— Я был на тренировке, — Громов провел ладонью по волосам и перевел взгляд куда-то вдаль, смотря поверх окружающих их надгробий. — За мной приехал отец. Он никогда не забирал меня с тренировок. Ему вообще было, мягко говоря, плевать. Оплачивать тренера, костюмы, коньки — пожалуйста. Принимать какое-то другое участие в моей судьбе — нет, увольте.

Татьяна напряженно нахмурилась. Похоже, у них обоих были далеко не лучшие взаимоотношения с отцами.

— Поэтому когда я увидел его на катке, то уже понял, что что-то не так, — продолжил Женя. — Я пытался узнать, что случилось, но он сказал, что нам нужно кое-куда съездить.

Громов вспомнил звенящую тишину, что царила в автомобиле отца, пока они ехали по улицам Санкт-Петербурга. Тогда юный Женя наивно полагал, что что-то случилось с мамой, но про её гибель он даже не задумывался. Это было бы слишком страшной догадкой. Такое он даже не мог предположить, несмотря на плохое предчувствие, не оставлявшее его с того самого момента, как за мамой захлопнулась входная дверь. Но, вспомнив последние слова мамы и просьбу не пропускать тренировку, он так и сделал. Находясь в ледовом дворце, он никак не мог узнать о том, что в «Пулково» при взлете упал самолет.

— Мы приехали в бюро судмедэкспертизы, — с трудом рассказывал Евгений. Таня чувствовала, как с каждой новой фразой это становится всё тяжелее для него.

— Мне было всего шестнадцать, я и не знал, что делают в подобных местах, — качнул головой Громов, не встречаясь взглядом с Таней. — Мы спустились в подвал и встали в очередь.

Евгений вспомнил длинный коридор, в котором даже стены были облицованы кафелем. Вспомнил людей, которые толпились там. Они кричали, рыдали, стонали в голос и сыпали проклятиями. Юный Женя в тот момент, несмотря на то, что теплых чувств к отцу никогда не испытывал, как-то инстинктивно прижался к нему, округлившимися от непонимания глазами смотря на обстановку вокруг. Поток нескончаемого людского горя пугал. Но больше нескончаемых стонов и рыданий пугал запах. Тошнотворный горько-кислый запах чего-то горелого. Казалось, что даже если перестать дышать, он всё равно залезет, буквально заползет в нос, заполняя затем и легкие. И даже когда Женя не знал его источника, этот запах дико пугал его, заставляя надолго задерживать дыхание.

— Меня завели в кабинет, посадили на стул и попросили открыть рот, — Громов сглотнул, стараясь унять рвотный рефлекс, посетивший его после этих воспоминаний. — А затем взяли образец слюны.

Таня зажмурилась от ужаса. Она поняла, о чем идет речь. Экспертиза ДНК.

— Нас попросили подождать несколько минут, — заканчивал свое повествование Женя. — А потом сказали всё, как есть. Даже не просили меня увести.

Громов закрыл глаза, делая глубокий, медленный вдох, понимая, что нужно сохранять спокойствие. Но он всё помнил. Помнил свою реакцию на фразу судмедэкспертов о том, что Юлия Симановская стала жертвой авиакатастрофы. Помнил, как он закричал так громко, как только мог, не желая слышать ничего вокруг. Как проклял собственного отца, будучи уверенным в том, что в гибели мамы виноват он. Как бежал, проталкиваясь между людьми, судорожно бормоча, что это всё происходит не с ним. Как запах, источник которого теперь был известен, казался ещё более удушающим. Казалось, что он мог буквально убить, если сделать пару лишних вдохов.

Юный Женя бежал по коридору, расталкивая убитых горем людей, а следом за ним бежал его отец, умоляя сына остановиться. Но Женя не мог этого сделать. Он бежал несколько часов, не замечая того, что на нем один свитер, а на улице двадцать градусов мороза. И остановился Женя только тогда, когда даже его натренированные ноги отказывались гнуться. Он зашел в первый попавшийся магазин, а затем… Несколько литров непонятного алкоголя, купленного случайным мужчиной по его просьбе, и потеря сознания по причине сильнейшей интоксикации организма юного фигуриста, который ранее никогда не выпивал.

