пороге третьего тысячелетия. Если не грабят, - хорошо. А если грабят, - он все равно возражать не будет. Ему не до этого; намучился он слишком, чтобы возражать!
Дальше все пошло резко и бесповоротно - как в блатной песне. Инциативу взяла на себя Марина. Именно она держала речь, когда мы собрались на очередную сходку. Мы придумали друг другу клички, но дальше дело не шло. Мы даже не могли выбрать, какой именно грабить банк.
Марина была вся в коже. Фиолетовые губы. Зеленые тени вокруг глаз. Жесткий голос. В руке - газовый баллончик. Марина стала кем-то средней между Сонькой Золотой Ручкой, Маргарет Тэтчер, провинциальной характерной актрисой и Матой Хари. Но больше Сонькой Золотой Ручкой.
- Фраера! - Марина с нами уже не церемонилась. - Днем - рано, ночью поздно! Пойдем грабить вечером! Грабить будем банк "Пушкин". И не выебываться!
Слава заплакал. Слава сказал, что он хочет обратно в русскую литературу. Ему там было не так плохо. Его выдвигали на Букеровскую премию. Выдвигали и на другие премии. К нему в гости ходили слависты. Его пьесу принял к постановке театр Олега Табакова. Его новый рассказ должен напечатать журнал "Знамя". Он хочет обратно. Ему страшно грабить вечером. И уже совсем страшно грабить банк "Пушкин".
