– Что он делал?

– Я увидел его через окно, – ответил я, проговаривая каждое слово очень медленно, заново осмысливая свои воспоминания. – Он, закутанный в содранную с постели простыню, был в своей комнате и вжимался лицом в угол задней стены. Подо мной треснула ветка, и он обернулся. Я увидел его лицо – очень испуганное искаженное лицо с раскрытым в ужасе ртом. Тут мальчишки снизу завопили, и я поспешил к ним.

– Кхтун! – сильга произнесла это слово с абсолютной убежденностью. – Никаких сомнений!

– Погоди… я ведь тогда не забыл увиденного. И в тот же вечер, когда сестры Лоссы покинули наш городок, отыскал Киврила и спросил, для чего он кутался в простыню и вжимался в угол. Киврил сказал, что они с отцом играли в «затаись-ка». И я поверил. Его отец был там же и все подтвердил. Они как раз вскрывали с соседями праздничный бочонок пива по случаю очищения городка…

– Еще один кхтун! Малое гнездо тварей! Они всегда покрывают друг друга. Вспомни – видел ли ты хоть раз отца Киврила в толпе рядом с процессией в честь Чистосвета.

– Нет, – уверенно произнес я. – Но я никогда и не искал лица взрослых. Для нас они были мрачными громадинами, пахнущими пивом и табаком.

– Где сейчас семья Киврила?

– На следующий год после того события они вдруг уехали, – отозвался я, опять погружаясь в воспоминания. – За неделю до Чистосвета.

– Что-то особенное должно было случиться в тот год?

– О да – к нам проездом пожаловала одна из святых стариц Лоссы, причем уроженка нашего городка. Все знали об этом загодя. Мэр с ног сбился, стремясь не ударить лицом в грязь. Столы ломились от еды! В сточных канавах было не отыскать и ложки помоев.

– Вот и ответ… любая из старших сестер, а уж тем более из святых стариц, сразу почуяла бы темный запашок кхтунов!

– Кхтуны? – повторил я.

– Кхтуны, – подтвердила сильга.

Я ненадолго замолчал, освежая в памяти все, что когда-то слышал о кхтунах. Зыбкие безголосые тени, что обитали на болотах, в темных сырых чащах и стоячих гниловатых водах. Дай им шанс – и они совьют гнездо у тебя в сердце. А затем станут тебе нашептывать всякое разное, одновременно оскверняя твою чистую душу и тем самым закрывая ей путь в светлое посмертье. Но это ведь всего лишь сказка…

– Зачем тебе тело казненного торговца, сильга Анутта?

– Кхтун всегда оставляет след, – ответила девушка. – Или еще хуже.

– Еще хуже?

– Кхтуны любят влажную гнилость, – тихо пояснила Анутта. – Очень любят. А еще они любят поспать.

Я сразу понял ее намек.

– Кхтун все еще может оставаться внутри искалеченного мертвого тела?

– Может. Если уже не нашел себе нового раба… Так ты знаешь, где мертвое тело?

– Его казнили в Буллерейле, – ответил я. – Мы будем там завтра к вечеру, если погода опять не испортится, а в дороге не встретится помех. К северу от этого городка находятся Скотные Ямы. Там со всех окрестностей захоранивают павший скот, домашних любимцев и тела особо мерзких преступников.

– Вместе со скотом?!

– Нет… – я качнул головой. – Насколько я слышал, там на склоне есть небольшая отдельная пещерка, которую отвели под общий могильный склеп для казненных. Безымянные ниши, заложенные кусками скрепленного известью природного камня.

– Безымянные?

– Нам надо будет поговорить с Нимродом, – вздохнул я. – Он подскажет, кто где лежит, если захочет с нами поговорить.

– А кто он?

– Еще один одиночка – мрачный и нелюдимый. Он приглядывает за Скотными Ямами Буллерейла.

– А почему он может не захотеть с нами поговорить?

– Потому как затаил на меня давнюю обиду, – испустив еще один вздох, я почесал лоб и опять уронил руку на луку седла. – Будем надеяться, что обида уже не столь глубока…

К вечеру нам повезло остановиться у достаточно радушного селянина, что позволил нам разместиться в пустующем сарае. Приземистое крепкое строение с выложенной зеленым дерном крышей удивительно сильно напоминало возведшего его хозяина – невысокого, плечистого, с крупными мозолистыми руками нестарого еще мужчину, чьи предки некогда пришли в эти края с плодородной, но каменистой земли, могущей похвастаться не только богатыми урожаями, но и страшными снежными бурями.

