Юноша наконец понял. Он поднялся с колен, вынул из-за пазухи суму из козьего, как мне показалось, меха, достал оттуда какой-то сосуд и поднес его двумя руками прямо к моим устам. Госпожа всех райских напитков, вода, вода! Райские реки! Реки из воды!

В сосуде том живительной влаги было мало, и лишь сделав несколько глотков, я осушил его. Пока восстанавливал дыхание, я успел рассмотреть моего спасителя получше. То был, как я уже упомянул, юноша вида довольно нелепого: копна волос, видом своим напомнившая мне кизяк и ниспадавшая на глаза, длинный кривой нос, слегка перевешивавший всю голову, точно носик вечно льющего чайника, кожа белая, покрытая болезненным, как мне показалось, и неравномерным румянцем, а также чирьями и нарывами. Перед такой головою тело его казалось щуплым и сутулым (ноша этого носа, должно быть, особенно тяжела для всего его тела). Был он укутан от шеи до пят в грубое темно-бурого цвета полотнище (несмотря на солнечную погоду; даже я, совсем недавно переживший охлаждение морскими водами, не надел бы столь теплой одежды), будто караванщик, желающий укрыться от ночных ветров в суровом деште.

Однако он всё-таки поднял свою чересчур косматую голову, и сквозь солому волос пробился взгляд его добрых, глубоких голубых глаз, таких, каких не встречал я ни среди своих соплеменников, ни среди турок, ни румцев.

Я спросил его на нескольких языках, каково его имя (за годы странствий и торговли я приобрел навыки общения на нескольких языках к западу от дешта), и он недолго думая ответил по-гречески, что его зовут Выргыл или Виргил, или что-то вроде того, и испросил, как зовут меня. Я на сносном языке моих румских друзей назвал своё полное имя – Абу Джафар Аляутдин ибн Ха́сан Хияас-ад-дин Ямин аль Ассур ибн Бани аль Нипал аль Крёс аль Гирей Ёз бек аль Син, свой род деятельности, направление моего пути и его замысел, закончив свою речь восхвалением Всевышнего и Его всесилия и всеведения. Надеюсь, мой собеседник меня в достаточной мере понял, ибо на лице его изобразилось некоторое смущение, то ли перед моим замысловатым полным именем, то ли перед искренностью выражения моей веры. Не мог же от гяура я требовать такой же истовости и любви ко Всевышнему.

***

Старец говорил долго, говорил странные вещи, произносил непонятные слова, включая его собственное имя, внезапно повышал голос, начиная то вопить, то стонать, то успокаиваясь. Был он ужасен, покрытый весь тиной из моря. Но в речах своих он будто бы сиял, пронизываемый светом прекрасного, и был прекрасен сам, смиренный в своих лохмотьях.

Я подумал: то Господь посылает мне ангела в теле старца или наставника для укрепления веры моей.

Наконец он спросил:

– Где я? Что за берег гостеприимно принял меня?

Я ответил:

– Вы в Валахии.

– Валлахи?14 – спросил он меня удивленно.

– Ва-ла-хи-я, – повторил я слог за слогом.

– То есть, земля… бога? – последнее слово старец подбирал долго, и кажется, не остался доволен получившимся словом.

Я поспешил его успокоить:

– Всё вокруг – земли Бога.

Озадаченность вмиг спала с его лика.

– Тогда мне нечего волноваться, Валахия! – ответил он с улыбкой. Он объяснил мне, что он торговец, что из страны где-то на востоке, Орды или Татарии, и что он потерпел кораблекрушение (это слово долго не мог он объяснить на своем не самом сильном греческом), и что море выбросило его на берег. Повторяя постоянно слово “Алла!”, он о чем-то искренне сожалел, но я не понял, о чем именно. Потом он спросил, а где находится Валахия, и видя, что я не очень хорошо понимаю вопроса, взял большой острый камень с берега и принялся рисовать на песке. Он изобразил длинного дракона огромных размеров и добавил, что в пасти он держит какой-то овал. Он ткнул в этот овал и спросил: – Где Валахия?

Я снова ничего не понял и вопросительно указал на дракона.

– Орда, – ответил он.