Несколько долгих минут партнеры стояли в абсолютной тишине. Евгений судорожно пытался «свернуть» все воспоминания, не желая в них тонуть, а Таня не могла уложить услышанное в своей голове. Она обняла себя за предплечья, чувствуя поистине могильный холод, пробирающий насквозь. Это он. Это тот холод, которым пропитан Громов. Это причина, по которой с ним иногда бывает необъяснимо холодно, несмотря на теплоту его тела.

— Прости, — тихо извинился Евгений, посмотрев на партнершу. Таня, несмотря на свою чувствительность, сейчас не плакала. Она была поражена настолько, что ни одни слёзы не смогли бы выразить то, что она чувствовала. Фигуристка безмолвно смотрела на снег, а в голове — пустота. В душе — холод. И везде вокруг них сплошная боль, обличенная в черные надгробия.

Громов вздохнул, не получив от Тани ответа, а затем согнул руку в локте, посмотрев на циферблат часов, понимая, что до закрытия кладбища осталось десять минут, и им нужно уходить.

— Идем, Таня? — тихо предложил Евгений. Его партнерша едва заметно кивнула, смотря куда-то вниз. Громов понимал, что Таня сейчас ушла в себя. Так, как обычно уходил он сам. Евгений приобнял её за талию и медленно повел в сторону выхода с кладбища, доставая из кармана телефон, чтобы заказать такси.

***

— Я не зайду, — произнес Евгений, открывая Тане дверь такси, когда они приехали к её дому. — У меня поезд через час.

Татьяна потерянно кивнула, не смотря на Громова. У неё не было сил. Не было эмоций. Внутри пустота и боль. И она не может сейчас злиться на Евгения за его отъезд. Теперь всё начинало вставать на свои места. Да, он мог хотя бы подняться и попрощаться с её мамой. Много времени у него это не отняло бы. Но после того, что Таня узнала, она была готова простить такое.

— Прости, что день выдался таким… — чуть пожал плечами Евгений, не находя подходящего слова.

— Спасибо, что он выдался таким, — тихо произнесла Таня, удивляя Громова такой фразой, а затем прижалась к его груди. — Спасибо, что рассказал. Я уверена, что это не всё, и тебе ещё есть, что рассказать. Но пока я большего не требую.

— Ну, спасибо, — горько ухмыльнулся он, поглаживая партнершу по спине. — Как плечо?

Таня сильнее уткнулась носом в кожаную куртку Евгения. Несколько секунд она размышляла над тем, сказать ей правду или вновь совершить ошибку и утаить её от него?

— Ноет периодически, — призналась она, а затем ощутила как вздымается его грудь от недовольного вздоха. — Но всё в порядке! Это можно терпеть, правда.

Таня чуть отстранилась, внимательно посмотрев Жене в лицо.

— Я не могу дождаться возвращения к тренировкам, — с трепетом произнесла она. — Я не могу дождаться возвращения к тебе.

Евгений на такую фразу партнерши как-то грустно и болезненно улыбнулся, а затем поцеловал её в лоб и проводил до дверей подъезда, на прощание попросив извиниться перед её мамой.

***

Когда Таня пришла домой, первым делом крепко обняла маму и сказала, что очень любит её. Женщина несколько растерялась от такого неожиданного, но безусловно приятного порыва дочери и сказала ей те же заветные «я тебя люблю».

Татьяна ещё долго не могла заснуть. Она ворочалась на небольшой постели в своей комнате. Она догадывалась, что где-то в глубине души у Громова есть какие-то тайны, но даже не представляла, что они настолько болезненные. Таню пугало то, как комфортно Евгений чувствовал себя на кладбище. Пугало то, что порой он говорил о своей маме в настоящем времени. Пугало то, что он за почти тринадцать лет не смог отпустить её. Он молодой и красивый мужчина, полный сил. Ему нельзя так жить. На мгновение фигуристке показалось, что его мама разделила бы с ней недовольство подобным поведением Жени.

Таня решила, что они справятся с этим. Как-нибудь, но непременно справятся. Она чувствовала, что любит этого мужчину. А настоящая любовь, по её мнению, творит чудеса и вполне способна исцелить. Да, она никогда не сможет вернуть его маму, но постарается уменьшить боль от её утраты. Главное, чтобы он её не отталкивал. Она всё сможет стерпеть, лишь бы он был рядом.