— Антонин сообщил о твоих успехах, — едва слышно прошелестел его голос, выдергивая ее в реальность. — Ты отлично справляешься.

Гермиона не ответила, впрочем, на какое-то короткое мгновение удивившись такой похвале, на ее памяти это было чуть ли не впервые — так просто и прямо. Ей было хорошо. Для умиротворяющего чувства целостности, правильности не хватало только Нагайны.

— В скором времени нам нужно будет отправиться в путешествие, — продолжил Лорд негромко. Путешествие? Какое еще путешествие?.. Говорить, произносить что-либо не хотелось; Гермиона, однако, понимала, что самое время начать задавать вопросы: в конце концов, он нечасто баловал ее тем, что посвящал в планы, тем более, напрямую касающиеся ее самой. — Простой трансгрессии, правда, будет недостаточно, расстояние слишком велико. Возможно, портал. Или, может… доводилось ли тебе когда-нибудь летать?

— Я не люблю летать, — ответила она; звук собственного голоса показался странным, — на чем бы то ни было.

— И все же? Ощущение полета удивительно, оно наполняет магией, своего рода источник вдохновения.

— Да, это мне знакомо, — произнесла Гермиона медленно, отметив про себя редкую откровенность лорда Волдеморта. — Я видела это… во сне. Возле белых скал, — пальцы его, до того лениво перебиравшие мягкие пряди, замерли на ее затылке.

— Продолжай, — тихий приказ. — Ты не ответила.

— Ну… с метлой у меня с первого курса не задалось. Однажды я летала на фестрале. Еще на драконе. Как раз, когда… — Гермиона запнулась, вспомнив обстоятельства этого короткого полета и моментально пожалев о том, что ляпнула. Спокойным, удивительно мирным настроем собеседника совсем не хотелось поступаться, но она уже начала, а Темный Лорд ненавидел, когда ему что-либо не договаривали. Она продолжила, понизив голос, видимо, подсознательно весьма наивно надеясь, что он попросту не услышит: — Когда мы нашли один из… крестражей.

Когда Лорд вновь заговорил, ей показалось, что он совершенно, безмятежно спокоен. Будто упоминание этой неприятной темы не вызвало у него ни малейшей эмоции, хотя поверить в это было крайне трудно.

— Что ж, полагаю, по части полетов ты меня превзошла. Неплохо для твоих девятнадцати, — он издал короткий смешок. Гермиона не стала упоминать, что всеми своими «приключениями» обязана ни кому иному, как ему самому. — Впрочем, не вижу смысла летать на чем-то, что не можешь целиком и полностью контролировать. — И вдруг добавил, уже серьезно: — Так стоило ли все это ваших усилий? Стала бы ты теперь уничтожать остальные крестражи, зная, что все обернется так, как обернулось?

Она подняла голову, впервые за вечер взглянув на него прямо. Непроизвольное разочарование холодом завозилось под ребрами, но Грейнджер не обратила внимания: слишком важным был его вопрос, слишком неожиданным. Белое лицо было бесстрастным, и только в глазах горел огонь — то ли отражение пламени камина, то ли что-то столь пугающее и глубокое, что Гермиона предпочла об этом не думать.

— Я ни о чем не жалею, — ответила она твердо. Темный Лорд усмехнулся.

— И ничего не боишься?

— Боюсь.

— Я знаю, что боишься, — уголок его губ дрогнул, так и не оформившись в эмоцию. Протянув руку, он медленно накрутил на палец прядь ее волос. Странное, удивительное чувство. Пугающий нежностью жест. Несколько секунд прошли в молчании, а потом он продолжил, и, знает Мерлин, Гермиона многое бы отдала за то, чтобы он никогда не произносил того, что она услышала. Голос его зазвучал вдруг иначе — серьезнее, проникновеннее; именно так, должно быть, он убеждал нужных ему людей перейти на его сторону в прошлом, когда внушение бесконтрольного страха еще не стало его главным оружием.

— Пришло время нам с тобой обсудить кое-что важное, девочка. Сейчас ты выслушаешь меня очень внимательно. — Гермиона вдруг занервничала и поежилась, возникло ощущение, будто температура в комнате понизилась сразу на несколько градусов. — Я и сам, признаться, не ожидал от тебя подобного рвения и успехов, но ты невероятно быстро учишься. И это позволяет мне думать, что мы приступим — ты приступишь — к исполнению моего плана гораздо раньше, чем я рассчитывал.

