— Я стою за последнее, — проговорила Ванда.

— И я тоже, — заметил Милон.

— Итак, — проговорил Мармузэ, — ты пойдешь со мной.

— Я готов, — ответил Милон.

Хотя у Мармузэ была отдельная квартира, но он, несмотря на это, занимал еще комнату в маленьком отеле Мариньянской улицы.

Он вышел из будуара и прошел в свою комнату.

Через десять минут после этого он уже окончательно переродился.

Мармузэ наследовал от Рокамболя неподражаемое искусство менять костюмы, лицо и фигуру.

Ванда не могла удержаться от улыбки при его новом появлении.

У него теперь были рыжие волосы и совершенно испитое лицо.

На нем был костюм жокея.

— Ты просто настоящий английский жокей, — заметила, улыбаясь, Ванда.

— Если прекрасная садовница узнает во мне обожателя, — заметил он, смеясь, — то после этого я не гожусь в его ученики.

Милон был одет по-обыкновенному, то есть как небогатый мещанин.

— Пойдем со мной, — повторил Мармузэ.

— Куда мы идем?

— К одной даме, у которой ты должен выдавать себя за моего дядю.

— Отлично.

— Ты старый конюший герцога де Шато-Мальи, который находился в большой дружбе с испанским герцогом де Салландрера.

— Что дальше?

— Ты слышал, что дон Рамон ищет конюха, а потому-то ты и привел меня к нему на эту должность.

— А я-то что же буду делать в это время? — спросила Ванда.

— Я не замешкаюсь, — ответил Мармузэ, — и скоро вернусь назад. Я хочу только убедиться, что птичка не улетела еще раз.

И, сказав это, он вышел с Милоном.

Маленький отель, в котором Мармузэ был в прошедшую ночь, нисколько не изменился.

В то время было ровно десять часов утра.

В одном из окон был виден лакей, вытрясавший большой ковер.

Мармузэ позвонил.

Тот же человек, который отворил ему дверь накануне, встретил его и теперь.

И, конечно, не узнал его.

— Что ты хочешь? — спросил он.

— Дон Рамон, кажется, хочет нанять кучера? — начал Милон самым добродушным тоном.

— Не знаю, — ответил лакей.

— Я хотел предложить ему на эту должность своего племянника.

— Барин только что поехал прокатиться верхом.

— Когда он вернется?

— К завтраку — в одиннадцать часов, — ответил скороговоркой лакей и без всякой церемонии захлопнул дверь перед самым носом Милона.

В это самое время у одного из окон показалась какая-то дама.

Мармузэ сразу узнал ее.

Это была она.

Тогда он дернул Милона за руку.

Милон понял его и сказал лакею:

— Хорошо, мы возвратимся еще. Тогда Мармузэ сказал Милону:

— Дядя, ты останешься здесь, где-нибудь по соседству.

— И буду сторожить отель?

— Ну, конечно.

— А даму?

— Ее-то, главное, и нужно сторожить. Если она выйдет, то ты проследишь за ней.

Милон сел на скамейку, стоявшую у соседнего домика, а Мармузэ ушел.

Итак, Милон поместился на скамейке. С этого обсервационного пункта ничто не могло остаться для него незамеченным.

Решетка сада, окружавшая дом прекрасной садовницы, была также сквозная, узорная, так что через нее можно было видеть все, что происходило в саду.

Прошло около часа.

Милон увидел в саду прекрасную садовницу, которая, как казалось, совершенно не обращала на него своего внимания.

Милон закурил сигару и спокойно стал смотреть вокруг себя.

Через несколько времени лакей снова вышел.

На этот раз он прямо подошел к Милону.

— Вы хотели говорить с доном Рамоном? — сказал он.

— Да, чтобы представить ему моего племянника.

— А где же он?

— Он сейчас вернется.

— Вы можете поговорить с ним сейчас же.

— Нет, я подожду.

— Но господин уезжает сейчас с барыней.

— В самом деле? — переспросил Милон, вздрогнув.

— Не были ли вы когда-нибудь кучером?

— Я и теперь кучер; я был конюхом у герцога де Шато-Мальи.

— Отлично. У нас заболел кучер, и его заменяет грум барыни, но он еще очень мал управлять такими лошадьми, как наши.

— Хорошо.

— Так пойдемте.

Час спустя Милон уже сидел на козлах.

Приехав в виллу, он поставил лошадей, а сам с лакеем отправился в кабак.

Но тут Милон попал в западню…

В это самое время Мармузэ и Ванда приступили к чтению рукописи Бирюзы (Тюркуазы).

Она начиналась следующим образом: «Дело происходило в 1823 году, зимой.,.»