Куроо и Бокуто переглянулись, и Дайчи уже слышал их мысленное «охохохохо».

— Ты погоди, у нас для тебя подарок.

Куроо достал откуда-то подарочную коробку и поставил перед Ойкавой.

Ойкава похлопал, как пятилетка, и в две секунды вскрыл упаковку. В коробке оказался огромный фаллоимитатор, стилизованный под голову ксеноморфа.

— Хрен тебе, а не национальные! — хором пропели Куроо и Бокуто.

Дайчи услышал смешок слева от себя, увидел снимавшего происходящее на телефон Акааши и стукнулся с ним пивом. Как оказалось, Акааши снимал это не зря.

Ойкава какое-то время смотрел на подарочек с непередаваемым выражением лица, а затем в долю секунды схватил инопланетный резиновый член со стола и вмазал им по лбу Бокуто, а потом по затылку начавшему убегать Куроо.

Дайчи покачал головой и подумал, что вечеринка пройдёт просто замеча-а-ательно.

***

— А, и я добавлю тебя в кэпский чат, Энношита.

— Спасибо, капитан!

— Ты только в медиафайлы ближайшие пару месяцев не заглядывай, там тысячи фоток того, как Ойкава тяпнул пива и полюбил весь мир, а ещё как Бокуто связали и делали ему эпиляцию…

— Понял, не хочу ничего знать.

— Молодец. Хотел бы я это развидеть.

========== 2. Иваидзуми ==========

В первый раз Хаджиме подумал, что у Ойкавы проблемы, когда им было десять.

Нет, ужасы и беды и раньше случались, ещё с самого их знакомства. Ойкава-старший ушёл от жены к своей ассистентке, когда его сын только пошёл в первый класс, и мелкий Тоору сначала обижался и плакал по ночам, а потом просто стал делать вид, что никакого отца у него нет и не было никогда. (Это было, кстати, взаимно.) Его мать, чтобы обеспечить двоих детей, стала брать переработки, и основной родительской фигурой у Тоору осталась старшая сестра. Так себе родительская фигура, по мнению Хаджиме, она была старше всего на пять лет, но если до мелкого кто-то докапывался, Мамока закатывала рукава и била морды, при её-то скромном росте и невнушительной комплекции. Тоору сестру уважал и очень любил, а ещё страшно за неё боялся (драки с участием Мамоки выглядели пугающе), и потому очень рано научился манипулировать и договариваться с людьми.

(Как же Хаджиме охре… был поражён, когда на выпад в свою сторону Ойкава улыбнулся потенциальному обидчику и предложил ему печенье. Малолетний задира, впрочем, удивился ещё больше, и к Ойкаве с тех пор не лез.)

К тому времени, как у Мамоки во всю ширь развернулся пубертат и социальная жизнь, Тоору был уже вполне самостоятельным: на волейбольные матчи ходил без сопровождения, первый мяч купил себе сам, в клуб тоже записался сам. Дома он почти не бывал, всё время торчал на улице или в секции, отрабатывая пасы и подачи, и Хаджиме подумал, что это такая страсть к волейболу и усердие — а Хаджиме превыше всего в этой жизни уважал трудолюбие и старательность.

Ойкава формулировал это немного по-другому:

— У меня неплохо получается, и меня это радует, — и он растягивал губы в журнальной улыбке.

Судя по времени, что Ойкава проводил с мячом, волейбол был единственной радостью в его жизни, но тогда до Хаджиме это не доходило. Он просто видел парня, который отрабатывает прыжки и финты до полной чистоты исполнения и думал, что на такую целеустремлённость стоит равняться.

А когда им было десять, Хаджиме понял, что у трогательно улыбавшегося, старавшегося ни с кем не спорить, бросавшегося ласковыми прозвищами направо-налево, словно бабуля, любимца-всех-окрестных-девчонок-Ойкавы… охренеть проблемы. В семье у Хаджиме было несколько ценностных столпов: серьёзность, прилежание и репутация. Ойкава был крайне усерден в том, что касалось спорта, и учился неплохо, чтобы маму не расстраивать, но был ли он серьёзным? Едва ли. И с его репутации инфантильного заюшки Хаджиме постоянно ощущал дичайший испанский стыд, что выливалось в ор и подзатыльники, ведь Хаджиме любил придурка и страшно переживал за его образ в глазах общественности. Но это, оказалось, было лишь началом.

