Наша собака, маленькая королевская корги по кличке Королева, тоже заметила неладное. Вернее, это Я заметила, что она заметила… В общем, вы поняли. Собака, которая обожала маму, перестала выходить к моим родным в принципе. Как только кто-то из них появлялся в доме, она бежала прятать свой толстый зад где угодно – в саду, в подвале, на чердаке – лишь бы подальше от них. А мама, которая Королеву обожала не меньше, совершенно не обращала на это внимания. Я даже не была уверена, что она вообще В КУРСЕ, что у нас есть собака…
Они ничего не делают мне. Они просто не обращают на меня никакого внимания. У них в головах есть программа, что-то вроде ряда действий «так делают все»: лечь спать, подать завтрак, помыться, поругать новый закон, прочесть газету… Но ничего этого не имеет ничего общего с людьми. Они – не люди. И они больше не моя семья.
Я не могу так жить, я не ХОЧУ так жить. Мне страшно, меня каждый раз тошнит от одного их вида. Я не прошу о помощи, потому что знаю – мне никто не поможет.
Я справлюсь со всем сама»
– Нет, мы понятия не имеем, что случилось с нашей дочерью… – сокрушалась красивая немолодая женщина, стоя на чудом уцелевшем крыльце сгоревшего дома. – Она всегда была таким ярким… Таким светлым ребенком…
– А что вы скажете о том письме, что она оставила в своем блоге? – не унималась репортер.
– Ну, насколько я знаю, у моей дочери не было проблем с фантазией. Она говорила о том, что хочет написать книгу… Я уверена – она не поджигала наш дом, это ужасная, трагическая случайность…
– Но как ВАМ удалось выбраться?
– О, это чистая случайность. Представляете, мой муж, Джек, работал в гараже, и к нему забежал еж. Он позвал нас посмотреть, и когда грянул взрыв, мы как раз относили ежика к забору… А наша малышка Мэри… Она спала слишком крепко…
И женщина снова разрыдалась. Журналисты переглянулись и отстали от убитой горем матери. Те из них, кто заметил в голосе женщины странный механический присвист, а в ее движениях пластику, больше подходящую для робота, чем для живого человека, предпочли сделать вид, что ничего не заметили.
Ее искали…
Они познакомились в одном из тех милых баров, где наливают авторские коктейли, а по вечерам устраивают шоу для постоянных зрителей. Она была танцовщицей – он посетителем, и их миры почти не пересекались, в отличие от взглядов. Как так вышло, что уже на третий день он провожал ее до такси, а она почему-то совершенно этому не сопротивлялась, она и сама не знала.
Первое свидание, первый – робкий и неуверенный, несмотря на ее, казалось бы, вполне определенную профессию – поцелуй … Он был прекрасным кавалером, нежным и обходительным, а еще совершенно непохожим на всех ее предыдущих парней. Тем – наглым, нахальным, с ходу лезущим в трусики – нужно было ее тело. Этот пытался забраться ей в сердце. И у него неплохо получалось.
Скромный, даже робкий, ботаник в круглых очках и коричневых кожаных ботинках, словно сошедших с журналов 50х. Подруги категорически не понимали ее восторгов. «Скучный. Пресный. Ботан», говорили они. А она бежала на новое свидание, роняя каблуки, потому что он читал ей потрясающие стихи, а на свидания водил не в дорогой ресторан, а в планетарий, где часами рассказывал про устройство вселенной. До постели они добрались только через месяц знакомства, и даже там он оставался собой – был нежен до безумия, ласков как котенок и все так же робок. Мило. Он был милым. Его хотелось любить.
А на первую важную дату – три месяца вместе, серьезно? Кто-то вообще запоминает эти даты? – он подарил ей колечко. Маленькое, совершенно не драгоценное, тоненький ободок металла с небольшим кристаллом, в котором, как муха в янтаре, застыла навеки крошечная роза. Она даже заплакала, когда он надевал ей его на палец. Серьезно, заплакала. Потому что в момент, когда кольцо село на безымянный палец – линию сердца, как он сказал – ее руку вдруг пронзила острая боль.
Что было дальше, она уже не помнила.
