Хамза, потрясенный картиной проводов, не выдержав, бросился к поезду. Солдат с винтовкой в руках загородил ему дорогу.

Хамза оттолкнул его.

...Вот он, вот он, Умар, высунулся из дверей теплушки.

- Хамза, прощай! Не поминай лихом!

- Умар, друг, до встречи, до встречи!

Рядом бежали Шафоат-айи, жена Умара Зебихон, дети...

Шафоат уронила паранджу, седые волосы ее растрепались, она рвала на себе волосы.

- Умар, сыночек, сыночек!.. Рустамджан! Не увижу вас больше никогда-а-а!..

Хамза, оглянувшись, в ужасе остановился. Сотни женщин бежали по рельсам за вагонами.

Зебихон, подхватив на руки младшего сына, бежала впереди всех.

- Умар, муж мой!.. Трое у нас!.. Что буду делать, если вы не вернетесь?!

Поезд уходил, уходил... Из теплушек кричали, махали руками.

Последний вагон, вздрогнув на стрелке, покинул территорию станции.

Зебихон, задохнувшись, остановилась, опустила на землю мальчика. К ней подбежала Шафоат.

Последний вагон делался все меньше и меньше, все меньше и меньше...

Рванув на груди платье, Зебихон закричала и, вскинув вверх руки, упала на рельсы.

Шафоат, пошатнувшись, опустилась на землю рядом с женой сына.

Одна за другой опускались на теплые еще рельсы бежавшие за вагонами женщины. Они гладили их руками, целовали пропитанные мазутом шпалы, перебирали пальцами насыпанную между шпалами мелкую гальку и щебень.

Зебихон лежала на рельсах лицом вниз. Около нее лежала Шафоат.

Вся территория товарной станции, все подъездные пути были усеяны лежавшими на рельсах женскими фигурами.

Бессильно уронив руки и опустив голову, сидел перед пианино Хамза. Далекое, давнее воспоминание опустошило его сердце, выскребло душу.

Разве может музыка звуков, рождаемая человеком, сравниться с трагической музыкой жизни, которую создает само время?

Никогда не увидел больше свою Тозагуль Рустамджан. Она умерла от тифа летом девятнадцатого года, а он, закрученный вихрем войны и революции, вернулся на родину только после окончания гражданской войны, пройдя почти по всем ее фронтам.

Не дождался и Кудрат-ата Хатамджана, погибшего в мардикерах.

Умар-палван пришел из мардикерства накануне свержения царя, но через год сложил голову при подавлении Кокандского мухтариата, оставив Зебихон с тремя сыновьями, заботу о которых взял на себя Рустам Пулатов.

И Шафоат, проводив мардикеров, не увидела больше своего младшего - она не пережила гибели Умара.

Жизнь чертит свои острые нотные линейки через судьбы людей. Так стоит ли соперничать с жизнью? Даже если ты Хамза?

Доступны ли музыке звуков, создаваемой человеком, раскаты жизненных гроз, извергаемых временем?

Раздавленный воспоминаниями, сидел Хамза перед пианино, бессильно уронив руки, опустив голову.

В сердце его вошло сомнение. Надолго ли? Он этого еще не знал.

3

Два человека верхом на ослах выехали из скалистого мрачного ущелья на широкую, уложенную аккуратно обтесанными камнями дорогу. Ярко светило солнце, горы, вышедшие из-под снега, оживали первой зеленью трав и пестрыми коврами ранних цветов. Небо впереди над степью голубело до самого горизонта.

; Путники ехали неторопливо, оживленно переговариваясь йежду собой, иногда оглядываясь на остающиеся позади скалистые предгорья. По своей одежде они были похожи на обыкновенных дехкан, болтающих о разных пустяках, чтобы скоротать расстояние до ближайшего кишлака.

Но это были не дехкане.

В полдень солнце начало сильно припекать. Путешественников разморило. Они остановили своих невозмутимых "иноходцев"

возле невысокого холма, спустились к ручью, утолили жажду, ополоснули лицо. Горная вода в ручье была настолько прозрачна, что на дне его было видно много красивых разноцветных камешков.

Неожиданно где-то рядом раздалась песня. Из-за склона холма показалась отара овец. Сбоку шел молодой чабан, заливаясь во все горло. Заметив незнакомых людей, он остановился и замолчал.

- Да не уставать вам! - произнес традиционное приветствие один из путников. - Какую замечательную песню вы поете... Что это за песня? - А вы не местные? - удивился певец-йигит.

Второй "дехканин" пристально, исподлобья посмотрел на него.

