Через две недели он у них обедал.

В три часа фаэтон маркиза въехал во двор отеля де Салландрера. Здесь он увидел стоящий у крыльца тильбюри, который сразу узнал.

— Черт возьми, — пробормотал Рокамболь, — мой соперник, дон Хозе, не зевает.

— Герцога и герцогини нет дома, — сказал встретивший его лакей, — но барышня у себя в мастерской.

Концепчьона была художницей.

Рокамболь последовал за лакеем в мастерскую, где Концепчьона сидела с кистью в руке.

В нескольких шагах от нее дон Хозе рассматривал картину.

Он вежливо раскланялся с Рокамболем и затем опять сел.

— Здравствуйте, — сказала художница, протягивая мнимому де Шамери руку, — будьте, пожалуйста, нашим судьей. Дон Хозе утверждает, что фламандская школа стоит выше испанской. Какое ваше мнение, маркиз?

— Я не могу теперь его высказать.

— Почему?

— Мы с доном Хозе были соперниками.

— Значит, я догадываюсь о вашем мнении; вы предпочитаете испанскую школу фламандской.

— Может быть.

— Может быть, — повторил — дон Хозе с дерзостью, — маркиз профан в живописи.

— Не больше вас, — сказала Концепчьона, засмеявшись, и затем села против маркиза.

Она весело начала рассказывать маркизу о неловкости дона Хозе как охотника, о невежестве его в лошадях и пр.

Дон Хозе сидел, .нахмурившись, и молча слушал эти насмешки.

Давно уже мнимый маркиз де Шамери питал надежду остаться как-нибудь наедине в Концепчьоной; теперь он больше всего надеялся на это. Но дон Хозе и не думал уступить ему место.

Молодые люди просидели в мастерской более двух часов — каждый в надежде, что соперник его уйдет.

— Дядя воротится к обеду? — спросил дон Хозе свою кузину.

— Да, — отвечала она небрежно.

— Так я подожду его и даже пообедаю здесь. Я хочу сообщить ему важные известия из Кадикса.

Рокамболь заметил, что от этих слов Концепчьона пошатнулась и чуть не лишилась чувств.

— Ага, — подумал он, — я, кажется, напал на след какой-то тайны, которую для памяти назову Кадикс.

Дон Хозе был красивый мужчина двадцати шести лет, высокого роста, с изящными манерами, надменного характера, свойственного всем испанцам.

Поговаривали в Париже, что он до безумия был влюблен в Концепчьону, но что она к нему не расположена, так что если и выйдет когда-нибудь за него, то единственно по воле отца, а не по велению своего сердца.

— Концепчьона расположена более ко мне, нежели к дону Хозе, — рассуждал Рокамболь, — герцог же и герцогиня — наоборот, следовательно, остается одно средство: уничтожить дона Хозе в их мнении. Главным образом нужно знать, нет ли у него любовницы.

Наконец дон Хозе встал и рассеянно подошел к картине.

В это время Концепчьона устремила на де Шамери умоляющий взгляд, перешедший потом на дверь.

Рокамболь понял этот маневр и поэтому встал, простился и ушел.

— Ну, прекрасная кузина, — проговорил дон Хозе, иронически улыбаясь, — что же вы теперь не насмехаетесь надо мной?

Концепчьона молча взглянула на него.

— Как досадно, право, что вы не можете отдать руку маркизу де Шамери… он красив собою, богат, из хорошей фамилии…

— Дон Хозе, — сказала она наконец, — ваша ревность неосновательна и даже смешна.

— Он влюблен в вас, и я просил бы не принимать его больше.

— Вы забываетесь, дон Хозе! — проговорила с достоинством Концепчьона. — К тому же забываете, что я невеста вашего брата, дона Педро…

— А вы забываете волю вашего отца. Концепчьона побледнела.

— Вы невеста моего брата, — продолжал дон Хозе, — но после его смерти сделаетесь моей женой… а я получил сегодня известие из Кадикса…

— Боже мой! — вскрикнула Концепчьона. — Он умер?

— Нет, но, по словам врачей, он умрет через две недели.

Концепчьона издала пронзительный крик и упала без чувств.