Ее искали. Долго искали. Родители, друзья, подруги из клуба. Ее фотографии висели на всех столбах и в колонках «разыскивается», но безуспешно. Его допросили первым, но он, как всегда слегка заикаясь, сказал, что они расстались. И очень грустно смотрел на полицейских сквозь свои толстые очки в роговой оправе. Как такого можно было винить?
А когда полиция ушла, он спустился в подвал своего дома и ласково провел по ее волосам. Она лежала на столе, такая красивая, юная, совсем как живая. Она спала вечным сном, готовая к тому, чтобы навечно застыть в большом кристалле смолы, и никакой поцелуй любви уже не мог ее расколдовать. Дальше, по контуру подвала, стояли и другие кристаллы, с другими красивыми, редкими, улыбающимися красавицами. Всех их он хранил бережно, ухаживал за своей коллекцией, любил ее… И у каждой из них на безымянном пальце красовалось тоненькое, совсем не драгоценное колечко с крошечной розой внутри.
Она лежала в подвале
Михалыч ненавидел свою работу, особенно ту ее часть, что предполагала ползанье по уши в чужом дерьме в темном подвале. Его не вызывали на праздники и корпоративы, нет, его задачей было приходить и спасать людей от них самих. Когда в подвале прорывало трубы, когда из унитаза внезапно начинало течь… Такая уж работа у простого сантехника, куда деваться? «надо было идти учиться на юриста», в очередной раз грустно подумал Михалыч и, поправив лямку резинового сапога, начал спуск в очередной подвал очередного дома, в этот раз для разнообразия многоэтажного.
Света по традиции не было нигде. Вода стояла по колено, приятно щекоча волнами проплывающих мимо крыс. Классика, как она есть. Михалыч шарился по бесконечным коридорам и клеткам в поисках протечки и умолял Всевышнего о том, чтобы кто-то умный внезапно не решил врубить кипяточку. Судя по мордам крыс, они думали примерно о том же, дрефуя ближе к выходу.
Уже дойдя до половины подвала – «Да он когда-то кончится вообще или нет?!» – Михалыч обнаружил странное. Посреди очередного закутка, который очевидно должен был быть чьим-то погребом, стояла… Ванна. Самая обычная, тяжеленная такая, чугунная ванна. Правда по законам картин Босха вода была вокруг нее, а что там внутри, он даже приглядываться не стал – впереди замаячила та самая, прорвавшаяся труба.
Михалыч поспешил к месту аварии, и, забыв обо всем на свете, занялся тем, за чем его, собственно, и вызвали. Там подтянуть, там подсверлить, туда немного сварки – главное продолжать молиться, чтобы притащенный с собой же генератор случайно не свалился в воду. А то коротнет, и всем будет весело, особенно работникам скорой, которые будут его от пола отдирать.
Вскоре течь была благополучно ликвидирована. Михалыч облегченно крякнул, вытер руки об какую-то тряпку и…замер, прислушиваясь. За спиной что-то хлюпнуло.
«Крысы», с ходу решил он. Но оборачиваться почему-то не хотелось. По спине от головы просквозил табун мурашек. Хлюпнуло еще раз, громче и отчетливее, так, как не могут хлюпать крысы. Они маленькие, а хлюп был тяжелый, грузный, как… от человека.
– Кто здесь? – не выдержав напряжения взвился мужчина, направляя вперед луч фонарика. И… лучше бы ему никогда этого не делать.
Из той самой странной ванной медленно поднималось НЕЧТО. Вернее, это было вполне опознаваемое нечто – девушка, белая, бледная, с занавешенным волосами лицом. Она медленно, будто через силу, пыталась приподнять свое тело со дна ванны. С ее белых, паукообразных рук в натекшую на полу лужу стекала вода вперемешку с чем-то непонятным, темным, очень похожим на кровь. Периодически она соскальзывала обратно на дно ванны, и издавала те самые хлюпающие звуки – ванна вовсе не была пустой, она была наполовину заполнена, только не водой… Кровью…
Михалыч обнаружил, что его тело больше его не слушается – замер в ступоре, глядя на оживший ночной кошмар, не в силах пошевелиться. Даже кричать не выходило, только хрипеть что-то невнятное, крепче сжимая в руках инструменты.
