– Есть, – грустно ответил Ермилов, почувствовав, что последние слова шефа прозвучали довольно сурово.
Плотников посчитал его нетрезвым. «Позора теперь не оберешься, – Ермилова бросило в жар от этой догадки. – Сейчас Фотограф свалит, потом иди доказывай существование слежки».
Сотрудники ССБ прибыли быстро. Уже через двадцать минут сотовый Ермилова зазвонил, высветился незнакомый номер.
– Олег Константинович, вы в кафе? – уточнил бодрый и обнадеживающей своей уверенностью голос. – Выходите и медленно, прогулочным шагом двигайтесь к метро. А мы поглядим что да как. Отзвонимся вам и проинструктируем о дальнейших действиях.
«Дожили, – бубнил себе под нос едва слышно Ермилов, оскальзываясь на снежной каше, неумолимо приближаясь к зеву метро. – В Москве за сотрудником ФСБ слежка. Что теперь? Идти в метро или нет?»
Он не решился оглядываться. Оставался последний рубеж перед замызганной дверью с полустертым красным словом «Вход» – табачный киоск. И хоть Олег не курил, он остановился и поглядел на отраженную улицу. Не сразу, но обнаружил на противоположной стороне улицы Фотографа, подпирающего стену дома. Вместо лица Ермилов видел только светлое пятно. Сотрудников ССБ Олег, как ни старался, не заметил. Они, как и оперативники наружного наблюдения, работать умели первоклассно.
Зазвонивший в кармане телефон заставил Олега вздрогнуть.
– Олег Константинович, мы его приняли. Скиньте его в метро. А мы уж дальше сами, – интонация незнакомого безопасника изменилась, стала более серьезной после того, как он убедился в реальном существовании Фотографа. – Вы справитесь? Или помочь отсечь его?
– Справлюсь, – Олег вспомнил, как вместе с Алексеем Руденко, офицером безопасности посольства, уходил от «хвоста» на Кипре через книжный магазин Тофаридиса на улице Зенона.
«Вот бы сейчас сюда Алексея, – Ермилов расстегнул куртку, зайдя в метро. Его обдало упругой волной горячего воздуха. – Руденко – ушлый тип. Ухарь-купец! – Олег хмыкнул. – Он сейчас в Греции загорает. Хотя там сейчас тоже промозгло».
Группа майора Степанова, следовавшая за Фотографом и Ермиловым, наблюдала, как полковник довольно быстро и умело ушел от преследователя. Тот вряд ли заподозрил намеренный отрыв.
Степанов, сдвинув на затылок вязаную шапку, с удовлетворением наблюдал, как Фотограф начал метаться по платформе, с тоской глядя вслед уехавшему на электричке Ермилову. За последним вагоном поезда взметнулся снежный вихрь, и его бросило в лица людей, стоящих на платформе.
– Внимание всем, – негромко сказал Степанов, нажав кнопку PTT[3], закрепленную на ладони. – При посадке в вагон особенно быть внимательными.
* * *
– Что дальше? – переспросил Плотников и посмотрел на часы, висящие в простенке между книжными шкафами.
За стеклянными дверцами шкафов виднелись корешки толстых справочников, а перед ними стояли какие-то фотографии в рамках. Ермилов не приглядывался – не до того. Олег только что во всех деталях, минута за минутой, рассказал, чем занимался сегодняшним утром, и отер высокий лоб носовым платком.
– Безопасники взяли «тело», ведут его, узнают кто он и что. Наблюдение будет продолжать уже наружка, если мы сочтем нужным. И если это не личная инициатива Фотографа следить за тобой, то он выведет нас на заказчика. Сдается мне… Ну да ладно, пока преждевременно делать прогнозы.
Лежащий у Плотникова на столе мобильный зажужжал и завибрировал. У Ермилова создалось ощущение, что в кабинете шефа сгущается воздух от этого тревожного жужжания.
– Да! Ну? Где это?..
По его отрывистым восклицаниям Олег ничего не мог понять и наблюдал за выражением лица шефа. Но и оно у него было таким, словно Плотников погрузился в телефон целиком, перенесся по сотовому сигналу на адрес, а здесь находится только оболочка, неподвижная и почти безэмоциональная.
– Я понял, – наконец произнес Петр Анатольевич, повертел телефон в руках, отложил мобильник в сторону и уставился голубыми глазами на Олега. – Кроме Меркуловой, что у тебя было такого, что за тобой следил частный детектив?