В среду утром Ойкава встретился с Хаджиме на перекрёстке, как обычно, поздоровался, но вместо школы отправился в аптеку — с гордо поднятой вихрастой головой, позвякивая мелочью (словно копилку вскрыл) в оттянутых карманах брюк.

— Ты чего? — нахмурился Хаджиме, заходя за Ойкавой в аптеку. — Нам же в школу.

— Опоздаю, — легко ответил Ойкава, вставая у одного из стендов и хмуро изучая ассортимент, в котором он ровным счётом ничего не понимал.

Хаджиме обратил внимание на стенд, и его хватило только на нечленораздельное мычание.

Ойкава взял три разных коробочки и выгрузил на прилавок перед продавцом.

— Пробейте, пожалуйста.

Продавец, мужик средних лет, со следами не то оспы, не то плохо прошедшей ветрянки на лице и всей утренней болью латентного алкоголика в глазах, увидел товар, тут же проснулся и вытаращился на Ойкаву — и на Хаджиме, просто за компанию.

— Зачем вам тесты на беременность?

— Проект по естествознанию, — умильно улыбнулся Ойкава, склонив голову, и начал доставать из карманов мелочь.

Мужик ещё подивился, но покупку пробил. Ойкава вежливо поблагодарил его, поклонился, сгрёб тесты в рюкзак и направился в сторону дома.

— Эй, Ойкава!

Тот оглянулся, словно только что вспомнил о присутствии Хаджиме.

— Ой, прости, Ива-чан. Ты можешь идти в школу, всё в порядке.

— Ты врёшь, — резко ответил Хаджиме.

— Вру, — легко согласился Ойкава. — Но я хотя бы не побоялся дойти до аптеки.

Тесты были для его старшей сестры. Оказалось, она трусила не только до аптеки дойти: пока Хаджиме чай заваривал (на первый урок они уже безнадёжно опаздывали), Мамока, закрыв лицо ладонями, бубнила, что боится делать тест. Если раньше Хаджиме считал легкомысленное поведение Ойкавы проблемой для репутации, то теперь понял, что это мелочи по сравнению с его старшей сестрой, которая залетела в пятнадцать лет, да ещё и не представляя, от кого именно.

Ойкава, просмотрев инструкцию на коробке, положил ладонь Мамоке на плечо и сказал:

— Ну, Мамо-чан, тут всего лишь на бумажку пописать надо, хочешь, я с тобой сделаю?

— А третий ты на меня брал, что ли? — возмутился Хаджиме.

Мамока перестала лихорадочно бубнить и захихикала.

…Когда они выросли, у Хаджиме с Ойкавой скопился набор историй, которые стоит рассказать человеку в первые пять минут знакомства:

— как Ойкава выбесил Хаджиме (оба не помнили, чем), тот попытался пнуть заразу по заднице, но попал по пальцу (левой руки) и сломал его, а когда сняли гипс — снова попытался пнуть его и случайно сломал тот же палец

— как во время поездки в Токио какая-то дамочка в метро не то обозналась, не то Хаджиме просто ей чем-то не понравился, но она догнала их у выхода на улицу и надавала Хаджиме пощёчин, пока Ойкава рядом беспомощно ржал («Прости, что смеялся, Ива-чан, я просто был в шоке!» — «Да ладно, я тоже охуел…»)

— как Ойкава впервые пришёл к племяннику на родительское собрание, его приняли за отца-одиночку (из-за роста, наверное), и к концу вечера его пытались склеить аж две ах, каких милфы, но он зассал, сказал, что с кем-то встречается, и послал Хаджиме сообщение с просьбой спасти его (спойлер: дамы подумали, что за Ойкавой заехал бойфренд, и после этого к флиртующему по умолчанию придурку стали подкатывать ещё и мужики)

— как они делали тесты на беременность, и Ойкава начал бегать по ванной с воплями: «А что если меня ночью похитили пришельцы, и беременный здесь я, Ива-чан, я не хочу рожать Чужого!»

Хаджиме опасался, что когда новость про Мамоку неминуемо разлетится по школе, Ойкаву начнут дразнить, и заблаговременно записался в Дисциплинарный комитет — хотя, он и так в перспективе собирался в него вступить. Ойкава, однако, умудрялся на любые комментарии улыбаться и затыкать недоброжелателей буквально парой фраз. Хотел бы Хаджиме обладать этой суперспособностью: решать проблемы без воплей и насилия. Ну, каждому своё.

Во второй раз Хаджиме подумал, что у Ойкавы проблемы, когда он начал лажать на площадке на последнем году в средней школе.