Евгений отложил букет на небольшой столик, а затем обомлел, почувствовав запах… Прямиком из детства. Вишневый пирог. Мамин. Словно завороженный, он прямо в уличных ботинках прошел на кухню, надеясь, что это не галлюцинации, и этот запах действительно имеет источник.

— Женя? — насторожилась Таня, наблюдая за тем, как Громов, обнаружив на столе пирог, не снимая пальто, нашел нож и принялся отрезать себе кусочек. И пока Евгений, стоя у стола, жевал пирог, понимая, что от потрясающего и давно знакомого вкуса у него кружится голова, Таня стянула с него верхнюю одежду.

— Откуда рецепт? — удивился он, садясь за стол и изумленно смотря на любимую женщину, которой так шли домашние хлопоты. Наблюдая за ней последние месяцы, когда она была максимально далека от льда и занималась домашним очагом, Громов ловил себя на мысли о том, что он самый счастливый мужчина на свете. Да, он наблюдал за действующими парниками каждый день и ловил себя на зависти, да, он хотел снова вернуться на Олимпийские игры и задавить всех недосягаемым уровнем мастерства. Да, он хотел снова быть на льду с Таней. Но это было слишком рискованно. Таня нужна ему живая и здоровая. Ради этого можно пожертвовать всем остальным.

— Когда я была без сознания… — несмело начала Таня, устроившись за столом напротив мужа. — Я видела странный сон…

Несмотря на то, что прошло уже четыре месяца с тех пор, как она пришла в себя и почти восстановилась от последствий удара головой, Таня до сих пор боялась поднимать эту тему. Громов сразу же уходил в себя, вспоминая самые страшные дни его жизни. И Таня прекрасно видела, как сильно он боялся, что её может не стать. Она видела это с первого дня возвращения на этот свет. Видела, как за пару дней без неё он постарел на несколько лет. Видела усталые глаза и несколько седых прядей на голове…

— Мы сидели с… — Таня испуганно посмотрела на Громова, даже не зная, как такое рассказать. — С твоей мамой…

Лицо Евгения вытянулось от удивления, а серо-голубые глаза ошарашенно округлились.

— В белой беседке, в заснеженном саду, — продолжила Таня, полагая, что такая реакция Громова не подкреплена ничем большим. — Там было очень красиво, но жутко холодно…

Евгений почувствовал, как его сердце пропустило удар. Он внимательно смотрел на Таню, ловя каждое её слово, каждый смущенный жест, каждый взмах ресниц.

— Мы ели вишневый пирог, — тихо продолжала она, боясь, что Громов над её рассказом просто посмеется. — Она сказала, что ты его обожаешь и… поделилась рецептом. Как только я пришла в себя, записала его, чтобы не забыть…

Громов в безмолвном изумлении смотрел на Таню, даже переставая моргать.

— А ещё мне кажется, что ты тоже там был, — нахмурилась она, посмотрев на свои ладони, лежавшие на коленях. — Я слышала твой голос. Ты звал меня. Ты кричал…

Громов продолжал молчать, теперь уже переставая дышать. Он вспоминал странный сон и не знал, как такое возможно объяснить. Таня, поймав на себе его взгляд, грустно улыбнулась.

— Что? Уже думаешь, в какой дом для душевнобольных меня пристроить?

— Таня, — хрипло отозвался он, не зная, с чего начать, — а что, если я действительно там был?..

***

Июнь. Колорадо-Спрингс, Соединенные Штаты Америки.

Евгений приобнял Татьяну, стоя перед красочным стендом в Зале Славы мирового фигурного катания. Они уже несколько минут любовались их фотографиями и памятной табличкой:

Alisa Kalinina Evgenij Gromov Tatiana Alexeeva

Russia

Их включили сюда втроем. Так как Евгений Громов хоть и был талантлив сам по себе, в парном катании не смог бы ничего добиться без своих главных партнерш. С одной он стал абсолютно непобедим и много раз брал вершины чемпионатов Европы и мира, с другой покорил главный, Олимпийский, пьедестал. И сейчас он был абсолютно счастлив. И даже Таня, которой до сих пор казалось, что они сделали для отечественного спорта далеко не всё, что могли, успокоилась и просто наслаждалась моментом. Они великие. И этого не отнять, не убавить.

