– Нет-нет, мы сами, завтра-послезавтра соберёмся и поедем, у меня как раз выходной от работы. – с грустью ответил отец Люба, тоже опечалившись, но понимая, что это было неизбежно.
2
Они сидели за круглым столом: мама, папа и Любонька и младшая сестра Оля. На обед было любимейшее блюдо Любы: запечённая курица в собственном соку и картошка. Мама сидела молча и спокойно ела, стараясь не смотреть на дочь, чтобы как и она не заплакать от печали. Отец сидел за столом и чувствуя напряжение пытался разрядить обстановку каким-то байками, шутками, рассказами о том что делается в мире, хотя и он чувствовал сильное огорчение и беспокойство.
– Знаешь, Люб, пока ты ещё дома давай съездим в лес покатаешься на машине за рулём?
Люба молча сидела и пыталась впихнуть в себя картошку. Ей ничего не хотелось, лишь одного: не уезжать в больницу, не расставаться с родителями и даже с сестрой Олей, которая, иногда, надоедала. Ей так и хотелось сказать со слезами на глазах, что родители её не любят, раз хотят увезти в стационар, что она ненавидит эту жизнь и себя! Она даже подумала мысль, которая её испугала: а что, если поехать с отцом в лес, и когда он даст порулить машину разбиться на большой скорости или утопиться в машине в озере? И её эти мысли напугали… Она понимала, если так поступит, то убьется не только сама, но и папа погибнет, а если ещё и Оля поедет? Любе стало жалко свою семью и страшно за такие мысли, она сидела за столом и еле-еле сдерживалась, чтобы не заплакать от своего горя и страха перед расставанием. Недоев обеда, выскочив из-за стола заплакав от безнадёжности и обиды Люба убежала в комнату. Она легла на кресло, слёзы катились из её глаз, она понимала, что так нужно, и что это для её же пользы, что она не в первый раз ложится в больницу, и, наверное, именно поэтому ей было так тяжело, ведь она знала, что через три-четыре недели её не выпишут, а должно пройти три-четыре месяца для того, чтобы показались положительные результаты, чтобы врачи наблюдавшие её с легким сердцем выписали домой.
В комнату вошла Оля. Она была ненамного младше своей сестры, и поэтому разделяла чувства семьи.
-Лю…-взяв за руку произнесла Оля.– Не плачь! – В отличии от сестры, Ольчик была спокойна и уравновешенна в такие моменты, хотя, возможно, в глубине души и она содрогалась о мысли разлуки с сестрой. – Люб, поехали покатаемся, развеешься…
Люба лежала с закрытыми глазами и слёзы катились ручьем. Оля сидела рядом и держала за руку сестру.
– Поехали…зови папу. –Сказала Люба успокоившись.
«Как же это здорово иметь семью и сестру или брата, которые непременно поддержат, посочувствуют, успокоят!..»-думала девушка собираясь в лес.
Они втроём молча доехали до леса, Оля сидела рядом с папой, на переднем сиденье, Люба на заднем, она не плакала, но была на грани между горькими слезами и сдержанностью. Она держалась как могла, пытаясь успокоить себя тем, что завтра она ещё будет дома вместе со всеми, и надо словить этот момент маленького счастья, которое мы не всегда замечаем в обычные дни.
Они доехали до леса. Оля села на заднее сиденье, Люба за руль, а отец рядом на переднее сиденье, чтобы руководить и указывать на ошибки.
Люба нервно рулила. То разгоняется и резко притормаживает, то не ту скорость и не так переключает, а папа сидит и молчит: «Надо ей дать возможность своё неуравновешенное состояние «вылить» в такую грубую езду» -подумал папа. Потом поехала Ольчик, легко тронувшись и аккуратно поездив по лесным дорожкам, накатавшись они засобирались ехать домой, отец пересел за руль и быстро уверенно машина полетела на выезд из леса.
***
Гнев, злость
«Ненавижу!!!Терпеть не могу!!!Я не хочу никуда ехать, не хочу расставаний! Нет! Только не это! Не хочу жить там, даже если это не на всю жизнь, а всего на три месяца!!!» -гневалась Люба.
Скоропалительная буря гнева разнеслась по всему мозгу, по всей душе и телу. Гнев как – будто говорил о чём-то, не давал покоя, просился выплеснуться на окружающих, которыми являлись родители.
«Они меня не любят! Да и за чем я им!? Наверняка хотят отдохнуть от меня…Я ж хуже скотины! Тоже мне!.. родители…А Оля? Да что она-то!.. Не лучше их! Не хуже, но и не лучше…Тварь я, твари они! Н-е-е-ет! Я сделаю это! Лучше так, чем лежать в грёбаной больнице…Вены? Шея? Висок? Сердце? О-о-о, да! Надо сделать что-то на зло! Я не могу больше сдерживать свои эмоции!!!»
Злилась Любовь. Злилась так сильно, что у неё разболелась голова, так как – будто терновым венком была связана она.
Она лежала поздно вечером в кровати, с тяжёлым сердцем, больною головой и пыталась заснуть. Ведь завтра…Завтра её отвозят в психушку.
Она никак не могла заснуть. Встала, тихонько прошла на кухню, заглянула на «автомате» в холодильник, но есть не то чтобы нельзя ночью, ей этого совершенно не хотелось. Она села за стол, включила приёмник тихонько, она была опустошена, все слёзы она выплакала днём, и сейчас осталась только горечь и злость. Люба прислушалась к себе: «Чего бы она хотела? Что помогло бы ей сейчас?.. Сладкого не хочется…Может жареной картошки? Нет. Еды никакой не охота… Тогда что? Она обернулась взять книгу с полки и увидела пластилин. Вместо чтения девушка взяла в руки пластилин и начала его мять в руках. Сначала она его жёстко сжимала, рвала, снова лепила и вновь выплёскивала всю злость в комок, и чем больше сердитость уходила в размягчение пластилина, тем он становился мягче, гибче, теплее, а Любе спокойнее и легче на душе.
3
Они приехали втроём: папа, мама, Люба. Она сидела согнувшись как могла лишь бы не видеть медсестер в приёмном покое. Сёстры спрашивали о Любе, читали записи психиатра и присматривались к пациентке. Люба, то опускала свой корпус к коленям, то поднимала его, не смотря ни на кого затуманенными от слёз глазами, вертела головой считая столы, считая лампочки в светильниках, всматриваясь зачем-то в рисунки линолеума.
– Люба,– вдруг обратилась к ней медсестра. – как сама считаешь, ты больная?
Девушка вздрогнула, молча пожала плечами и горькие слёзы вновь покатились из её глаз.
Когда все документы были готовы и пришла санитарка с халатом, девочка попрощалась с родителями и переодевшись в то, что дали ей, бедняжка ушла за санитаркой.
4
Пока Люба шла по лестнице и коридору, она всё больше и больше успокаивалась, но при этом «уходила в себя». Санитарка открыла ключом дверь и пропустила в отделение пациентку. Её встречали страшные лица, непохожие на те, которые она привыкла видеть в городе. Одни смеялись и говорили ей что-то вроде приветствия, другие же наоборот, туманно, грустно и как-то даже немного зло смотрели на девочку, кто-то равнодушно посмотрев отворачивался думая о своём. Слышны были стоны, храп и шорох шлёпок. Запах микстуры, пота, мочи ударило в нос.
