— Ну, теперь возьми руль и правь к берегу, — сказал Цампа, отдавая руль Рокамболю.
— К Кадиксу?
— Конечно.
— А как мы объясним исчезновение каторжника?
— Очень просто: я скажу капитану, что ты убил его.
— Ты с ума сошел!
— Ничуть. Капитан будет тебе за это очень благодарен. Рокамболь пожал лишь плечами.
— Теперь господин герцог де Шамери-Салландрера, — с важностью проговорил Цампа, — я должен тебе кое-что сообщить.
— Слушаю, — сказал Рокамболь.
— Во-первых, графиня Артова уехала сегодня вечером в Париж к умирающему мужу, следовательно, тебе нечего ее бояться.
— А Концепчьона?
— Концепчьона не видела портрета, а графиня уезжает в полной уверенности, что девушке уже все известно относительно тебя.
— Как же это ты устроил?
— Графиня Артова боялась вдруг разочаровать твою невесту. Она представила ей маркиза…
— Что ты говоришь? — вскричал Рокамболь в испуге.
— Успокойся, — отвечал Цампа, улыбнувшись, — маркиз рассказал ей свою историю, но не сказал своего имени. Мне было поручено отнести портрет Концепчьоне и указать ей выписанное внизу имя живописца, год, число и название замка, где он был писан. Все это должно было ясно доказать, что ты отчаянный мошенник. Но вместо того, чтобы отнести этот портрет на виллу, я отдал его тебе сегодня поутру.
— И Концепчьона не догадывается, кто этот человек?
— Она ничего не знает. Я пошел в город под предлогом — засвидетельствовать почтение своим прежним господам и просить барышню принять меня в услужение. Она сказала мне, чтоб через несколько дней я обратился к тебе, так как все уже готово к свадьбе.
— Она сказала тебе это? — спросил Рокамболь, встрепенувшись от радости.
— Да, граф Вячеслав Полацкий, — отвечал Цампа, улыбнувшись. — Кроме того, она поручила мне отнести на почту письмо.
— Ко мне?
— Конечно.
Цампа вынул из кармана письмо и передал его Рокамболю.
— Как ты смел его распечатать? — вскричал яростно Рокамболь и выхватил револьвер.
— Не торопись, — спокойно проговорил Цампа, — потому что без меня ты должен будешь отказаться от грандства, от девицы Концепчьоны, от маркизства и еще много от чего. Не забудь, что у меня есть талисман в виде лоскутка бумаги, который я вчера вечером отдал на сохранение нотариусу.
— Возьми руль, — проговорил Рокамболь, пряча пистолет, —и дай мне прочесть письмо моей возлюбленной.
Письмо Концепчьоны было следующего содержания:
«Мой друг!
Завтра утром я и моя мать выезжаем из Кадикса.
Королева, уезжая отсюда, сказала мне: «Прощайте, маркиза, надеюсь увидеть вас через две недели в Мадриде вместе с вашим супругом. Уезжайте из Кадикса, мое дитя. Вы должны венчаться в замке Салландрера — этого требует ваш траур».
Вот почему мы уезжаем, мой друг, и ждем вас в замке Салландрера. Нас будет венчать архиепископ — мой дядя.
Я должна была рассказать ему историю нашей любви. Он бранил меня за слишком вольное обращение с вами и сказал:
«Вы зашли уже так далеко, дитя мое, что не должны более видеться с вашим женихом до самой свадьбы».
К тому же он не хочет допустить другого обряда венчания, кроме древнеиспанского: т. е. невеста входит в церковь через одну дверь, а жених — через другую, и они встречаются у самого алтаря.
Следовательно, друг мой, спешите с приездом в замок Салландрера. Я жду вас через неделю. Наша свадьба должна совершиться четырнадцатого числа, так как, по разным преданиям, это число считается самым счастливым в нашем семействе.
Если вы приедете тринадцатого, то не входите в замок. Остановитесь под горой, в доме лесовщика, которому уже отдано приказание о приеме вас.
Прощайте, друг мой. Перенесите терпеливо этот своеобразный испанский обычай, утешаясь мыслью, что вскоре между нами будет только Бог и любовь.
Ваша Концепчьона».
