- Что с вами? - спросила в изумлении учительница. - Это вы кричали? Вам плохо? Отпустите дерево, обопритесь на меня - я помогу вам дойти до дома.
- Соображать надо, - инженер Махоркин дернулся. - Если бы я мог отпустить дерево, я бы и сам ушел. О, как больно, - закричал он вдруг, содрагаясь, будто током ударило...
Учительница направила луч фонарика на его руку. Она как будто слилась с деревом - ствол переходил в нее плавно, как в ветку.
- Вы... не можете оторваться? - спросила она, остолбенев.
- А как по-вашему, почему бы я стал кричать? - огрызнулся инженер Махоркин.
В растерянности учительница побежала будить Хромосомова. Едва он увидел, что случилось с инженером Махоркиным, сонливость его как рукой сняло. Он внимательно осмотрел ствол, ища какую-нибудь необычайную смолу, вдруг прихватившую инженера Махоркина. Ствол был где гладок, где шершав, но совсем не липок. Открылся новый природный феномен, и Хромосомов, сочувствуя инженеру Махоркину, в глубине души радовался такому интересному факту. Ему было ясно, что необходимо все оставить как есть и всесторонне исследовать и дерево, и инженера Махоркина.
Очень робко, отчасти намеками, напирая на то, что для настоящего научного работника не имеет значения обстановка, в которую он попадает, а важна лишь возможность неустанного поиска истины, Хромосомов предложил этот вариант.
- Если бы со мной произошел этот случай... - добавил он.
- Вот и прилипайте сами. А меня отпустите. Не то я такое устрою! - с необычной для него грубостью перебил инженер Махоркин. - Все за решеткой очутитесь! Злостное хулиганство! Травля творца передового!..
Тут какие-то волны пошли по его телу, и он начал корчиться от боли. Пристыженный профессор побежал за топором. Учительница посветила фонариком, Хромосомов размахнулся и ударил топором под самый корень дерева. И сейчас же раздался такой крик, будто удар пришелся инженеру Махоркину по ноге. Рубить было нельзя.
- Зачем вы сюда пришли ночью? Зачем схватились за дерево? - спросил Хромосомов.
- Показалось в темноте - кто-то к машине лезет. Выскочил - пусто. Ну я со злости, что под дождем бежать пришлось, схватил дерево и давай трясти. Вырвать хотел. Как оно появилось, так все мне мерещиться стало, что машине опасность угрожает. А она экспериме... О, боже, за что такое наказание!..
Его опять затрясло. Успокоившись, он сказал:
- Привезите врача! Я вам дам ключ от машины.
- Но она же экспериментальная...
- Это только я один знаю, где там экспериментальные детали. А вы обращайтесь, как с самым обычным автомобилем.
Врач походил кругом, сказал: "Случай беспрецедентный, возможно, потребуется хирургическое вмешательство". И отбыл. Хромосомов уехал организовывать - по просьбе инженера Махоркина - охрану объекта от посторонних взглядов. Рано утром к дому подкатила полуторка, груженная свеженькими досками. Два плотника принялись сооружать вокруг инженера Махоркина забор. Их направил отдел капитального строительства питомника, поднятый на ноги Хромосомовым. К середине дня прибыл милиционер и занял свое место у вновь воздвигнутого забора. А вечером весь дом знал, что там, под строжайшей охраной, засекреченный инженер Махоркин проводит очень важный, смертельно опасный эксперимент. Так он, превозмогая болевые импульсы, шедшие в тот момент через его тело, просил объяснять Лидию Петровну.
Прошел месяц. Жильцы дома привыкли к забору, но близко не подходят боятся. Каждый вечер в калитку входит профессор Хромосомов. Под деревом, облокотив приросшую руку на построенный теми же плотниками стол, сидит инженер Махоркин. Перед ним лежит журнал - толстая книга с синими линоваными страницами. Левой рукой инженер Махоркин записывает в него свои наблюдения. Хромосомов берет журнал, приближает его к глазам и начинает читать.
"... 18 июля. Пролетела стая птиц. Листья начали вздрагивать и дрожали до тех пор, пока стая не улетела. Быть может, на птиц подействовало излучение. Но я не смог установить, является ли оно направленным..."
