– Глупенькая, – он легко коснулся губами моего виска, обнял одной рукой меня, а другой притихшего Лисёнка.

Не знаю, сколько мы просидели так. Мне бы хотелось, чтобы возникшее ощущение близости и счастья длилось как можно дольше, но у Максима были свои планы.

Он поднялся с кровати и подхватил Лисёнка:

– Не знаю, как ты, а твоя семья, очень голодна. Пойдём завтракать. Иначе всё остынет.

Всё ещё не веря в происходящее, я накинула халат и послушно пошла за мужем.

Стол на кухне накрыт. На тарелке золотятся румяные гренки. Чай заварен. Тонко нарезан сыр и сервелат.

– Лисёнка уже накормил кашей, – отчитался Максим, наливая кипяток в кружки.

– М-м-м, как вкусно, – простая еда показалась потрясающей.

– Да ладно, не льсти мне, ешь быстрее, и гулять поедем. Лисёнок уже извёлся от нетерпения.

Я растерянно жевала бутерброд, пытаясь понять, как очутилась дома.

Мои сны раньше были бессвязными, странными и практически не оставляли после себя воспоминаний. Но сейчас я до мелочей помнила приснившийся ночью кошмар. Незаметно от Максима я ущипнула себя за руку. Больно. На коже остался след от ногтей. По идее, такая простая проверка должна была успокоить меня, но я не могла избавиться от ощущения, что что-то не так.

– Какое сегодня число? – спросила я у Максима.

– Второе.

– А месяц?

Максим поднял брови, а Лисёнок, занимавшийся перетаскиванием вишен из вазочки с вареньем в кружку, даже оставил своё занятие и уставился на меня, скопировав выражение лица отца.

– Январь, Марин. Кажется, вчера кто-то перепил шампанского.

– Наверное, перепила, – согласилась я и тут же огорошила Максима следующим вопросом. – А с кем?

– Мама и дядя Боря приходили вчера.

– А Новый год мы как отметили?

– Марин, что с тобой? – в глазах мужа отчётливо читались тревога и непонимание ситуации, но ответ я всё же получила. – Посидели как обычно, семьей. Мама, папа были. Лисёнку подарили огромную железную дорогу.

Максим промолчал, а потом задумчиво добавил:

–Ты пугаешь меня, Марин. Голова не болит, не кружится? МРТ изменений не показала, но ты же знаешь, что для диагностирования сотрясения имеет значение и субъективная симптоматика.

– Всё нормально. Голова немного болит, – я пощупала затылок и, как ни странно, почувствовала не ёжик отросших волос и неровный рубец, а большую шишку.

Словно желая удостовериться в словах мужа, я поднялась из-за стола и прошла в гостиную. Здесь мне пришлось проявить осторожность, чтобы ненароком не наступить на железную дорогу, занимающую практически весь ковёр. Лавируя в переплетении путей, перешагивая через мосты, тоннели и стараясь не задеть крошечные станции и дорожные знаки, я пробралась к окну и отодвинула занавеску.

Снег замёл детскую площадку и парковку, покрыл кровли соседних многоэтажек. На одной из них номерной знак с большой чёрной цифрой «65». И тут я поняла, что не помню, на какой улице живу. С головой определённо что-то не так. Попытки разглядеть название улицы на табличке успехом не увенчались. С моей близорукостью я видела только размытую надпись. Если спросить у Максима, он точно сгребёт меня в охапку и отвезёт к неврологу, а портить день мне не хотелось. Всё решим завтра.

Пока я раздумывала, Максим успел собрать Лисёнка, и он счастливый забежал в комнату и схватил с дивана робота. Значит, мы всё-таки успели купить ребёнку тот подарок, о котором он так мечтал.

– Нет-нет-нет, робота мы оставим дома, – охладил порывы сынишки Максим. – На катке ему не место без коньков, – и уже мне добавил: – Поторопись, Марин. Мы уже одеты.

Мне ничего не оставалось, как быстро натянуть джинсы, уютный пушистый джемпер и короткую, но тёплую куртку. По дороге я всматривалась в окно.

Улицы, дома – всё казалось родным, и я точно знала, что сразу за поворотом будет гипермаркет «Спартак», а за ним огромный детский магазин «Малыш». Я проверяла себя и ни разу не ошиблась.

На катке я отказалась от коньков.

– Ты же любишь кататься, – мягко настаивал Максим. – Бери коньки.