Спустя несколько минут после того, как Рокамболь прочел письмо, лодка подплыла к порту. Цампа причалил к лестнице, которая вела на террасу дворца, занимаемого комендантом, который в это время прогуливался по этой террасе.
— Что же ты намерен делать? — шепнул Рокамболь на ухо Цампе.
— Будь покоен. На этот раз предоставь мне действовать.
Цампа поднялся по лестнице прежде Рокамболя.
— Как, — сказал капитан по-испански, — ты уже приехал?
— Да, капитан.
— Где же каторжник? — спросил Педро С, видя в лодке только одного графа.
— Он умер.
— Что?
— Его убил граф.
— Ты шутишь?
— Нисколько. Маркиз хотел убежать: он бросил руль, выпрыгнул в море и пустился вплавь. Но граф распорядился с ним по-польски.
— Что?
— Он выстрелил в него из револьвера так, что маркиз нырнул и больше не показался на поверхности.
— Ах, господин граф, — воскликнул капитан по-английски. — Вы сделали похвальное дело, убив каторжника, решившего убежать.
— Я исполнил свой долг, капитан, — отвечал скромно Рокамболь.
На другой день Цампа подал Рокамболю номер мадридской газеты, в которой граф Вячеслав Полацкий прочел историю, рассказанную накануне Цампой капитану дону Педро С.
— Вот как пишут историю! — проговорил Рокамболь, расхохотавшись.
Спустя пять дней в гостиницу «Три мага», в комнату графа Вячеслава Полацкого, вошел Цампа.
— Ну, — сказал португалец, — нам пора в дорогу.
— Наконец-то, — сказал Рокамболь.
— Замок де Салландрера неблизко отсюда, — продолжал Цампа.
— Знаю.
Граф Полацкий простился с капитаном Педро С. под предлогом, что получил письмо, вызывающее его в Польшу по чрезвычайно важным делам.
В десять часов утра он сел в свою дорожную карету, запряженную четырьмя сильными мулами.
Польский вельможа выехал из Кадикса с большим шумом, в сопровождении своих четырех лакеев.
Проехав две мили, он остановился на первой станции, в гостинице.
Здесь вошел к нему человек, одетый в платье простого мещанина, — это был Цампа.
Через несколько минут он сидел уже вместе с Рокамболем в карете, которая помчалась с быстротою молнии и через тридцать шесть часов доехала до Барселоны, от которой замок Салландрера находился в пятнадцати милях.
— Послушай-ка, друг, — сказал Цампа, — нам необходимо здесь переночевать для того, чтобы переодеться.
— Натурально, — сказал Рокамболь.
Граф Полацкий остановился в гостинице «Лев» и велел подать ужин к себе в комнату.
После ужина Цампа вышел и, возвратившись через час, сказал:
— Все готово, дружище. Теперь тебе остается сделать только одно, а именно: преобразиться снова в маркиза де Шамери.
Через четверть часа польский вельможа, которому можно было дать на вид лет пятьдесят, превратился в молодого человека со свежим румяным лицом, с белокурыми волосами, тридцати лет — в того, кто был известен в Париже под именем маркиза де Шамери.
— Каким же образом мы выйдем отсюда? — спросил Рокамболь, оканчивая свой туалет.
— Очень просто — через двор: тебя никто не узнает. Действительно, Рокамболь и Цампа прошли через двор, не обратив на себя ничьего внимания, и вышли на улицу.
Они прошли пешком через всю Барселону и вышли к Помпелужским воротам.
Здесь Цампа заблаговременно приготовил лошадей, у гостиницы «Инфант».
— Вот что, дружище, — сказал португалец, — нам следует выпить на дорогу бутылочку астурийского; нам ведь придется ехать по холоду до самого рассвета.
— Что ж, пожалуй. Но скажи мне одно: как ты объяснишь свой приезд со мной в замок Салландрера?
— Это уж мое дело. Будь покоен.
Цампа велел подать в отдельную комнату две бутылки астурийского вина и уселся на диване вместе с Рокамболем.
Португалец выпил залпом два стакана, отчего лицо его немного покраснело.
— Мне кажется, — сказал Рокамболь, — что ты уже опьянел.
— Да, но когда я пьян, я бываю необыкновенно весел, так что люблю всех.
Выпив еще два стакана, Цампа стал путаться в словах и совершенно, как говорится, раскис.
