– Я их послал. Я тебя послал. Я послал этого мальчика из Мостков. Я, всё я…
– Не ври. Надо мной у тебя нет власти.
– Может, и есть, тебе откуда знать? – Не отрываясь от кудели, Господин Дорог небрежно поводит плечом. Три светляка взлетают, кружат в воздухе и садятся обратно.
Смарагдель возвращается к Кречету и наконец-то приседает на одно колено, протягивает когтистые руки к сокольему лицу. Он осторожно трогает стрелу и рубаху, бурую и заскорузлую от крови.
– Ты позволишь?
«Скорее, хватит языками трепать! Вы живёте вечно, вы не люди вовсе, а он – человек, и скоро умрёт!» – хочет закричать Огарёк, но его горло будто сдавливает чьей-то рукой, он может только злиться и скрипеть зубами от бессилия.
– Иди, набери воды, – позволяет Господин Дорог.
Смарагдель ступает спиной вперёд, и его поглощает тьма, остро пахнущая мшистым еловым лесом. Лешачонок остаётся, почтительно смотрит на Господина Дорог и склоняется над Кречетом. Сидит так с минуту, а потом ахает, прикрывая рот рукой.
– Так не дышит больше, Господин Дорог.
Огарёк не верит своим ушам.
– Значит, не моё больше дело, – говорит Господин Дорог так спокойно и обыденно, словно перед ним не человек умер, а муравья раздавили. Нити в его пальцах сияют, переливаются и уже сплетаются в дивный узор. Огарёк не может поверить своим ушам. В горле клокочет гнев.
– Всё из-за вас! – не выдерживая, кричит Огарёк. – Нужно было сразу нести воду! Сразу! Зовите свою Владычицу Яви! Всех, кого угодно, зовите, хоть само лихо морское! Он жить должен, понимаете?
Господин Дорог ухмыляется.
– Это решаю не я. Я только пряду пути. И если захочу, спутаю твой так, что будешь молить Владычицу Яви, чтобы она скорее пришла и взмахнула над твоей нитью серпом.
– Так махала уже! А я – вот, перед вами!
– Потому что так мне было угодно, – улыбается Господин Дорог и разводит руками, сплошь запутанными золотыми нитками. Улыбка у него выходит какая-то отстранённая и неживая.
У Огарька сжимается горло. Он беспомощен, подавлен и растерян. Господин Дорог продолжает плести, и под его стремительными пальцами уже вырисовывается кружевная лента с причудливым узором. Огарёк безучастно замечает, что вся одежда существа покрыта тонкой паутинкой кружева, а манжеты ещё и расшиты серебром.
– Ему даны пять смертей, – будничным тоном скрипит Господин Дорог. – Эта – вторая. И только пятая заберёт его навсегда.
– Как у человека может быть пять смертей? – выдыхает Огарёк.
– У человека – никак.
Он снова улыбается себе под нос и многозначительно замолкает, когда из ниоткуда выходит Смарагдель с деревянной чаркой, пахнущей травами и душистыми ручьями. Лешачонок бросается к нему, чтобы сказать, но Смарагдель и сам всё понимает. Он бережно ставит чарку на траву и только потом приближается к Кречету. Лесовой растерян и, кажется, зол.
– Что ты сделал? – гремит он, отняв ладонь от бледных губ Кречета. Он подскакивает к Господину Дорог и нависает над ним, как мастер над провинившимся учеником. Господин Дорог остаётся невозмутим и продолжает выплетать кружева из золота.
– Я всегда делаю только то, что нужно. И вспомни, Смарагдель, не я владею жизнями и смертями. Ты преувеличиваешь моё могущество.
Огарёк не знает, что ему делать. Он садится на землю, берёт веточку и начинает разламывать её на мелкие кусочки. Внутри у него – сосущая пустота, но он боится заглядывать в неё.
Лес вокруг начинает дрожать сильнее, будто всё вокруг сковали прозрачным льдом, окурили дымом или покрыли слюдяными стёклышками. Что увидят люди из Липоцвета, взбреди им в голову прогуляться поблизости? Наверное, ничего. Ни Господина Дорог, ни лесного князя с наследником, ни зелёного мальчика, ни пса, ни мёртвого сокола.
– Зови её! – повелевает Смарагдель голосом, в котором слышится и вой бури, и треск гибнущих деревьев, и стоны лесных зверей. – Зови, иначе я стану тебе вечным врагом.
– Не стоит звать. – Господин Дорог поднимает голову и приветственно машет кому-то.
