— Убить кого-то надумал? — нежно прошептала Юэ на ухо мужу, и её тонкие пальчики скользнули вниз, накрывая восставшее естество Дхана Нанда.
— Как ты… м-мм… догадалась? — слабо простонал царь, чувствуя, как ярость испаряется, сменяясь отчаянным желанием плотских утех.
— По твоему лицу с некоторых пор я вижу всё, — раздалось в ответ, а потом ещё тише Юэ прошептала в его полураскрытые губы. — Мне ничего не нужно сейчас, кроме поцелуев, но я хочу утихомирить твой гнев и спасти чью-то жизнь. Это возможно?
— Твоя любовь каждый день спасает много жизней, родная, — произнёс самрадж, отдаваясь её умелым прикосновениям. — Поверь, очень много…
Резчик по дереву принёс кроватку для маленькой царевны лишь на другой день ближе к полудню и чудом остался жив. Его даже не выпороли, чему неторопливый мастер безмерно обрадовался, не догадываясь, кого следует благодарить за отмену сурового наказания.
Мура покинула дворец сразу, как только Дхана Нанд объявил во всеуслышание о рождении Падмини. Убедившись, что её внучка не будет превращена в наследного царевича со схожим по звучанию именем, Мура попрощалась с дочерью и с лёгким сердцем приказала Дургаму собираться в путь.
Для Калки не осталось иного выхода. Вечно прятаться за спинами Муры и Дхана Нанда было невозможно, она это понимала. Сообщив Шипре и Мартанду, что они едут домой, Калки начала складывать в сундуки новые сари и накидки, подаренные великодушным самраджем. Царь вдруг пожелал, чтобы Калки одевалась не хуже богатейших женщин Паталипутры. Увы, дорогие столичные наряды, полученные в дар от повелителя Магадхи, совершенно не радовали. Бедная женщина даже думать не хотела, что с ней сотворит Джагат Джала, когда она приедет назад после столь длительного отсутствия.
Обратная дорога в Параспуру напоминала Калки долгое и унылое шествие к месту казни. Мура проводила всё время рядом с Дургамом и даже на несколько мгновений не оставалась с Калки наедине. Предупредительная Шипра и услужливый Мартанд днём и ночью находились рядом, но это не успокаивало Калки. Несчастную трясло от ужаса в предчувствии новой встречи с человеком, который за семнадцать лет совместной жизни вымотал ей душу и заставил возненавидеть собственное тело.
Когда они въехали в ворота Параспуры, к великому удивлению Калки, их встретил хромой конюх, страдающие от жары охранники и престарелая кухарка, пришедшая выплеснуть в ров грязную воду.
— Разве Джагат Джала не знает о нашем прибытии? — изумлённо вопросила Калки, высовываясь изнутри колесницы, влекомой четвёркой белых лошадей, также подаренных Дхана Нандом.
— Понятия не имеет, — широко улыбнулась подруге Мура с высоты спины рыжего жеребца.
Всю дорогу она проскакала верхом бок о бок с мужем, отказавшись сидеть в колеснице, где, по её словам, все места были заняты «благородными дэви». В число «дэви», с точки зрения Муры, входил и Мартанд, которого бывшая махарани Пиппаливана до сих пор не способна была воспринимать как кшатрия, несмотря на то, что парень наконец выучился уверенно держать в руках меч и натягивать тетиву на луке.
Бхадрасал предрёк Мартанду немалые успехи, если парень решит остаться в Паталипутре и обучаться дальше военному делу. Мартанд обещал подумать, но Мура подозревала, что дальше пустой болтовни дело не пойдёт. Так и вышло. Узнав, что матушка собирается возвращаться в Параспуру, Мартанд уехал с ней.
— А почему он не знает? — продолжала выспрашивать Калки. — Самрадж ведь обещал оповестить его.
— Я сожгла письмо, которое Дхана Нанд собирался отправить Джагат Джале, — пояснила Мура. — Стало быть, наше прибытие пока является тайной. Зато теперь у меня появился шанс поговорить с мерзавцем наедине, устроив ему нежданный сюрприз. Правда, дорогой? Ты ведь одобрил мой план и не станешь возражать? — Мура лукаво подмигнула Дургаму.
Судя по влюблённой физиономии, удовлетворённый на год вперёд Дургам не способен был возражать, какую бы самоубийственную идею ни подала законная супруга.