Евгений огляделся вокруг, рассматривая красивые стены Зала с высеченными на них именами легенд, пожалуй, самого поэтичного и красивого вида спорта. Он видел среди них тех, на кого равнялся в детстве, тех, кто в свое время вдохновлял его. А теперь тут появилось и его собственное имя. История творилась здесь и сейчас. Он видел фотографии великих фигуристов, на которых они были запечатлены ещё молодыми, на пике своей карьеры. Видел их улыбки, их слёзы. И вспоминал свои собственные.

— У меня мурашки, — шепотом призналась Таня, наконец отведя взгляд от их имен, чувствуя, как невероятная атмосфера этого места накрывает её с головой. Она перевела взгляд на их с Женей фото с Олимпийского льда, когда он опустился перед ней на колено, склонив голову.

— Алиса раскрыла меня как парника, как профессионала, — вдруг озвучил собственные мысли Евгений, смотря на фото с Олимпийского льда Турина, где они с Калининой обнимаются, понимая, что стали бронзовыми призерами, — но ты, — он перевел взгляд на их с Таней фото, — раскрыла меня как человека, как мужчину, способного любить…

— И как тебе это — любить? — лукаво улыбнулась Таня, оборачиваясь к мужу и расстегивая верхнюю пуговицу его джинсовой рубашки, чувствуя, что в зале становится жарко.

— Это лучшее, что я когда-либо испытывал, — признался Евгений, нежно приложив ладонь к щеке жены. — Я люблю вас, — произнес он, бросив мимолетный взгляд на свои фото с партнершами, — люблю нас. Люблю этот… Мир, — закончил он, оглядев огромный зал, полный величайших имен в истории фигурного катания. Имен, из которых состоял мир удивительного вида спорта. Того самого, частью которого навсегда стали Громов и его партнерши, носившие уже совсем не те фамилии, с которыми побеждали на льду.

— Нужно сделать фото для Алисы, мы обещали, — опомнилась Таня, доставая из кармана джинсовых брюк сотовый. Она сейчас была уже на большом сроке, а потому от перелета на другой континент ей пришлось отказаться. И Арсений решил не оставлять её.

— Ну, вставай, Пирожочек, — засмеялась Таня, пододвинув Громова к стенду, где за стеклом были их костюмы с Олимпийских игр, — улыбнись! Готово, — кивнула она, протягивая телефон Громову. — Посылай Мельникову.

— Ничего я не буду ему посылать, — закидывая ветровку на плечо, ответил Евгений, направляясь к выходу из Зала. — Он знаешь, что выдал?

— Ммм?

— «Пободаемся ещё с тобой на тренерском поприще» — процитировал его Громов. — Он хочет снова взять пару! Сидел бы в своем одиночном, в чем проблема?!

Таня залилась смехом, слушая возмущение мужа.

— Значит, великое противостояние «Мельников-Громов» теперь будет протекать за кромкой льда?

— Похоже на то, — хмуро ответил Евгений, а затем, у самой двери, остановился, вновь обернувшись назад, будто прощаясь с этим миром.

— Мы никуда не уходим, — успокаивающе прошептала Таня, положив ладонь на его запястье. — Мы здесь навсегда. Мы навсегда в сердцах людей, которые переживали о нас, и навсегда в самом сердце фигурного катания…

***

Август.

«Смерть отечественного фигурного катания. «Поколение Громова» покидает лёд…»

Евгений сидел за кухонным столом, тяжело вздыхая и читая заголовок свежего номера журнала «Спортивная страна». На обложке было фото с пьедестала командных соревнований по фигурному катанию на последних Олимпийских играх, где российская сборная стояла плечом к плечу, пытаясь заставить себя радоваться второму месту. Действительно, пост-олимпийский сезон забрал великих фигуристов, в числе которых была и Алиса, и Таня, и сам Громов… И даже железная Ксюша, победив в марте на чемпионате мира, объявила о завершении карьеры. На плаву пока что оставался один лишь Дима, который обрел второе дыхание с новым тренером в лице Мельникова. И Громов, читая статью, не мог понять, что он испытывает — ностальгию и грусть или опасения за будущее любимого вида спорта…

— Хватит читать то, что разбивает твое совсем не каменное сердце, — заботливо произнесла Таня, поцеловав мужа в макушку. — Я принесла тебе кое-что получше…