Когда у Авдеева спрашивали, как он вообще додумался до того, чтобы ставить дома на болотах, он пожимал плечами. Чаще всего это выходило с многозначительной миной, провоцирующей журналистов на недобросовестные измышления. Ну как, как? Да вот так – задал однажды самому себе вопрос – а как дом на болоте должен быть сделан снаружи, чтобы в нём хорошо было жить внутри? И начал постепенно на него отвечать – то с одного, то с другого боку. Хотя вообще трудно сказать, откуда начали расти корни у столь большого и амбициозного проекта, что порой даже самому не верилось, что удалось довести его до релиза.

Здесь Авдеев не лукавил – проект «Фроговка» оказался гораздо сложнее и многограннее, чем он ожидал вначале. И если бы он знал, с какими трудностями придётся столкнуться, и какие проблемы решать, он наверняка предпочёл бы и дальше быть…

Если в эту патетический момент собеседник называл Авдеева архитектором, тот начинал дёргать щёкой, наливаться кровью и прикидывать, как бы половчее дать наглецу рогами в бок. Потому что архитекторы работают с большими неподвижностями, а он всегда был инженером-проектировщиком динамических систем. И всю сознательную жизнь занимался конструированием подвижных объектов, а не размышлял, как бы половчее прилепить ещё одну завитушку на фасад ещё одной каменной джунгле.

И «Фроговка» – это не дань киберпуньку и руджишу. Изначально проект назывался «Дом на болоте» и назывался так большую часть времени своей разработки. И лишь ближе к концу, когда прототип уже был отлит в композите и металле, ему приделали имя из английского корня и русского суффикса. Но название получилось неинтересным и маркетологам пришлось чуть ли не маркером вписывать ещё одну букву в названии. И вот так, с подпихнутой буквой проект и пошёл смущать умы по всему миру своей странной заманчивостью.

Здесь Авдеев минут на пять надёжно съезжал с темы в романтические дебри. Вернуть его оттуда можно было, спросив, а почему он стал об этом думать. Тут разговор шёл легко и охотно, потому что тема росла ещё из детства.

Ещё когда Авдеев был совсем ещё юным и ещё толком не знал, с какой стороны браться за паяльник, его занимали репортажи из пострадавших от непогоды регионов. И если взрослые больше ругались на плохую работу аварийных служб, разворованные защитные мероприятия и общую глупость человечества, маленький Сёма думал – а почему дома были построены так, что их так просто смыло, сдуло и растрясло? Зачем вообще строить дом там, где его может залить, спалить или сдуть? И если было известно, от чего дом может пострадать – то почему он был построен без учёта такой неприятности? Эти вопросы Сёма пронёс сквозь юность, молодость, а когда поступил в институт, то уже твёрдо знал, чем будет заниматься в жизни: проектированием и созданием особо погодоустойчивых помещений.

Обстоятельства этому благоприятствовали – люди всё так же размножались, расселялись и строились – в том числе и в неблагоприятных регионах. И хоть строили из новых материалов по новым методикам, но всё также по старым лекалам. А по ним хоть трижды водоотталкивающий пластикат на стену ставь, но в паводок вода дырочку найдёт.

Климатическая повестка тоже шла в нужном направлении. Глобальное потепление так и не наступило – вместо него заявилось обычное глобальное изменение климата. В Северной Африке похолодало, на Среднерусской возвышенности потеплело, над Европой крутились бесконечным клубком муссоны, выполняя план по зелёной энергетике. Население встретило изменения в основном с энтузиазмом. А природа, почесав лапой за ухом, принялась в очередной раз к ним приспосабливаться.

Но когда начала оттаивать великая и вечная мерзлота, становясь великим болотом, это оказалось… немного неожиданно. Конечно, теперь изрядная часть страны становилась доступнее для проживания. Вот только местная инфраструктура и население были заточены немного под другое. И теперь им приходилось активно приспосабливаться. Планы развития регионов ушли под нож, а новые приходилось то и дело корректировать. Образовалось растерянное затишье, дожидавшееся того, кто сможет не только догнать обстоятельства, но ещё их взнуздать и оседлать.