– Кто? – опешил Ермилов. – Фотограф – частный детектив? Что за…
– Вот и я о том же. Довели его до офиса частной детективной конторы «Досье». Вернемся к нашим баранам. Барашкам, – поправил он сам себя, очевидно, намекая на Меркулову. Плотников подвинул Олегу листок бумаги и ручку.
– Объяснительную писать? – вздохнул Ермилов понятливо.
– Позже. Я замечал, что, когда ты каракули свои рисуешь, соображаешь лучше, – бесцеремонно сказал шеф. – А соображать нам с тобой придется. Должность обязывает.
– Я до сих пор не имею этой самой должности, – напомнил Ермилов, досадуя на всезнайство Плотникова, тем более в области таких «интимных» привычек, как рисование каракулей, стимулирующих умственные процессы. – Между прочим, я к вам в Департамент не рвался. Нет должностей, так зачем было переводить. – Он тут же с легким волнением подумал, что на подобное ворчание шеф может ответить нелицеприятно, в том смысле, что теперь вопрос о назначении на должность вообще зависнет.
– Не шуми! Рисуй и думай. Я тоже набросаю версии, только устно. Если абстрагироваться от твоей встречи с журналисткой, первое, что приходит на ум, – твоя прошлая работа в прокуратуре. Второе – твоя жена.
– В каком смысле? – Ермилов напрягся. – При чем тут Люська?
Плотников опустил голову, улыбаясь:
– Твоя Людмила – адвокат в частной адвокатской конторе.
Ермилов за недолгое время службы в ФСБ неоднократно сталкивался с тем, как быстро некоторые оперативники соображают, а он порой не успевал за ходом их мыслей в разговоре и сейчас буксовал, не сразу понял, к чему клонит шеф.
А когда дошло, начал лихорадочно прикидывать, чем занималась Люська в последние месяцы. Поскольку оплачивать адвоката ее уровня могли люди только очень состоятельные, то защищать ей приходилось всякий сброд – от уголовников-рецидивистов до погоревших на взятке чиновников. Она не так давно вернулась в адвокатуру, после многолетнего перерыва, и очень быстро отвоевала прежние позиции. На курсе, где они учились вместе с Ермиловым, Людмила Короткова была лучшей. Это служило камнем преткновения в домашних ссорах.
– Какие-нибудь угрозы? – намекнул Плотников. – Или она не рассказывала? Чего ты улыбаешься?
– Чтобы Люська удержала в себе хоть что-то мало-мальски интересное? Это выше ее сил. Нет, не говорила ничего такого, что заставило бы меня волноваться.
– Так, – произнес Петр Анатольевич задумчиво. – Так, – повторил он. – Ну тогда вернемся к тому, что лежит на поверхности, и попытаемся проанализировать.
– Вы про Меркулову? Пока я ехал на работу, подумал и об этом. Можно предположить, что слежка началась за мной до встречи с журналисткой, а я просто не заметил топтуна до сегодняшнего дня. При чем тут Меркулова?
– Я бы поставил вопрос иначе. Глупо отрицать, что есть связь между твоей встречей и началом слежки. Вопрос состоит в другом: намеренно она навела на тебя или сама не догадывается о наблюдении за ней и привела «хвост» по неведению?
Ермилов промолчал, убежденный, что Олеся не причастна к слежке. Но убеждать в этом шефа не стал, остерегаясь быть обвиненным в излишней симпатии к журналистке.
Плотников сложил кончики пальцев и смотрел на Олега, явно не ожидая ответа, а думая о своем. Когда после долгой паузы он заговорил, стало понятно, что его беспокоит:
– Петров. Александр Васильевич. Старший лейтенант. Служил научным сотрудником НИИ Министерства обороны. Отсидел за госизмену десять лет. Свалил на Запад. Это если вкратце. Чего вздыхаешь?
– Что-то мне подсказывает, что придется изучать дело предателя не вкратце…
– И что тебя не устраивает? – улыбнулся Плотников.
– Мне хотелось хоть в какой-то степени иметь отношение к оперативной работе. А я все с бумагами…
– Мы тебя выпросили к нам в отдел в большей степени за твои аналитические способности. К тому же ты немного опоздал с оперативной работой. Пусть молодые опыта набираются. Впрочем, – Петр Анатольевич окинул оценивающим взглядом Ермилова, – поживем, увидим. Ты с кем кабинет делишь? С Григорьевым? Вот с ним и займетесь этим делом.
