— Уважаемый, а вам не кажется, что девушка настроена крайне негативно? — очень жестко бросил кто-то, чей голос был смутно знаком, но из-за шума в ушах она не до конца осознавала происходящее. Да и ей уже было не важно — благодарно прижавшись лбом к спасителю, она выдохнула.
Да, еще не в безопасности, но хотя бы не одна.
Внезапно накатившая волна слабости сигнализировала о критическом уровне стресса, и Эда поняла, что она близка к потере сознания — треклятая болезнь как всегда была не вовремя. Нехотя оттолкнувшись от чужой спины, девушка попыталась сделать пару шагов к свободному столику, чтобы упасть без серьезных последствий для себя, но не успела, споткнувшись о ковер. Мысленно приготовившись к не очень приятному приземлению, она с облегчением нырнула в мягкие объятия обморока.
И только утром она узнает, что встретиться с полом ей не дали очень знакомые, невероятно надежные и самые сладкие руки на свете.
========== Эпизод 7. Она и сладкое примирение ==========
Голова болела так, словно по ней приложились хорошей чугунной сковородкой тети Айфер, которая не раз спасала одиноко живущих женщин Йылдыз от воришек — завидев воинственно настроенную Эду, они предпочитали убегать в противоположном от дома направлении. Не будем их осуждать: злая девочка-звезда — это и правда страшно, а чугун по лбу — еще и больно. Мошенников ждал не самый большой навар и не самый приятный прием.
Впрочем, как и у Эды сейчас.
Она потерла глаза кулачками, крепко жмурясь. Ну и сон же ей приснился. Причем, она точно не помнила, что именно происходило, но важно ли это, если у нее было стойкое чувство, что он ей не понравится? Вот и она тоже думала, что лучше не стоит трогать этот ворох нестройных обрывков и эпизодов — вдруг зажужжит еще, начнет недовольно кусаться и доставлять всяческие неудобства. А ей и головной боли хватало, если честно.
Чтобы избавиться от липкого ощущения, которое почему-то обволакивало ее тело почти целиком (она было решила, что дело в жаре, но на улице резвился легкий ветерок, да и за ночь она не вспотела, несмотря на кошмар), девушка решила принять душ. Нет ничего лучше обжигающих водяных струй, которые смоют что угодно — болезни, землю из цветочного, проблемы на учебе и депрессивный настрой. Последнее, кстати, утекало в канаву с завидной периодичностью с момента отмены гранта, но не сегодня. Сегодня, переодевшись в свою любимую Футболку Для Самых Грустных, налив кофе в Кружку Для Грустных Дней и укутавшись в тонкий плед, Эда поняла, что плохое состояние никуда не делось. Идти к цветам с таким настроем — дело гиблое. В лучшем случае исколешь себе все пальцы даже о те части, которые по своей природе ранить не могут, в худшем — все заказы завянут еще до момента доставки к клиентам. Скинув тете смс, что сегодня она наконец-то берет выходной, девушка отпила свой напиток и погрузилась в меланхоличное состояние с головой. Какая бы ни была причина, лучше позволить себе настрадаться всласть. Новый день — новая страница, все наладится с первыми лучами солнышка.
Легкий стук в дверь.
— Эда? Вырвалась к тебе сразу же, как смогла. Как ты?
Стойкий аромат бергамота от количества поглощаемого ею Эрл Грея, апельсин и жасмин. В центре — неповторимый запах пионов, в которые все девочки были влюблены еще с детства (и любовь к которым, как казалось Эде, отчасти держала их компанию вместе).
Фифи.
Вместе с глухим хлопком запертой двери в голову хлынули воспоминания вчерашнего вечера. Папочка. Приставания. Опасность. Сильная спина, жесткие и сухие реплики. Обморок. И знакомый женский аромат.
Внезапно комната сузилась до размера почти что молекулы, и на Эду накатил невиданный доселе страх. Казалось, что ее заперли в крохотной клетке без единого оконца, и воздух заканчивался с каждым ее вдохом. Не дышать она не могла — сердце билось так быстро, словно девушка бежала марафон, и дышать приходилось так часто, словно кислород утекал с каждой секундой. Стенки сужались, сужались и поля зрения, она почти ничего не видела. Весь мир состоял из гулких звуков снаружи, громких звуков ее собственного тела, ужаса и страха.
