Один месяц назад.
Человечество наивно думало, что ему все известно, природа подчинена, болезни излечены и следующим шагом, оно предполагало, вступить в вечную жизнь и освоить межзвездное пространство. Как глупо и легко мы – люди, поддались гордыне! И за это Вселенная уничтожила человечество, оставив жалкие пол процента от неполных девяти миллиардов.
Не только Вселенная, но и планета устала от людей: от их вечной грызни за пространство, ресурсы, небо и воздух. И тогда она пожаловалась вселенскому разуму, а тот не стал разбираться – смел всех, правых и виноватых, больных и здоровых, детей и стариков, женщин и мужчин. А человек, в попытке усмирить гнев древнего разума – уничтожил Солнце. И теперь, если нас не убьет человеческая природа, в попытках отобрать и поработить слабого, то черная дыра, как итог эксперимента, сожрет нашу звезду. Что из этого случится быстрее – теперь уже не важно, человек в своем безрассудстве добился главного, к чему шел всю историю своего существования – самоуничтожения.
Сэм взял бутылку «скотча», вышел во двор к своему любимому плетеному креслу, подвешенному верхушкой к металлической штанге, сел в воздух, между землей и небом, разделенными шелковой сеткой и задрал голову к звездам.
Ночное небо никогда не было пустым, там, глубоко утонувшими в бездонной чаше, бурлила жизнь, пространство и время миллиарда миллиардов звезд и галактик. Там ждало человечество тайна открытий новым Колумбом далеких берегов и тех, кто может протянуть руку в приветствии. И сегодня, когда он задрав голову вверх и потягивая янтарь из горла арт совершенной бутылки, чернота неба не была пустой – разлившись молочным следом до горизонта, выкатывалась Луна, окруженная мириадам звезд, бесчисленных возможностей открытий новой жизни . Сейчас она уже не была одним целым – четыре месяца назад Луну взорвали сектанты, предъявляя свои мелочные требования миру. Луна развалилась на два больших осколка, Лею и Фатум, родившихся, вопреки эволюции, из северного и южного полушария сателлита, и множество мелких крошек, образующих звездные кольца вокруг человеческого мирка и становившихся причиной частых метеоритных дождей. Сэм всегда загадывал желание, когда видел падающею звезду, хотя знал, что её не исполнят. После того, что натворили люди, никто не хочет слышать человеческую речь.
– Да и хрен с ними! – Особо ни к кому не обращаясь, чертыхнулся Сэм. – Жили без вас, а теперь, когда все сдохли, стало только лучше! – Он послушал улицу, но ему не захотели ответить. – Только я! Слышите вы меня! Только я Альфа и Омега! – Сэм прислушался в тишину, но ему никто не возразил. – Бог умер!
И всё. Полная тишина и абсолютное пренебрежение им и его ничтожным попыткам задеть чьи либо чувства, возразить его хуле бога. Под ним не разверзлась гиена огненная, его не поразило молнией и не испепелило огнем. Так было вчера и позавчера, и неделю назад. Сэм понимал, что так будет до самой его смерти, и он теперь точно знал, что раз нет бога, то нет рая и ада, а потому: – Да и хрен с ними!
Он откинулся в своем кресле, глотнув вместе с изрядной порцией чистейшего кислорода, огненного янтаря и подумал о том, можно ли было все изменить, если бы человечеству дали второй шанс? Он начал вспоминать, как все было:
Четыре месяца назад.
У Сэма, как он сам считал, была самая лучшая профессия – он работал лесным инженером, а в простонародье – егерем. Примерно шесть лет назад его пригласили в Россию восстанавливать популяцию сибирского кедра, существенно пострадавшей от локальных пожаров и массовой вырубки последних лет. И он с радостью согласился, Сэм давно мечтал попасть в эту огромную страну, богатую историей и традициями. Проехать по бескрайним просторам на поезде, навстречу восходу, увидеть великий Байкал и великолепие сибирской тайги. Правда, поначалу все было не так, как он себе представлял: глаза резало грязными городами с разбитыми кривыми улочками, а неулыбчивые, подозрительные местными жители сторонились «Американа», как успели прозвать его местные, со слишком открытой улыбкой, со слишком хорошими зубами, что резко контрастировало местным жителям. Правда, когда ему приходилось с ними выпивать, то приходило на ум, что возможно, еще не все потеряно для этих людей – к ним возвращалось хорошее настроение и душевная теплота и тогда «Американ» становился «в доску своим».