Калки с невольным восторгом посмотрела на Муру, но быстро отвела глаза и снова спряталась в колеснице, лишь тихо вздохнув. Шипра воспользовалась случаем и ласково дотронулась до руки госпожи, что вызвало на устах Калки тёплую улыбку. Заметив, что её ласка не осталась без внимания, Шипра воспрянула духом. Это ничего, что сейчас Калки видит в ней только подругу по несчастью. Необходимо время и терпение, и однажды прекрасная госпожа непременно заметит рядом с собой привлекательную девушку, а не просто безликое создание, страдающее от одиночества и нуждающееся в сочувствии. Нужно просто немного времени…
Сопровождаемые растерянными взглядами прислуги Мура, Дургам, Мартанд, Шипра и Калки оставили лошадей на попечение хромого конюха и проследовали ко дворцу Параспуры, где их совершенно не ждал управяющий Джагат Джала, нашедший чем занять себя в отсутствие жены и сына.
— Ты готова? — Дхана Нанд смотрел на Юэ, стоявшую перед ним обнажённой в золотой ёмкости для омовений.
Высокая грудь супруги, не прикрытая ничем, кроме россыпи крупных локонов, вызывала у самраджа неизменный восторг. Он мог любоваться своей Юэ вечно…
— Готов ли мой господин? — с дерзкой усмешкой уголком рта спросила махарани.
Ещё не превратившись, а только предвкушая превращение, она уже так напоминала Чандру! Дхана Нанд сам не знал, как поведёт себя, увидев супругу в исходном теле — в том самом, от которого некогда избавил «подлого заговорщика».
— Изменение тела причинит тебе боль? — взволновался вдруг Дхана Нанд.
— Нет, — мотнула головой Юэ. — В первый раз я мучилась только от того, что это случилось внезапно. Ракшас не предупредил, что собирается с нами сотворить. Я и мои друзья боялись больше никогда не стать самими собой. Теперь же я знаю, что всё обратимо, а потому страха нет. Второе же превращение доставило мне страдание только потому, что я до смерти боялась потерять нашу Падмини. А так не больно. Бхут ведает почему? Ясно же, кости должны трещать, всё тело на части разрываться, но такого не происходит. Так что орать не стану, не беспокойся.
— Падмини сейчас с кормилицей? — Дхана Нанд явно тянул время.
— Да.
— В соседних покоях есть кто-то?
— Никого. Я отправила служанок прочь и под страхом смерти велела не возвращаться раньше, чем через четыре мухурты. Лей, а то вода остынет.
Но Дхана Нанд всё ещё медлил, и тогда Юэ выхватила у него кувшин и вылила воду, окатив себя с головы до пят.
Дхана Нанд невольно зажмурился. Когда он медленно открыл глаза, то увидел юношу, которого мысленно похоронил много раз за тот невыносимо долгий год, пока не было никаких вестей из Чжунго. Перед внутренним взором самраджа молнией промелькнули дни и ночи, проведённые в ожидании. Он тогда ужасно страдал, хоть и не подавал вида. Он проклинал себя за то, что отправил Ракшаса бхут весть куда, а ведь можно было наплевать на всё и просто взять Чандру к себе на ложе, а Муру и прочих заговорщиков упечь в темницу. А все негодные, посмевшие сказать вслух хоть одно грязное слово о любовных предпочтениях повелителя Магадхи, лишились бы языков! Сколько раз Дхана Нанд спрашивал себя, мечась по опочивальне, освещённой луной, жив ли юноша с нахальными глазами, которого он готов был любить, не дожидаясь никаких превращений?
— Ты? — тихо спросил Дхана Нанд, заново привыкая к внешнему виду своего смуглокожего сокровища.
— Я, — выходя босыми мокрыми ногами на ковёр, проговорил Чандра. Сердце его глухо колотилось. Он слышал, что голос его звучит иначе, чем прежде. Взрослее и глубже. — Что же… И теперь скажешь, глядя мне в глаза, что я достоин любви? Или отвернёшься?
Чандра стоял перед Дхана Нандом, нагой и прекрасный, и самрадж чувствовал, как закипает кровь. Он видел перед собой уже не хрупкого юношу, а сложившегося молодого мужчину, гибкого, мускулистого, и желал его только сильнее.
Дхана Нанд молча, рывком притянул Чандру к себе, целуя в губы, и мгновенно ощутил ответный порыв. Одеяния и украшения полетели на пол, и Чандра не успел даже понять, в какой момент Дхана Нанд оказался обнажённым и таким же мокрым от капель влаги, как и он сам. Они целовались взахлёб, задыхаясь, так горячо и самозабвенно, что войди сейчас хоть кто-нибудь в покои, этот некто не был бы ими замечен.
