- Как они там, на берегах туманного Альбиона?
- Горят желанием вернуться. Они передают в ваше распоряжение новый список своей, то есть бывшей царской агентуры, законсервированной еще до революции. Позже я продиктую вам имена и адреса... Теперь у меня один вопрос лично к вам. Когда большевики будут свергнуты, кем вы хотите быть в новом Туркестане?
- Мне надо отвечать на этот вопрос уже сейчас?
- Конечно. Нам нужно знать, во сколько вы оцениваете свои усилия.
- Заранее отвергая все будущие обвинения в тщеславии, а только исходя из реальной ситуации, я считаю себя наиболее подходящей кандидатурой на пост премьер-министра.
- Вам не откажешь в недооценке своей личности и своих заслуг.
- Из всех ваших друзей я занимаю наивысшее положение в служебной иерархии большевиков. Я знаю местные условия и кадры...
- Для того чтобы ваше желание стать премьер-министром осуществилось, вам, господин Назири, придется значительно улучшить свою работу.
- Я не отказываюсь.
- Боевые действия в Туркестане начнутся с весны следующего года, тоном приказа произнес хромой дервиш. - Надо не допустить проведения большевиками весенней посевной кампании. Военное вмешательство ликвидирует уже созданные колхозы и затруднит организацию новых.
- Рискну еще раз повторить, что для открытых военных действий у нас пока мало сил. Нужно подождать...
- Ждать, чтобы уменьшились уже имеющиеся силы?! - резко перебил его Агзамхан. - Стоит вам только начать, как мы тут же бросим вам на помощь свои отряды. Фузаил Махсум ждет только сигнала, чтобы ворваться со своими пятью тысячами йигитов в Бухару. Немало есть и других войск, которые стоят наготове. Медлить больше нельзя. Вы знаете, во сколько обходится нам ваша организация "Союз тюрков"? Или вы принимаете нас за сердобольных монахов, безвозмездно оказывающих помощь угнетенным большевиками узбекам? Что мы конкретно получили от вас за те средства, которые предоставили вам? Вы совершенно забросили все агитационные методы борьбы с большевиками. Я пытался по пути сюда обнаружить хотя бы малейшие признаки пропаганды против колхозов. Их нет. Вы не ведете никакой агитации, а большевики ведут. Куда ни приедешь, везде сталкиваешься с агитацией большевиков. Вот вам один наглядный пример: с тех пор как я перешел границу, я всюду слышу песни этого большевика Хамзы. В каждом кишлаке распевают "Да здравствуют Советы!". Про вас же нигде не слышно ни звука, потому что вы сами не издаете ни звука. Так почему же вы молчите, дьявол вас бы побрал?! Почему не могли перетянуть Хамзу на свою сторону? Ведь он же ездил в Мекку... Вы представляете, какое впечатление на верующих мусульман произвели бы его стихи или песни, написанные против Советской власти?!
Алчинбек улыбнулся.
- Чему вы смеетесь?
- Песня Хамзы против Советской власти?.. Скорее небо упадет на землю, чем кто-нибудь на земле услышит такую песню!
- А какая стычка произошла у вас с Хамзой?
- Мы закрыли его театр.
- Это очень хорошо... Чем же он сейчас занят?
- Сочиняет первую узбекскую оперу.
- А разве он еще и композитор? Насколько я успел изучить его творчество, он же только поэт и драматург? Чтобы писать музыку, нужно долго учиться.
- Он овладел музыкальной грамотой самоучкой. Правда, ему помогает опытный музыкант, но знатоки говорят, что у Хамзы неожиданно проявились очень большие способности в композиции.
- Очень жаль, что этот человек находится не в наших рядах.
Очень жаль... Я вспоминаю нашу встречу в Индии...
- Вы встречались с Хамзой в Индии?!!
- Представьте себе, встречался. Очень давно.
Алчинбек вскочил на ноги, лицо его побледнело, руки не находили себе места. Казалось, он был совершенно потрясен этим неожиданным сообщением.
- Это произошло случайно. Но потом мы вместе побывали у Рабиндраната Тагора...
Алчинбек сел, пальцы его забегали по краю стола.