А еще ему нравилось работать с русскими, именно на работе его принимали за своего, ни кто не сторонился и не чурался его. Нравилось, что русские всегда объединялись в трудные минуты, всегда приходили на помощь, готовы были поделить последний кусок хлеба с ним, с чужаком. В такие минуты, он сам хотел стать русским, хотя, наверное, он стал им. За те шесть лет, перед катастрофой, что пробыл в чужой для него стране, он выучил все «хорошие и не совсем», как говорил его друг Иван, слова и научился их вставлять в нужных местах, отчего фразы получались витиеватыми, а иной раз незнакомыми, непривычными для слуха и потому вызывающими одобрительный смех русских парней. Благодаря этому неожиданному качеству, он смог заслужить уважительное прозвище «Молоток».
Вечером, последнего дня недельной смены, все собирались «У Анатолича», местном трактире, где здоровые дровосеки не прочь были выпить по кружке – другой крепкого сибирского пива, с пеной такой густой, что её не каждый раз получалось сдуть через край пивной кружки. А потом все расходились по домам, к своим семьям. Дом Сэма стоял на вершине холма и был только его. До приезда никто не хотел занимать этот дом на окраине, на вершине высокого холма – очень тяжело было карабкаться после рабочей недели вверх, в неуклюжих, не гнущихся рабочих сапогах.
Дом достался ему в то время, когда только приехал и на него местные подозрительно озирались, единодушно видя в Сэме «американского шпиона» и ничто не помогало их разубедить, даже то, что он канадец. Думали, что не справившись с тяжелой российской реальностью, уедет холеный хорошей жизнью «Американ», сдастся, а он не уехал, остался. Ну а потом, когда его узнали и он понял, каким нужно быть для этих «диких» мужиков – к нему привыкли. Его, даже хотели переселить на равнину, в большой и светлый дом, но он уже полюбил это спартанское жилище и отказался. Сэм находил некоторую романтику в своем простом существовании на окраине всего цивилизованного мира.
А потом, до их деревни, докатился слух о новом смертельном заболевании, которое стремительно распространялось по всему миру, убивая без разбора старых и молодых. Сначала были только слухи, и особо никто в это не верил, хотя и допускали, что «что–то где-то» происходит, но точно не у них, иначе все бы давно об этом знали. И как-то, после очередной недельной смены, они с Иваном собрались к «У Анатолича», раздавить по паре кружек, перед тем, как Иван вернется «в тот ад», как он сам говорил про своих детей и жену.
– Говорят, что в Китае новая зараза появилась. – Заявил Иван, когда они встретились у джипа Сэма.
– Снова грипп? – Нисколько не удивившись, формально спросил Сэм, возясь с ключами и пытаясь найти нужный, тот, который открывает машину. Он уже не раз слышал, что Китай становился причиной многих заболеваний. Хотя, большей частью, новости были раздуты прессой, нежели существовала реальная опасность.
– Не знаю. Пока только слухи, но как всегда – лекарство от этой болезни нет. – Иван пожал плечами. Он, как и Сэм, считал, что эта новость для них имеет не столь большое значение, как для столичных жителей. Обычно для жителей сибирской глубинки большее значение имело резкое изменение погоды или ранняя смена сезонов. Но сегодня синоптики обещали только сильный дождь с грозой, поэтому ничего неожиданного они не ждали, а потому и в жизни ничего не могло случиться – все уже было предсказано.
– В Москве снова карантин? – Сэм перебросил бензопилу в другую руку. Они подошли к джипу и стали загружать инструмент в кузов.
– Вполне вероятно. – Иван вздохнул. – И почему эти случаи учащаются?
– Да брось. – Сэм махнул рукой. – То ли еще будет. – Пошутил он. – Я тут недавно слушал по радио, – он решил перевести тему, – что те же китайцы удачно провели опыт дальней космической связи.
