Я обречена врать детям, потому что так, черт возьми, принято из поколения в поколение. Врать по разным поводам, поддакивая тем, кто в главенстве или большинстве, чтобы все думали, что ты умен и развит, ну, и бежали тебя догонять, чтобы тоже поумнеть и развиться. Типа ложь во спасение. Не я это придумала, и не мне даровано крушить устоявшуюся систему.
Смотрю я на эту выставку, и кожа на щеках чуть ли не лопается от натянутой улыбки. У меня не идет из головы не очень-то лестное слово − мазня. Да простят меня художники и их почитатели, но на мой невзыскательный и неодаренный обывательский вкус это именно так. Самая настоящая мазня, при том не слишком старательно сделанная, будто даже наскоро. Такое ощущение, что художникам было обещано какой-то сатанинской силой, что они получат звания гениев, что бы ни вышло из-под их кистей. Гарантия была дана, поэтому никто не стал особенно стараться. Мне хочется бежать от этой фальши. Кто-то решил всех убедить, что это концептуально, апокрифично, современно и еще как-то мудрено назвал то, что на самом деле является просто-напросто бестолковой мазней. И большая часть человечества то ли поверила в это, то ли боится отбиться от стаи, признавшись в своих настоящих ощущениях.
Да Бог с ними, с этими картинами. Если бы эта особенность касалась только их!.. Но мы все живем именно по такому принципу и в любых обстоятельствах маскируемся под среду обитания, чтобы быть как все. При этом забывая, что у каждого из нас все равно своя судьба и свои обстоятельства. Оставаясь наедине с собой, мы просто сходим с ума. Потому что не разрешаем себе поступать так, как хочется, боясь критики или потерять источник дохода. Ну, например, как я. Боюсь, что отец лишит меня денег, поэтому не говорю ему, что меня тошнит от школы. Не хочется мне жить на одну зарплату. Что-то мне подсказывает, что у меня будет плохо получаться.
− А верно ли считается, что искусство должно давать людям то, чего нет в их реальной жизни…
Приятный мужской голос будто вытащил меня из теплой воды, в которой я качалась и расслаблялась, на берег просушиться. Повернув голову в сторону говорившего и поняв, что слова его были адресованы мне, я почувствовала, что меня вытащили из воды без купальника. И при этом без стеснения разглядывают. Какое странное ощущение, когда на тебя смотрят пронзительно синие глаза незнакомого человека и тебе жутко не по себе… И даже непонятно, нравится мне или наоборот. Одно понимаю точно: это не мимолетный контакт незнакомых людей, после которого каждый пойдет своей дорогой без оглядки и воспоминаний. Тут что-то не так. И, видимо, надолго.
− Да, Ваша правда. И хвала небесам, что таких жутчайших существ нет в реальном мире, − ответила я, радуясь, что мои школяры отошли к другой мазне, наперебой что-то обсуждают, смеются и меня не слышат.
− Помилуйте, Вы же работник сферы образования, и вдруг такое неприкрытое неуважение к искусству, − мужчина улыбнулся, похоже, он хотел диалога, причем его даже не раздосадовало то, что мнения наши, судя по всему, диаметрально противоположны.
А мне с ним диалога не хотелось. То есть, как бы это точно описать, мне не хотелось с ним говорить, но было приятно, что он мной заинтересовался. Будто из его души я получила маленький горящий уголек, который затух бы от слишком большого потока слов.
Мне хотелось поскорее домой, чтобы уголек зажег пространство вокруг себя. Побыть в тишине, без лишней траты усилий, не создавать сквозняки внутри себя. Лечь в ванну, дуть на пену и пить кофе. Возможно, включить в это время аудиокнигу про мир моды, которую слушаю уже несколько недель маленькими порциями. Не запоминаю ни дат, ни городов, зато слух ласкают слова о том, как в умелых руках из куска ткани может родиться красота, меняющая настроение и, возможно, даже ход истории человечества. В память хорошо встроилась фраза какого-то модельера о том, что платье стоит считать великолепным, только если в нем удобно бросаться мужчине на шею. Интересно… Почему я сейчас вспомнила именно это?
Вслух я произнесла:
− Кажется, все наши беды от прикрывательств всякого рода, а проще говоря − от лжи и позерства. Приятного просмотра.