Огарёк оборачивается и видит женщину, прекрасную, как чистый утренний свет. У неё длинные серебристые волосы, а струящийся наряд соткан из сотен и сотен жемчужных нитей. На кружевном поясе подвешен изящный изогнутый серп, и даже при тусклом свете видно, насколько он смертоносен. Длинный струящийся шлейф платья лежит на земле, но Огарьку кажется, что иногда вокруг него появляются призрачные детские силуэты, приподнимают шлейф, бережно раскладывают на мху и исчезают, стоит моргнуть. С появлением женщины реальность будто надламывается, время спотыкается и сбивается с шага, и Огарёк уже даже не пытается понять, снится ему всё это или происходит на самом деле. Он закрывает глаза и утыкается лицом в колени. Будь что будет.
Некоторое время все молчат, и Огарёк понятия не имеет, что происходит. Наконец, голос Господина Дорог произносит:
– Я сплёл его новый путь. До третьей смерти.
– Третья и четвёртая обойдутся без меня, – шелестит женский голос, приятный и текучий, как лёгкий весенний дождь. – Просто выплети разрыв, а следом – ещё один.
– Не тебе учить меня искусству плести кружева, – притворно фыркает Господин Дорог. Смарагдель вмешивается в их разговор:
– Он нужен мне. Я был бы признателен, если бы вы оба решили его вернуть.
Женщина тихо смеётся, от этого звука почему-то веет ледяным холодом.
– Ты так ничего и не понял, один из четырёх лесных князей. Если бы мы ещё не решили, стали бы говорить о смертях и узорах? Вот же он, путь твоего сокола, вьётся золотым плетешком в руках Господина Дорог. Уже готов, уже связан, за мной осталось малое – дохнуть и притронуться, чтоб завился, как живой.
– Так дыши и трогай! – требует Смарагдель. Он говорит быстрее, чем Владычица Яви и Господин Дорог, его голос, хоть тоже нечеловеческий, напористее и громче, больше похож на голос смертного существа. Огарёк чувствует, как по спине пробегает дрожь. Он тут единственный человек, не считая Кречета, и ему страшно, холодно и непривычно среди этих созданий. Он хочет домой.
Слышатся лёгкие шаги, шелест и ропот ветра. Огарёк всё-таки решается поднять глаза и видит, как Владычица Яви нежно перебирает в полупрозрачных пальцах тонкое золотое кружево. Она крутит его и так и эдак, будто думает, куда бы пристроить, на платье или на голову. Наконец подносит к губам, будто хочет поцеловать, и нежно, осторожно дует.
Огарька касается что-то, похожее на вздох. Не ветер, скорее едва осязаемая дрожь пронизывает воздух, светляки Господина Дорог вспархивают и уносятся куда-то ввысь мерцающим облаком. Кружево в руках Владычицы Яви расползается, истончается, сыпется вниз и растворяется, не успев коснуться земли. Рядом с Огарьком слышится хрип. Он оборачивается на Кречета и видит, как тот, не приходя в сознание, жадно ловит воздух приоткрытым ртом. Серые щёки сокола постепенно загораются болезненным румянцем.
– Сильна лесная кровь, – едва различимо произносит Смарагдель. Он довольно улыбается, и улыбка делает его лицо острым, хищным, нелюдским. На плечах у него вырастает поросль мелких белёсых поганок, а когти на пальцах изгибаются ещё сильнее. Не старается лесовой выглядеть человеком. Перед кем ему стараться? Перед Огарьком, что ли?
Рудо возбуждённо лает, припадает на передние лапы. Понять не может, что происходит.
– Кречет, – шепчет Огарёк и кидается к соколу. – Жив? Жив ведь?
Огарёк с надеждой смотрит на существ, окружающих его, пытается поймать в таких разных и причудливых глазах хоть какое-то сочувствие и ободрение.
Он трогает щёки и лоб Кречета и чуть не плачет от облегчения, ощутив тепло. Стрелы в его теле больше нет, исчезла, развеялась под натиском чар, и только тёмное пятно на рубахе напоминает о том, что произошло.
– Благодарю, – шмыгает носом Огарёк, не обращаясь ни к кому напрямую. – Благодарю…
Ладонь лесового ложится на его плечо и отстраняет от Кречета.
– Отстань от него, – советует Смарагдель. – Только что мёртв был, возвращаться из Нижнего мира тяжело. Не думай, что прямо сейчас поднимется и побежит. Ему время нужно. Прийти в себя, вновь привыкнуть к тому, что вокруг. Не торопи его. Сам вернётся, когда силы в себе почувствует.
