© Голубев С.И., 2020

Без всякого преувеличения можно сказать, что проблемы предмета экологического преступления являются одними из наиболее сложных. Если абстрагироваться от многих деталей, то в целом это обусловлено четырьмя наиболее существенными обстоятельствами: во-первых, тем, что выбрано законодателем в качестве указанного признака состава преступления из числа компонентов природной среды, природных, природно-антропогенных и антропогенных объектов; во-вторых, соблюдением принципа системности уголовно-правовых норм и норм иных отраслей права, в частности экологического; в-третьих, адекватностью отражения элемента природы в уголовном законе; в-четвертых, уровнем теоретической разработки предмета преступления вообще и экологического в частности.

В экологических преступлениях данный признак состава преступления относится к криминообразующим. Это означает, что он непосредственно влияет как на признание деяния правонарушением, так и на его правовую дифференциацию в качестве деликта или преступления и квалификацию последнего. Соответственно, от правильного его установления органами предварительного расследования и судом зависят не только соблюдение принципов законности и справедливости, но и эффективность уголовно-правового противодействия экологической преступности, зачастую наносящей непоправимый вред окружающей среде, а следовательно, и экологической безопасности.

Кроме того, обладая специфическими особенностями, характерными для компонентов природной среды, природных, природно-антропогенных и антропогенных объектов, предмет экологического преступления позволяет отграничивать рассматриваемое деяние от преступлений против собственности. Иначе говоря, социальные свойства рассматриваемого признака состава преступления дают возможность определить направленность деяния и его объект.

Между тем следует отметить, что учение о предмете преступления в уголовном праве России еще окончательно не сложилось. В своем развитии оно прошло разные периоды, когда указанный признак, во-первых, отождествлялся с объектом преступления; во-вторых, приравнивался к предмету общественного отношения; в-третьих, трактовался в его узком значении – как материальное выражение объекта преступления и т. д. При этом, как правило, он исследовался наряду с объектом преступления или применительно к конкретному деянию.

Учение о предмете экологического преступления находится только в стадии становления. За последние четверть века подготовлена одна кандидатская диссертация (А.Ф. Шарипкулова) и одна монография, в основу которой во многом легло указанное диссертационное исследование (Р.Д. Шарапов, А.Ф. Шарипкулова, В.Г. Пушкарев). В абсолютном же большинстве работ, посвященных проблемам преступлений, посягающих на экологическую безопасность, предмет преступления анализируется применительно к конкретному составу. В силу этого складывается достаточно мозаичная картина, исключающая возможность выделения системообразующих признаков, интегрирования предметов преступления в соответствующие таксоны.

Исходя из этого, в работе вначале рассмотрены вопросы общей характеристики предмета преступления как такового, сформулировано его понятие, а затем осуществлен анализ понятия предмета экологического преступления, выделены его признаки и на этой основе выработана его дефиниция.

В монографии дана подробная характеристика рассматриваемого признака состава преступления. Читателю может броситься в глаза достаточно большое количество использованных нормативных правовых актов. Однако это было необходимо, поскольку понятие и признаки практически абсолютного большинства предметов экологического преступления раскрываются в законодательстве, к которому отсылают бланкетные уголовно-правовые нормы.

Автор с благодарностью воспримет любую конструктивную критику и пожелания.

Предмет преступления относится к числу дискуссионных проблем уголовного права России. Споры о понятии, признаках, содержании и его соотношении с объектом преступления ведутся, пожалуй, с момента начала разработки уголовно-правовой теории.

При этом нужно заметить, что многие дореволюционные ученые отождествляли понятия «объект преступления» и «предмет преступления», признавали их равнозначными[1]. Например, Н.А. Неклюдов писал: «Под объектом разумеется тот предмет, на который направляется посягательство. Дабы предмет был объектом преступления, необходимы два условия: 1) чтобы объект был правовой (вещи, никому не принадлежащие) и 2) чтобы объект действительно обладал тем правом, на которое посягает преступник (выстрел в труп; кража вещи, не имеющей никакой ценности)»[2].

А.Ф. Кистяковский объектом преступления называл предмет, на который направлено или в отношении которого совершено деяние[3].

Наиболее явственно указанный подход к оценке предмета преступления виден у П.П. Пусторослева. «Что следует считать объектом, т. е. предметом уголовного правонарушения…» – спрашивает автор. И замечает: «Вопрос, вызывающий некоторые разногласия»[4]. В связи с этим П.П. Пусторослев упоминает другие точки зрения, сложившиеся к тому времени в науке уголовного права: признание в качестве предмета правонарушения, во-первых, человеческого блага (в литературе оно также называется «благом, пользующимся правовой защитой», «правоохраняемым благом»); во-вторых, человеческого блага вообще; в-третьих, правового порядка. Критикуя указанные научные позиции, ученый пишет: «…с точки зрения интересов всестороннего, возможно большего народного благосостояния… предметом уголовного правонарушения следует считать благо, принадлежащее: физическому лицу, т. е. человеку, или союзу людей, являющемуся юридическим лицом, охраняемое действующим уг. правом от посягательства… Что касается до культ. уг. законодательств, то они не определяют прямо и точно, что именно они считают предметом уг. правонарушения; но в большинстве своих постановлений об уг. правонарушениях довольно ясно проводят мысль, что предметом уг. правонарушения служит человеч. благо, пользующееся охраной действующего уг. закона»[5].

Н.С. Таганцев, критикуя В.Д. Спасовича, указывает, что «преступное деяние заключается по этому взгляду или в уничтожении чьего-либо права, или в воспрепятствовании к пользованию им, или в невыполнении чьих-либо требований… посягательство на субъективное право составляет не сущность, а только средство, путем которого виновный посягает на норму права, на которой покоится субъективное право»[6]. Это не означает, что сам Н.С. Таганцев предметом преступления признавал норму права; он говорил о норме права «в ее реальном бытии», т. е. о правоохраняемом интересе, о правовом благе[7].

Отождествление объекта и предмета преступления имело место не только в науке уголовного права России, но и, например, в немецкой уголовно-правовой теории. П.И.А. фон Фейербах исходил из того, что тот, «кто преступает правомерные границы свободы… нарушает права, делает оскорбление, обиду, вред. Кто нарушает свободу, утвержденную гражданским договором и обеспеченную наказательными законами, тот делает преступление, которое по сему в дальнейшем смысле есть повреждение или нарушение под наказательным законом состоящее, или деяние по закону наказанием вперед угрожаемое и правам другого противоборствующее». Поэтому он считал, что «поелику сохранение прав вообще есть цель наказательных законов; то как права подданных, так и права, принадлежащие Государству (яко нравственному лицу – Persona moralis), составляет предмет защищающего их угрожения. Итак, кто, преступая наказательный закон, нарушает непосредственно права государства, тот делает публичное преступление (государственное преступление; delictum publicum); но ежели право подданного есть непосредственный предмет нарушения, то это значит приватное или частное преступление (delictum privatum)»[8].