— Плана? — переспросила почти беззвучно.

— Тебе, как никому, известно, что я ближе всех оказался на пути к бессмертию. Ты стала, с позволения сказать, целой вехой на этом пути, — Волдеморт усмехнулся. — Но это подводит нас к проблеме — довольно серьезной, надо сказать. Ты знаешь, — он говорил тихо, так тихо и вкрадчиво, что Гермиона на какое-то мгновение даже поверила его интонации, — я все еще считаю, что лучшим, идеальным решением было бы избавиться от тебя, ибо все остальные — лишь способ плодить слабости. Но все же есть один выход. Тебе ведь совсем не обязательно умирать, напротив…

И тут — вспышка осознания, дикая догадка. О, нет. Нет-нет-нет, нет. Мираж рассеялся, осознание ужаса, масштаба его чудовищного замысла моментально отрезвило ее; она хотела было отпрянуть, отскочить от него, как от чего-то крайне опасного и как минимум ядовитого, но он не дал ей, твердо опустив руку на ее плечо, вновь оплетая восставший разум паутиной искусственного успокоения. На этот раз почему-то получилось из рук вон плохо: дыхание ее сбилось, сердцебиение оглушало. Гермиона смотрела на него во все глаза и уже знала, о чем он скажет. Это же было на поверхности. Почему она не подумала о том, что это придет ему в голову?

— Ты создашь крестраж, — приговор. — Это не так уж сложно для того, кто одарен магическим талантом, а ты как раз… — Гермиона мечтала всего этого не слышать, впала в какой-то транс, холодея от леденящих душу слов: они долетали до сознания гулко, будто из глубокого колодца, и она всей душой желала заставить его замолчать. Но он все говорил, говорил, говорил ужасные, чудовищные вещи, и его голос ввинчивался в мозг, каждым звуком напоминая о том, что она сидит в ногах настоящего монстра. — …Позволю тебе самой выбрать жертву. Но, думаю, лучше всего, символичнее всего, если это будет Драко Малфой, который, как тебе, должно быть, известно, жив и где-то скрывается. Что ж, прятаться ему осталось недолго, Антонин скоро найдет его, он уже вышел на его след.

— Я ни за что этого не сделаю, — выдохнула она наконец, понимая, однако, что спорить совершенно бесполезно.

— Сделаешь.

— Но я не хочу.

— Конечно, не хочешь. Все дело в том, Гермиона, что я не спрашивал твоего мнения по этому поводу. Ты просто сделаешь это. И тогда, — быстрый, неожиданный жест: он поймал ее лицо в ладони и усмехнулся. — Тогда ты вечно будешь со мной. На веки вечные. Ответь себе честно, разве это не то, чего бы тебе хотелось?

«Не то, чего бы тебе хотелось…» Самое темное, что только существует в магии, самое противоестественное и ужасное, что только может сотворить человек. То, что лорд Волдеморт, когда еще мог называться человеком, сотворил так много раз. Вот что он задумал. Вот откуда столько внимания ее способностям и умениям. На веки вечные. Даже это — романтичное, прекрасное «на веки вечные» в его устах приобретало ужасный, жуткий смысл.

— Нет, — Гермиона покачала головой. — Я не сделаю этого. Вы меня не заставите.

— Я мог бы слушать это бесконечно, Грейнджер, — протянул маг. — Можешь начинать умолять, правда, это не поможет.

«Ответь себе честно, разве это не то…» А чего ей хотелось? Вспомнить, Мерлин, было так тяжело! Когда Гермиона Грейнджер только оказалась здесь, когда держала Драко за руку, когда отвергнуть его жуткое присутствие казалось таким легким и естественным, когда она думала только о свободе и мести, она жила одной мыслью: найти способ уничтожить все оставшиеся осколки, даже если это предполагало, что нужно будет пожертвовать собой. А что сейчас? Что с ней вообще творится сейчас?! Когда успело зайти так далеко? Даже волшебная палочка из магазина темномагических артефактов «чувствует» это в ней! Насколько прочно ассимилировала она эту тьму, разворачивающую в душе свои чешуйчатые кольца, что пришла к нему сама, на этот раз — совершенно искренне и добровольно…?