Рокамболь отправился прямо к сэру Вильямсу и, рассказав ему подробно о посещении Концепчьоны, попросил у него совета.

Он подал сэру Вильямсу аспидную доску, на которой тот написал:

Не более как через час Рокамболь превратился в английского конюха с красным лицом и сине-багровым носом, изобличавшим пьяницу.

Он подошел к отелю де Салландрера и начал ждать выхода дона Хозе.

Спустя два часа соперник его вышел, сел в экипаж и уехал.

Рокамболь пустился вслед за экипажем, который проехал в Елисейские поля, в улицу Понтье.

Он видел, как испанец вошел в свою квартиру, а кабриолет скрылся за воротами.

Было десять часов вечера. Рокамболь остановился на углу улицы, решившись ждать дона Хозе.

Спустя четверть часа из дому вышел человек в матросском плаще и фуражке. Рокамболь сразу узнал в нем дона Хозе и незаметно последовал за ним.

Дон Хозе прошел площадь, остановился у четырехэтажного дома, вынул из кармана ключ, отпер наружную дверь и затем скрылся в темном коридоре.

Рокамболь, сев на тумбу, снова прождал до полуночи.

Наконец дон Хозе вышел и шепотом проговорил:

— Прощай, душа моя!

— Прощай, — ответил женский голосок из коридора. Рокамболь на этот раз не последовал за доном Хозе, но лишь посмотрел номер дома: 7-й.

— Завтра мы все разузнаем, — пробормотал он.

На другой день, к вечеру, Рокамболь, проезжая по площади Согласия, увидел у моста негра — грума Концепчьоны.

Увидя мнимого маркиза де Шамери, грум подошел и, сунув ему в руку записку, быстро удалился.

Рокамболь прочел следующее:

Мнимый маркиз де Шамери, переодевшись работником, не замедлил явиться на назначенное свидание.

Ровно в двенадцать часов садовая калитка отворилась и из нее вышел негр.

— Кто вы такие? — спросил он.

— Записка на площади Согласия, около моста, — отвечал Рокамболь.

— Пожалуйте! — сказал негр и провел ночного посетителя в сад, в оранжерею, откуда они поднялись во второй этаж, занимаемый Концепчьоной.

Рокамболь очутился в ее будуаре.

— Маркиз, — сказала она спокойно, — настоящее мое положение заставляет меня довериться такому честному человеку, как вы…

— Я чувствую себя счастливым, что заслужил ваше доверие, — сказал Рокамболь, поклонившись.

— Через две недели я должна ехать в Испанию и через два месяца выйти замуж за моего кузена Хозе. Уже шесть лет, как я помолвлена с его младшим братом, доном Педро; но вот уже пять лет, как он умирает от страшного недуга, который из красивого юноши сделал предмет ужаса и отвращения: он потерял уже зрение, волосы его выпали, губы отваливаются кусками, язык весь в язвах, так что по полученному сегодня известию из Кадикса, где живет дон Педро, он не проживет и месяца, а как только он умрет, я должна обвенчаться с доном Хозе, тогда как я его ненавижу настолько же, насколько любила дона Педро.

— И вы должны выйти за него против воли?

— По непреклонной воле моего отца, — грустно проговорила Концепчьона.

Она встала, подошла к комоду, вынула из него сверток бумаг и, подавая его мнимому маркизу де Шамери, проговорила:

— Я доверяю вам мою рукопись, прочтите ее. Завтра в это время явитесь сюда же, и тогда я сообщу вам, какую услугу от вас потребую.

— Молю Бога, чтобы он послал мне счастье рисковать за вас своею жизнью, — сказал Рокамболь и, опустившись на одно колено, с жаром поцеловал нежную ручку Концепчьоны.

Она покраснела, но не старалась высвободить своей руки.

— Прощайте! — проговорила она взволнованным голосом. — До завтра!

Рокамболь спрятал бумаги в карман и удалился. Переменив свой костюм, он отправился к сэру Вильямсу.

Он сел к нему на кровать и, вынув из кармана рукопись Концепчьоны, рассказал своему наставнику о тайном свидании и разговоре с дочерью герцога де Салландрера.