- Хорошо, но недостаточно, - вздыхает Хромосомов, кладет журнал на стол. Это наблюдение мог бы провести любой человек, не связанный непосредственно с объектом. Я, например. А вы - вы должны использовать все особенности своего положения. Прислушивайтесь к своему внутреннему миру, фиксируйте свои ощущения. Может быть, анализ крови сделать, желудочного сока?
Инженер Махоркин молчит, улыбается, и улыбка у него какая-то странная, нездешняя, как у слепого, погруженного в свои мысли. И Хромосомов тут же корит себя за нечуткость.
- Вы не волнуйтесь, - бормочет он, - пятидесяти ботаническим институтам мира разосланы запросы. Не может быть, чтобы не нашлось выхода. Не беспокойтесь, мы скоро освободим вас. Лидия Петровна за вами ухаживает?
- Следит, кормит, - говорит инженер Махоркин - Рубашку специальную сшила, чтоб надевать, не просовывая руку в рукав...
- Мы, конечно, о вас позаботимся, не волнуйтесь. До завтра... - и Хромосомов отходит, пятясь.
Но инженер Махоркин с каждым днем все больше и больше осознавал, почему он попал в эту странную ситуацию. Знал он также, что разошли Хромосомов письма не в пятьдесят, а в пятьсот институтов мира, ему, Махоркину, это не поможет. До осени, до листопада, до холодных дождей он будет сидеть здесь, а потом вдруг встанет, потянется, вздохнет сладко и глубоко, воздев к небу обе руки, и выйдет за калитку, испугав милиционера. Вся жизненная сила дерева уйдет тогда глубоко в сердцевину ствола, быть может, в корни. Знает Махоркин то, что неизвестно никому во всех пятидесяти институтах мира, - если там нет второго такого, как он...
Каждое живое существо на Земле должно бороться с врагами. Деревья возникли задолго до человека. Они жили, не боясь никого - что им самые острые клыки или самый могучий хобот? - и умирали естественной смертью. Но как спастись от дисковой пилы?
Где-то в глубинах клеток зарождались новые свойства, лучевой поток закрепил их, вызвал давно уже подготовленный мутационный скачок. Каждому, кто входит в лес, должны быть внушены добрые чувства! Пусть человек ощутит в себе сострадание ко всему сущему, осознает себя частью всего живого, проникнется душевной гармонией...
- Ну и пусть себе лесорубы сострадают! - едва ли не крик вырывался у инженера Махоркина в то первое время, когда он только-только начинал смутно еще осознавать, что произошло. - Но я, дипломированный инженер, - какие у деревьев могут быть ко мне претензии?
Шли дни; медленно, как бы с течением древесных соков, бесспорно проходящих через инженера Махоркина, являлись новые ощущения, которые он переводил в мысли.
"Не затаишься, теперь ты весь открыт. Ты ходил озлобленный - и еще более озлоблялся от того, что это надо было скрывать. Поток излучений не смог преобразовать твою злобу в доброту. Дерево едва не погибло. Кто ты - инженер или клоун - неважно. Ты вошел в рощу с недобрыми чувствами и с ними же вышел. На том кончилась первая стадия..."
Снова идут дни, снова каким-то непонятным, редкостным воспринимает мир инженер Махоркин и чувства свои переводит в человечьи мысли...
"А когда не помогает первая стадия, начинается вторая. Враг должен слиться с деревом в живущий одной жизнью организм. Пусть мокнет под тем же дождем, дышит тем же ветром, укрывается тем же небом. Бьют по дереву - больно обоим; лживая или злая мысль врага вызывает, как сигнал крайней опасности, боль у дерева, - и у врага тоже".
"Но за что я так отмечен? - думает иногда инженер Махоркин, когда пролетает большая стая птиц, дерево настораживается, и связь с ним слабеет. Я обычный гражданин, ничего особенного не сделал. Рвался, правда, расталкивал других, кричал о несуществующих изобретениях. Но ведь за это не сажают. Суд не осудит, моралист не придирется особо - много таких. А я сижу..."
Пролетают птицы, уходят спать дети, добродушные взрослые кончают свои прогулки. Дерево спокойно. Спит и инженер Махоркин. Но снов он не видит. Дерево бодрствует, и вместо снов приходят к человеку его ощущения.