– Ага, сейчас. Ударюсь головой, и опять – привет, Гальцево? – пробормотала я.

– Что за Гальцево? – Максим поднял бровь.

– Не важно. Просто место, куда лучше не попадать.

– Ладно, потом разберёмся, – он развернулся и занялся Лисёнком. Помог зашнуровать коньки и потянул его на лёд.

А я осталась у ограждения смотреть, как Макс учит Лёшку стоять на коньках, смеялась над нелепыми попытками сына удержаться на льду, гордилась, когда у него получилось на разъезжающихся ножках прокатиться самостоятельно.

Когда Лисёнок порядком устал, мы решили перекусить в кафе. Сыну взяли блинчики, Максиму отбивную с гарниром, а себе я выбрала огромный гамбургер.

– Ты же такое не ешь? – удивился Максим. – Как же здоровое питание?

– Уже ем, – с упоением прочавкала я. – В Гальцево таких нет.

– Опять это Гальцево, – Максим потёр переносицу.

– А мы в каком городе живём, кстати?

– Марин, давай завтра к неврологу съездим. Ты странно себя ведёшь.

Домой мы вернулись поздно. Лисёнок упросил нас сводить его на игровые автоматы. Всю дорогу домой он сидел нахохленный, как воробушек, обиженный на то, что его оторвали от игры. Зато уснул он довольно быстро. Даже сказку до конца не дослушал. Я лежала рядом с ним, перебирая рыжие прядки, до тех пор, пока его дыхание не стало поверхностным.

Максим ждал меня в спальне, сидя на кровати и сцепив руки в замок. Его отстранённый и задумчивый взгляд подсказывал, что неприятного разговора не избежать.

Услышав мои шаги, Максим подошёл ко мне, обнял за плечи и прижал к себе:

– Марин, что с тобой сегодня? – прошептал он в макушку.

– Ничего. Просто приснился кошмар, что у меня другая семья, другая жизнь без вас. Я так боюсь вас потерять.

– Не потеряешь. Мы всегда будем с тобой.

Я отстранилась так, чтобы можно было полюбоваться им. Такой родной, домашний, в простой футболке и серых спортивных штанах. Мой. Провела ладонями по его щекам с лёгкой щетиной – поленился с утра побриться. Погладила его по коротко остриженным русым волосам.

В его серо-зелёных глазах отражались смешанные чувства. Беспокойство за меня боролось с желанием.

– Марин, ты будто впервые меня видишь.

– Хочу тебя запомнить, на случай, если…

Он не дал мне договорить, шепча в ухо и слегка прикусывая мочку:

– А я просто хочу тебя. Я по тебе соскучился. Люблю тебя.

Вот теперь, когда он увлёк меня на кровать и усадил на колени, я уверена, что выяснение волнующих его вопросов он решил отложить на потом. А когда зарылся носом в волосы, а потом провёл губами по шее, я поняла, что готова забыть все страхи.

От дыхания Максима становилось щекотно, и я шутливо отбивалась, портя романтичность момента. Он же, пресекая мои попытки к сопротивлению, притянул моё лицо к себе и неожиданно нежно поцеловал. Я испытала разочарование. Мне хотелось другого. Я ответила отчаянно, до крови прикусывая его губу, вкладывая в поцелуй всю безнадёжную горечь этих полутора месяцев без него, боль безысходности и страх потерять его снова. Мне хотелось чувствовать его, как можно ближе, всем телом и никуда его не отпускать.

Его сердце бешено колотилось. Рука проникла в вырез топа и слегка сжала грудь. Палец начал описывать круги по ареоле, и сосок приятно напрягся. Освободив грудь от ткани топа, Максим коснулся губами затвердевшего соска, обвёл его языком, накрыл горячим ртом. Но я не хотела прелюдий. Я так сильно соскучилась по нему, что хотела как можно быстрее почувствовать его в себе, двигаться с ним в одном темпе, дышать с ним в унисон, но он медлил, дразнил. Наконец снял с меня топ и стянул шорты, коснулся пальцем трусиков, провёл, словно повторяя узор кружева. Напряжение нарастало, сейчас, сейчас…

Но он не собирался избавлять меня от белья, а всего лишь отодвинул кружево в сторону и как бы невзначай задел чувствительное место. С губ сорвался стон, но он, мучая меня, убрал палец и снова провёл им по ткани, заставляя умолять прекратить эту пытку.