Я показал на овал.

– Дениз, – сказал он. И добавил: – Кара дениз, Чёрное море.

Тогда я понял. Я взял маленький камешек и с другого бока овала, прямо напротив большого дракона нарисовал совсем-совсем маленького. Такого, что вовек бы не проглотил овала Черного моря. И указал старику:

– Валахия.

Он удивился:

– Такая маленькая? – Я кивнул в ответ. Он снова взял свой камень и начал рисовать. Вокруг овала появились незамкнутые полукружия.

– Турки, Рум? – спросил он. Наверное, имеет в виду Рим, смекнул я и кивнул в ответ. – А что там? – Он указал на север от Валахии.

– Европа, – отвечал я.

***

Что же мне делать? – подумал я. Нахожусь где-то между Ордой и Османами, в стране, где говорят по-гречески, на берегу моря, покрытого морскими растениями. Мой корабль, должно быть, унесло куда-то в море или разбило о скалы. Вот к чему приводит излишняя тяга к стяжательству тогда, когда ты призван совершать совсем другое, богоугодное дело. Погнался за богатством – и вот, один и ни с чем…

Но тут мой взгляд упал на сундук. Это был мой сундук, спокойно стоял себе на песке. Вообще-то, я не вожу с собой сундуки – на верблюдах это неудобно, да и есть другие, более удобные способы перевозить вещи, не говоря уже о деньгах и ценностях – их вообще лучше не возить с собой. Но в Кефе, перед тем как сесть на корабль я не удержался от того, чтобы не сходить на местный базар и не глянуть на местные диковинки. Базар меня, честно говоря, немного разочаровал, ибо кроме русоволосых невольников и невольниц на нем не было ничего особенного, но уже на выходе из него я обратил внимание на резной сундук из благородного дерева, не большой и не маленький, легкий и крепкий, и решил взять такой себе в дорогу. В него я уложил некоторые из своих вещей, несколько свертков специй из Индии (мои румские друзья всегда давали за них хорошую цену), шелковые ткани (не для себя, ибо правоверному мужчине Пророк носить шелка не рекомендовал, но на продажу), хрупкие сосуды с китайской амброй, маслами, экстрактами, какие-то безделушки из серебра. Все эти вещи я аккуратно уложил и закрыл в сундуке на надежный замок (хитрый торговец на кефейском базаре хотел продать мне замок из железа едва ли не дороже, чем сам сундук, но я сторговался), ключ от которого повесил на веревочке на свою шею. Ключ! – я ощупал свою грудь в поисках ключа. Вот он, здесь, слава Всевышнему! Стало быть, хотя бы одежда взамен совсем испорченной этой у меня точно есть.

Юноша, стоявший подле меня, уже некоторое время косился на сундук. Я спросил его по-гречески:

– Так ты, Пырджыл, грек из народа Рума?

– О нет, я Виргил, я влах из Валахии, – отвечал он.

– Но ты говоришь на греческом.

– Да. Я монах, учёный монах. Говорю и пишу на греческом, на латыни, на славянском и limba romana15…

– Романа? Рум? Рум – это же греки? – спросил я, запутываясь окончательно. Диалог на языке греческих румцев или румских греков, который так хорошо начинался, кажется, переставал быть понятным.

Тогда он оглядел нашу карту на песке, повернув голову, подошел к ней и указал высунувшимся из-под его платья носком далеко на юго-запад от своей Валахии:

– Рим. Это вот здесь.

Затем он сделал шаг поближе и указал на юг от Валахии:

– А это Греция. А мы – вот здесь, – и он показал на Валахию.

Всё стало еще сложнее. Единственное, что я понял, так это то, что мой юный друг Виргил не грек, но говорит по-гречески. Пока что этого было достаточно.

– Уважаемый Виргил, – обратился я к нему, стараясь насколько это было возможно правильно произнести его имя, – а где ты живешь? Тут есть какой-нибудь город или деревня?

– Я монах, живу в монастыре святого…

– Монастырь, монастырь… – я никак не мог вспомнить значение этого слова, – это город?

– Нет, монастырь – это место, где живут монахи, – отвечал Виргил.