- Вы знаете, что Хамза в Самарканде?
- Знаю... Думаю, что он уже забыл меня.
- У него богатейшая память. Если один раз видел человека, запоминает на всю жизнь.
- Мы провели с ним довольно много дней...
- Значит, он узнает вас даже ночью.
Хромой дервиш был встревожен не на шутку. Несколько секунд глаза его изучающе сверлили Алчинбека, оценивая ситуацию.
- Что же делать?.. Уповать на то, что судьбе будет неугодно свести нас на улицах города?
- Я думаю, вы сами понимаете, что в вашей профессии ставить на такие шансы нельзя.
- Может быть, вернуться в Шахимардан?
- Для вашей личной безопасности именно так и нужно поступить.
- Но вообще-то мне надо быть в Самарканде, в центре всей нашей работы.
- Фактически центр нашей работы давно уже находится в Шахимардане. В ближайшее время я сам собираюсь отправиться туда.
- Для чего?
- У нас здесь произошла одна неприятная история. Досадный, но неопасный срыв. Неудачно ликвидировали случайного человека...
- И подозрение упало на вас?
- Косвенно. Чтобы снять его, я хочу просить руководство республики направить меня в Шахимардан для борьбы с шейхами и религиозным засильем.
- Неплохо придумано. И соответствует нашим конечным планам. Находясь там, вы, очевидно, сумели бы принести делу подготовки вооруженного выступления не меньшую пользу, чем оставаясь здесь. Да и я, живя в Шахимардане, вдалеке от Хамзы, и не опасаясь встречи с ним, смог бы оказать вам помощь в сплочении наших сил. Неожиданное, но рациональное решение.
Пожалуй, следует остановиться на этом варианте. Он выгоден для нас со всех сторон. Итак, мы объединяем наши усилия и действуем в Шахимардане сообща... Когда встретимся там?
- Вы можете ехать через два дня. А я двинусь, наверное, через неделю. Мне нужно закончить здесь некоторые дела.
Хромой дервиш был доволен - все складывалось относительно удачно. Он бросил на Алчинбека удовлетворенный взгляд.
- Дамбу против волн революции надо строить, пока волны не очень высоки. - Видимо, этим философским обобщением шейх Арчибальд решил закончить беседу. - Иначе будет поздно, иначе они смоют нас с той земли, которую мы хотим удержать за собой.
В оставшееся до весны время мы должны коренным образом перестроить всю нашу работу. Надо повсюду сеять семена безверия, растерянности, страха, клеветы, надо использовать малейшие возможности, чтобы подрывать веру людей в Советскую власть... Вселять ужас в сердца бывших баев, говоря, что их всех скоро начнут арестовывать. Пустить в ход всю силу религии и шариата, настроить фанатиков против большевиков. Разжигать ненависть к ним! Непрерывно говорить везде о святости и неприкосновенности частной собственности, о привилегиях собственников, о правде всех назидательных и устрашающих притчей из корана, о реальности всех ужасов светопреставления.
Решаться ради этого на любое дело, не жалеть денег!.. Тут ничем нельзя брезговать. Пусть люди всего боятся, пусть постоянно носят с собой ножи в рукавах и в голенищах сапог. Мы должны наполнить сознание всех сомневающихся правильностью их сомнений... Преувеличивать каждую ошибку местных властей, выдавать любую глупость администрации за продиктованные из Москвы указания. Нужно расшатать до предела доверие к законам, срывать все кампании, чернить всех руководителей, коммунистов, ответственных работников... И тогда на подготовленной нами почве пышно расцветут нужные нам настроения, и вооруженное выступление против Советов принесет безусловный успех!
- А как же опера? - спросил Юлдаш Ахунбабаев.
Он ходил по своему кабинету из угла в угол.
- Придется отложить, - вздохнув, опустил голову Хамза.
- Первую узбекскую оперу? - посмотрел Ахунбабаев на Рустама Пулатова, молча сидевшего сбоку около его письменного стола. - А если ее поставят в Москве? И русские братья будут слушать ее и думать: "На Востоке у меня есть брат-узбек. Я горжусь этим хорошим, умным, талантливым братом!"
- Я буду продолжать писать оперу в Шахимардане.