Мужчина улыбнулся еще шире и слегка приподнял подбородок. И я от напряженного удивления будто подлетела до потолка, а затем со всего маха ударилась об него макушкой и неловко шлепнулась на плиточный пол, считая желто-красные искры, вылетевшие из моих глаз. У него, у этого странного мужчины, под скулой кое-что было. Знакомое, из моей далекой, прошлой жизни. Родинка необычной формы. Я видела точно такую же лишь раз в жизни. Только у одного человека. Много лет назад.
Пыль пахла летом. Или наоборот, это лето имело запах теплой пыли. Нагретая солнцем земля потрескалась, из множества изломов резво выпрыгивали темные тельца муравьев, через некоторое время они снова возвращались в глубокие недра, утаскивая веточки, чуть живых насекомых, травинки и прочие атрибуты своей бытности.
Я брезгливо подтянула к себе коленки, подальше от потрескавшейся земли. Не хочу быть укушенной муравьишками и чесаться до самого вечера. Запрокидываю голову и почти вскрикиваю от счастья. Сочный зеленый цвет листвы на ветках, а в прорехах липовой кроны − яркая синь. Наслаждение для глаз. Праздник оттенков, воздуха, тепла и ветра. И не слышно никаких посторонних, лишних звуков, гула машин, суетливых людских голосов, о чем-то спорящих или что-то доказывающих. Днем природа отдыхает от местных жителей, которые либо где-то на заработках в ближайшем городе, либо хлопочут по хозяйству в домах, прячась от зноя. Короче, тратят на что-то себя и свое время, чтобы иметь право думать, что их жизнь чем-то заполнена.
А мне 16 лет, я нигде не работаю, у бабули нет огромного хозяйства, за которым нужно усиленно следить. У меня каникулы и полно времени для того, чтобы разрешать любым событиям происходить. Блаженная праздность накануне выпускного класса, масса радужных планов на взрослую жизнь и ни одного разочарования, которое могло бы лишить меня возможности мечтать и чувствовать.
Я слышу шаги. Не оборачиваюсь, просто слушаю шелест травы под ногами. А теперь слышу дыхание. Не поворачиваю голову, наслаждаясь ожиданием. Сейчас услышу его голос. Жмурюсь от предвкушения. Ииии…
− Крис, у нас есть пара часов. Потом мне надо домой, родители приезжают, надо их встречать, ну ты поняла.
Я разворачиваюсь всем телом, хватаю его за ногу и тащу в траву. Набрасываю на него свои объятья, и мы вдвоем хохочем. Он запрокидывает голову, и я вижу под его левой скулой, у шеи, коричневую родинку, изогнутую, как арахис в панцире. Даже если бы было темно, все равно смогла бы безошибочно указать, где точно находится эта родинка. Я столько раз любовалась ею, она мила моему сердцу, как и все, что есть в моем приятеле. Стас, ты просто чудо. Ты мой друг, мой брат, мой родной и близкий человек на этой планете. Хоть мы и видимся только летом, когда гостим у наших бабушек, но я тебя понимаю, а ты понимаешь меня. Наверное. Или мне просто хочется в это верить.
От него пахнет печеными пирожками с вишней. И жареным мясом с картошкой. Бабуля готовит пир к приезду дочки и зятя. А у нас есть только пара часов, чтобы поболтать о том, что мы делали, как жили эти месяцы, с сентября по июнь. Мы, конечно, успеем наболтаться, впереди все лето. Но я так ждала нашу встречу, и мне прямо сейчас очень хочется слушать его и говорить самой.
Еще ровно год назад он выглядел иначе. Острые локти, сбитые коленки, взъерошенный, в майке, которая вечно была в дырках от острых веток, цеплявшихся за его одежду, когда он карабкался по деревьям. А еще, на майке были дырки от проволоки, которая поджидала его на кромке забора. От этих же веток и проволоки часто появлялись царапины и на моих ногах и руках, если мы устраивали наши шалости вместе со Стасом. Теперь рядом со мной в траве лежал взрослый парень, который приехал вместо Стаса-мальчишки. Плечистый, уже заметно, что бреет лицо, голос звучит совсем иначе, по-взрослому. Опрятно, даже стильно одетый, ногти чистые и подпиленные. Сомневаюсь, что теперь он рискнет трогать своими пальцами дождевых червей или выкапывать из ила ракушки. Да уж, Стас-мальчик уже никогда не приедет сюда. Ни сюда, ни куда бы то ни было.