Сменились поколения, появились и разрослись деревенские кладбища, а работы не убавилось – здешняя землица каждую весну выталкивает на поверхность все новые и новые камни, а порой и немалых размеров глыбы, которые приходится окапывать, раскалывать и вывозить кусками. Одно хорошо – хватало материала для искусно сложенных каменных стен, что тянулись вдоль дорог, отгораживая пастбища и поля. Здешний люд ценит каждую пядь с таким трудом возделываемой земли и бдительно следит как за исправностью стен, так и затем, чтобы по их полям не шлялся абы кто. Стоило нам задержаться у жердяных ворот, и хозяин крепким основательным грибом вдруг вырос по другую их сторону. Молча выслушал, коротко кивнул, ткнул рукой в сарай и ушел, пробурчав почти невнятно о том, что лошадей можно без боязни пустить пастись – в нынешнем году это огороженное поле отдыхает незасеянным.

Вскоре немного испуганный паренек, что был чуть менее бородатой и крупной копией своего отца, принес нам большой кувшин с молоком и стопку завернутых в чистое полотенце сладковатых тонких ржаных лепешек. Он же показал, как пробраться к бегущему меж двух межевых стен ручью с небольшой запрудой, после чего ушел, то и дело оглядываясь. И должен признаться, я не был удивлен, видя, что пугливый любопытный взгляд паренька был направлен только на сильгу, которая как раз стащила куртку и выхлопывала ее об угол сарая. Юношу можно понять – судя по отчаянно полыхающим ушам и щекам, по стыдливо метнувшимся к штанам ладоням и ускорившейся походке, он впервые в жизни увидел девку в мужской и местами облегающей одежде. А тут еще девушка молода, красива и качает гибким станом из стороны в сторону, колотя пыльной курткой по торцам бревен… как тут не смутиться… Усмехнувшись, я занялся тем же самым – выколачиванием мелкой дорожной пыли. Я не торопился, по опыту зная, что еще долго буду возиться с лошадьми и пожитками, в то время как над разведенным костерком начнет тихонько булькать вечерняя каша, первая ложкой которой отправится в рот, когда над головой развернется волшебное звездное покрывало…

Скотные Ямы лежали в туманных низинах к востоку от Буллерейла. Отходя от восточного тракта, к Ямам вела одноколейная каменистая тропа, что вполне подходила для повозок с высокими крепкими колесами, чьи обода были окованы железом. Дощатые борта скрывали содержимое, но не могли скрыть запаха разложения, поэтому перевозящие павший скот и отходы повозки отправлялись из города только с приходом ночной темноты, оставляя за собой незримый длинный шлейф вони. Покидая Буллерейл, держась обочины, освещаемые шестами с масляными фонарями, они добирались до идущей вниз пологой тропы и тут же тонули во влажном густом тумане, что, казалось, был здесь всегда.

Я был в Ямах лишь однажды – около трех лет назад. Дело было ясным днем, но стоило мне углубиться в больное редколесье, где невольно чудилось, что из-за каждого дерева с черной отслаивающейся лохмами корой за тобой кто-то наблюдает, меня окутал густой холодный туман. Я хорошо запомнил то место и посему сделал все, чтобы ускорить свой обычно размеренный палаческий путь, а кое-где даже срезал его по узким лесным тропам. Благодаря этому мы оказались на каменистой тропе задолго до заката, но даже это не спасло нас от потянувшихся навстречу языков удивительно холодного лесного тумана, что пугливо стелился над высокой травой. А я надеялся, что в эти еще теплые сухие деньки тумана здесь не будет…

Поежившаяся сильга Анутта невольно придержала лошадь и, приподнявшись в седле, попыталась что-то разглядеть в серо-черном мареве. Белесый туман облизывал лошадиные копыта, словно пробуя их на вкус, и заодно пытался дотянуться до стремян. И дернувшаяся нога Анутты на миг поджалась, пугливо уходя от тянущихся к ней дымных языков. Девушка сердито зашипела, упрямо выпрямилась и, бросив на меня быстрый взгляд, отвернулась, преувеличенно внимательно разглядывая удивительно ровные ряды умерших деревьев.