А пока природа активно заполняла потеплевшие просторы легковесными образцами флоры и фауны. Одни эндемики заменялись другими, из толщи льда вымораживались живые ископаемые и примерялись буйно размножаться. Активнее шли геохимические процессы, из-под воды пробулькивали газовые линзы и растекались нефтяные пятна. Кочевники сокращали стада и отгоняли их всё дальше на север, оседлые меняли внедорожники на вездеходы и ставили на грузовики самые широкие баллоны, которые удалось найти. Так что неудивительно, что основной костяк клиентов компании Авдеева состоял из обитателей зоны рискованного проживания. Ну и тех, кто собирался туда перебраться по собственному желанию или очередной программе деурбанизации и заселения невостребованных территорий.

Чётко вычленить момент, когда начальство хлопнуло кулаком по столу и приказало работать над болотным домом, никто из сотрудников вспомнить не мог. Они конструировали много и разно, стараясь в каждом новом заказе найти что-то свежее и необычное. Что-то, что отличало бы новый дом от предыдущих серий и имело бы лучшие показатели на единицу потраченных денег. И когда количество наработок, находок и задумок достигло некоторой критической массы, процесс потихоньку пошёл.

Не сказать, чтобы Авдеев был таким уж большим романтиком на службе государственных интересов. Он искал новые ниши для своего коллектива, которому уже было неинтересно строить подплавные дома и пожароустойчивые хижины-термосы. Всё равно их покупали только выживальщики-экстремалы. Ну и сильно подозрительные личности, от которых за пять шагов несло чёрным лесорубством. Так что если бы он сам не пришёл бы к идее дома на болоте, её бы к нему принесли.

И поскольку внятных требований никто не выдвигал, Авдеев сделал это сам. И первым пунктом стояла возможность дома к передвижению без существенных ограничений на проживание во время движения. Почему именно так? Потому что Авдеев уже знал, как делать дома, не прибитые к фундаменту и собирался сделать следующий эволюционный шаг – отцепиться от него полностью.

В принципе, с подвижным домом сталкивался любой, кто хотя бы раз был на кемпинге или ходил в походы с ночёвкой. С плавучими домами сталкивались меньше, потому что дебаркадеры из моды давно вышли, а канально-лодочное проживание… это как-то не у нас. А потому ничего невозможного в таком доме не было и нужно было лишь понять, как именно ему стоит это делать.

Вначале идея казалась Авдееву достаточно простой – нужна была плавучая уютная скорлупа для проживания сверху и надёжное средство перемещения снизу. Но чем дальше он вдумывался в идею болотного дома, тем больше понимал, насколько всё сложнее избушки на шнековых ножках.

Конечно, можно было бы поставить дом на поплавки-полозья и тянуть за болотоходом как баржу. Но это даже звучало противно и явно содержало в себе скрытые противоречия. И чтобы их разрешить, Авдеев съездил туда, где надлежало быть новому дому. И ужаснулся – реальное болото сильно отличалось от его представлений. Всё-таки он был жителем пригорода и до того работал на стабильных грунтах, которые лишь иногда заливало водой, обдувало ветрами и обжигало палом.

Во-первых, болото было неровным. Где-то действительно была непролазная топь, блестящая водяным зеркалом, затянутая ряской и издающая пугающие звуки. Но кое-где торчали низенькие и кривые деревца. А там, где посуше, стояли деревья побольше, порой образуя целые рощи. А ещё местами о болоте напоминали только заливные луга, обросшие по периметру пятиметровым рогозом. И при этом ещё стоило держать в уме, что в пару десятилетий местность будет и дальше меняться в сторону неровностей. Становилось теплее, растения успевали отрасти сильнее и дать больше еды животным, которые бы их обильнее удобрили.