«Кто… кто меня привез? Нет…»
— Эда, дыши! Только не останавливайся, вспомни, как нас учил доктор! Дыши…
Теплый кокон чужих объятий не спасал совершенно. Лицо пересекли горячие дорожки слез, и от них мир помутнел, смазавшись до цветастого пятна без возможности опознавания.
— Дыши, Эда, слышишь? Вдох и выдох, давай. Давай, девочка, ну же, помоги мне… Вдох…
… и выдох.
— Это я, слышишь? Ну же, давай…
Тысячу вечностей спустя Эда обнаружила, что тьма отступила, сердце успокоилось, а сама она не в клетке размером с гусеничные лапки, а в своей комнате — светлой, просторной с огромными окнами, сквозь которые свежий воздух свободно поступал в помещение. Фифи обнимала подругу, немного покачиваясь и поглаживая по голове, словно мать успокаивала своего ребенка. Сравнение заставило девушку шмыгнуть носом и грустно усмехнуться.
— Я в порядке, девочка, — прохрипела Йылдыз, выбираясь из объятий. — Прости, что я так…
— Все в порядке, — подруга улыбается, пожимая плечами. — Это не удивительно, особенно пос…
Видимо что-то в испуганных глазах Эды заставляет Фиген прервать фразу на полуслове.
— Переодевала и мыла тебя я. Не он. Не кто-либо, — сразу пресекла она.
— Слава Аллаху, — выдохнула брюнетка. — Но тогда кто был там? Кто вступился?
Фифи покачала головой. Вздохнула, словно решила набрать побольше воздуха и сказать что-то, а затем снова сдулась, понуро смотря в пол.
— Давай так. Я приготовлю тебе лимонную воду и что-нибудь поесть. Разговор предстоит долгий.
***
Фиген Йылдырым была одновременно дочерью своей матери и занозой в заднице. Первое выражалось в очень твердом характере, под описание которого подходили абсолютно любые качества, связанные твердостью духа, второе же — то, с какой настойчивостью и пофигизмом девушка посылала желания и амбиции своей родительницы касательно себя куда-то очень далеко, почти в сторону Пекина, но пешком и с заходом в Австралию. Проще говоря, отношения у них были так себе — критиковались ее волосы, критиковался ее макияж, критиковались ее друзья и увлечения. Да что уж там, критиковалось даже то, как она добиралась до университета или работы. Причем госпоже Йылдырым было в общем-то без разницы, едет ее дочь на автобусе, на машине, с водителем или вообще на велосипеде.
Собственно, сладкие отношения в жизни девушки появились после очередной крупной ссоры. Этот жест, помимо официальной версии а-ля «Я ищу рабочие контакты» был еще своего рода протестом против желания матери выдать дочку замуж выгодно для укрепления семейного бизнеса. Правда госпожа Йылдырым никогда не была особо избирательна в словах, поэтому для обслуги дома, например, не было ничего удивительного в том, что некоторые из выражений младшая госпожа извращала и выворачивала на свой лад. Так, на хлесткий комментарий матери, что у ее дочери и отношений никаких не будет с таким отношением в жизни, Фиген пожала плечами и зарегистрировалась на ресурсе, который предлагал ей проводить вечера в компании симпатичных (и не очень), обеспеченных (и не слишком) мужчин. На репутации семьи это никак не сказалось, само собой, но мать махнула рукой на «паршивую овцу» и закрыла глаза на ее поведение. А Фифи… просто приспособилась. И стала искренне надеяться, что их временное перемирие не грозит появлением какого-нибудь младшенького.
Сестра Айфер, приютившая заблудшую душу в своем доме, тоже никак не комментировала поведение девушки. Вообще госпожа Йылдыз казалась ей как максимум ее очень дальней родственницей (ну, а что, фамилии же одинаковые?), и как минимум очень проницательной женщиной. Она никогда не совала нос в чужие дела, если этого не требовала защита ее по-родному неродных детей. Никогда не сплетничала, никогда не запрещала, лишь мудро наставляла и советовала. И этим очень сильно подкупала. Настолько, что, даже если один из папочек предлагал ей остаться на ночь (или на парочку), к утру девушка все равно выбиралась домой на завтрак в компании самых близких ей людей.