- Почему не местные? - спросил он. - Мы из Шахимардана.

- Ну тогда можете и не знать эту песню, - махнул рукой чабан, - в Шахимардане всегда много приезжих людей.

- А ты сам откуда?

- Из Вадила.

- А почему ты решил, что мы приезжие?

- Так ведь это же песня нашего поэта Хамзы. Он сейчас живет в Самарканде, а родом тоже отсюда, из Вадила. Его песни все тут у нас поют.

Когда путешественники снова взгромоздились на своих ослов и поехали дальше, первый сказал второму:

- Хорошенькое дело, мальчишка-пастух сразу же определил, что я не местный.

- А вы бы меньше вступали в случайные разговоры, - угрюмо буркнул второй.

- Но мне же надо тренироваться в разговорной речи.

- А вы тренируйтесь со мной.

Первый "дехканин" усмехнулся.

Между тем память его работала с профессиональной быстротой и четкостью. Хамза... Индия, Бомбей, Рабиндранат Тагор.

Значит, тот человек, с которым он много лет назад побывал у гурудеви, не исчез в водовороте мировой войны и русской революционной бури, а стал знаменитым поэтом у себя на родине, песни которого поют простые даже чабаны.

Сейчас он живет в Самарканде. Может быть, судьба столкнет их еще раз?.. Узнает ли он его? Вряд ли. Слишком много воды утекло с тех пор.

И кроме того, археолог Арчибальд Лоу, интересовавшийся когда-то эпохой Тамерлана, сейчас уже не хромой дервиш. Он шейх Сайд Агзамхан-ишан, духовный брат и религиозный соратник смотрителя гробницы святого Али шейха Исмаила, который, дав ему в провожатые до Коканда одного из самых верных своих людей, Гиясходжу, обеспечивает в настоящий момент выполнение главного пункта плана генерала Маллисона - встречу его посланца с главой всех мусульман Туркестана святым Мияном Кудратом.

Товарищ Назири принимал посетителя. Это был крупный молодой мужчина. Звали его Ташпулат. Он приехал в Самарканд из Шахимардана. К товарищу Назири Ташпулата направили из приемной ЦИК республики.

Непрерывно звонили телефоны. Заместитель народного комиссара, не щадя здоровья, подробно и демократично отвечал на все вопросы. Товарищ Назири в полном соответствии с данным на последнем партийном собрании обещанием перестраивал свой стиль работы.

В очередной раз зазвонил телефон. Алчинбек, взяв трубку, назвал себя. Видимо, услышав какую-то неприятную новость, нахмурился.

- Нет! Нет! Нельзя допускать этого!.. Кто сильно настаивает? Хорошо. Я сам поговорю с ним. Мы как следует обдумаем этот вопрос. Спешить не надо. Перерассудим и придем к одному решению. Значит, договорились? Впредь до особого распоряжения.

Понятно. Хош, до свидания!

Он повесил трубку и обернулся к Ташпулату.

- Простите, дорогой товарищ. Сами видите - вздохнуть некогда. И так с утра до вечера. Ни минуты покоя... - Налив в пиалу чай, протянул ее Ташпулату. - Теперь можно поговорить о вашем деле. Что вас заставило приехать сюда, проделав такой длинный путь?

- Мне сказали, что наше заявление находится у вас.

- О чем было ваше заявление?

- О преступных делах, которые творятся в нашем Шахимардане.

- В Шахимардане?.. - Алчинбек на мгновение задумался. - Я помню ваше заявление. Значит, это вы писали его?

- Нет, я не очень грамотный. Писали Амантай и Алиджан.

Но об этом заявлении знают все наши батраки, они могут подтвердить каждое слово.

- Значит, могут подтвердить?.. - Алчинбек опять задумался. - Дело обстоит так, уважаемый товарищ. Вы совершенно напрасно беспокоитесь. Ваше заявление разбирают опытные люди. Проверим, все выясним... Насколько я помню, в заявлении говорилось о том, что в мавзолее святого Али во время гражданской войны басмачами был сожжен заживо отряд красноармейцев. Сейчас мавзолей опять отстроен, а басмачи, которые сожгли красноармейцев, стали шейхами при гробнице, не так ли? И они, эти шейхи, обманывая мусульман-паломников, прибывающих со всех концов Средней Азии, обирают их за счет пожертвований, пируют и наслаждаются жизнью. И вообще им, шейхам, живется в Шахимардане очень хорошо и привольно. Об этом писали ваши друзья Алиджан и Амантай?