Увидев на её плече его мёртвую хватку, тело парня мгновенно напряглось, заставив сжать кулаки. Увидев это движение, мистер Харрис быстро шагнул в его сторону, почти полностью загородив Двейна спиной, и тем самым, давая ему передышку и возможность прийти в себя и немного успокоиться.

— Мистер Парсон, я думаю, что Ваше беспокойство напрасно. Миссис Томпсон и мистер Уэлби очень благодарны Вам за возможность провести церемонию и оба готовы следовать установленным правилам. А ещё, я думаю, что они оба польщены Вашим решением посетить сие скромное мероприятие.

Начальник тюрьмы, уловив его издевательский тон, зло хохотнул:

— Как я мог пропустить такое представление? А они что у Вас оба глухонемые?

Пропустив ответную издёвку мимо ушей, доктор повернулся в сторону священника.

— Святой отец, если у Вас всё готово, то можете приступать, не думаю, что стоит затягивать церемонию.

Священник молча кивнул и встав в середину камеры, жестом пригласил молодых людей подойти к нему ближе, остановившись на расстоянии друг от друга.

Эбби подошла, не отрывая тревожного взгляда от Двейна, и не смогла сдержать всхлип, когда увидела, как он тоже подошёл, хромая. Двейну так не хотелось пугать и расстраивать её, но, как он ни старался, скрыть боль в ноге не получилось. Эбби тоже решила не расстраивать его, поэтому изо всех сил сдерживала слёзы, неотрывно наблюдая за каждым его движением. Её била нервная дрожь, а плечи и руки мелко дрожали.

А дальше началась невыносимая пытка. Находясь в метре друг от друга, они не смели коснуться, обнять… Всё, что им оставалось сейчас — это смотреть друг на друга полными слёз, любви, отчаяния, нежности и боли глазами. Эбби медленно переводила полный боли и нежности взгляд, рассматривая каждый его синяк, каждую ссадину, каждый кровоподтёк. В ответ Двейн смотрел на неё влюблёнными, пьяными от нежности глазами. Ему не верилось, что его девочка стояла перед ним живая. В этой сырой отвратительной камере она казалась ещё более хрупкой и уязвимой. Бледная, дрожащая как листок, она виделась ему сейчас маленькой беззащитной птичкой.

Так и трепетали друг перед другом два оголённых, истекающих кровью сердца, сгорая дотла на беспощадном костре горя и отчаяния. Дрожа всем телом, не в силах оторвать влюблённых взглядов, они невпопад отвечали на вопросы священника. Тот быстро и как-то скомкано завершил церемонию и засобирался к выходу. Скучавший всё это время начальник тюрьмы, оживился и потерев руки, изрёк:

— Ну вот и славненько. Ну и раз праздничного стола не предполагается, — хохотнул он, — попрошу вас на выход.

От его резкого голоса доктор Харрис вздрогнул и передёрнул плечами. Всё это время он не мог оторвать глаз от этих несчастных детей, которые непрошено ворвались в его размеренную давно устоявшуюся жизнь, всколыхнув казалось глубоко похороненные воспоминания его молодости, заставив снова вспомнить и ощутить боль потери любимого человека. И сейчас, глядя на них, он ощутил острую, почти физическую потребность сделать что-то, чтобы дать им проститься, обняться и сказать последнее «прощай». Поэтому он резко развернулся, быстро подошёл к начальнику тюрьмы, и схватив того за грудки, стал оттеснять его к выходу из камеры.

— Мистер Парсон, нам с Вами нужно обсудить одно очень срочное дело, — заговорил доктор, глядя тому прямо в глаза.

Начальник тюрьмы растерялся от такой наглости и застигнутый врасплох, практически не сопротивлялся, отступая к решётке.

— Да что ты? Вы? Что здесь? Да я сейчас вас всех…

Но доктор только усилил напор, буквально выпихнув его за пределы камеры. Парсон уже успел прийти в себя и начал отчаянно вырываться, намереваясь вернуться назад. Мистер Харрис с силой отшвырнул его рыхлое потное тело к стене и прижав его к ней за шею, приблизился к его уху и прошептал:

— Слушай меня внимательно. Пять минут, дай им всего пять минут, проститься.

От такой наглости и злости начальник тюрьмы выпучил глаза и уже набрал в лёгкие воздух, чтобы ответить, но доктор его опередил:

— Иначе, сам будешь штопать своих «постояльцев», когда у твоих придурков снова руки зачешутся или, — он со злостью выдохнул, — или будешь их сразу хоронить. И…

— Денег нет, — неожиданно выпалил начальник тюрьмы. — Деньги я не верну. Просил венчание, вот и получи, что хотел. Я всё выполнил, как договаривались.

Доктор в первые секунды оторопел от неожиданности и ослабил хватку. Воспользовавшись моментом, начальник тюрьмы отпрыгнул в сторону и испуганно озираясь, выпалил:

— Чёрт с вами. Пять минут. И чтобы духу вашего тут не было.

— И Парсон, чтобы ни одного волоса с его головы не упало. Ты меня знаешь.

— Да кому нужен твой полоумный? То-то смотрю, как ты за сынка надрываешься… когда же его уже отсюда на каторгу-то погонят? — он злобно сплюнул и попятился по коридору, чуть не упал, споткнувшись об охранника, чертыхнулся и зло прошипел, — Выкините их через пять минут отсюда, и чтобы ноги их тут больше не было, — и быстро ушёл.

Доктор тяжело дышал, он сам не ожидал от себя того, что только что сделал. Но он выторговал им пять минут, пять бессмысленных для кого-то и таких бесценных для них минут. Пытаясь унять, охвативший его вихрь чувств, он тихо отошёл в конец коридора, не желая вторгаться в их интимный наполненный только друг другом мир.

***

Несколько секунд они так и стояли, замерев и не дыша. Двейн протянул к ней дрожащую руку, а Эбби, опомнившись, наконец бросилась к нему в объятия. И в тот же миг оба задохнулись от охвативших их чувств и эмоций. Дыхание сбилось, а сердце выскакивало из груди. Эбби прильнула к нему всем телом, обняла, прижимаясь к его груди и слушая, как бешено бьётся его сердце. Двейн в ответ крепко сжимал её в своих объятиях, зарывшись в копну её волос и жадно вдыхая родной аромат, нежно гладил её по спине, из последних сил сдерживая слёзы. Эбби, державшаяся до конца, всё-таки сдалась и разрыдалась в его объятиях.

— Ну тише, тише, моя девочка, — задыхаясь, еле слышно севшим от чувств голосом прошептал Вей.

Эбби подняла на него полные слёз глаза, не в силах ответить. Двейн простонал и жадно приник к её губам. Неимоверно чувственный, выстраданный поцелуй полностью захватил их обоих, лишая рассудка и заживо сжигая сердца. Они тонули в этом бесконечном поцелуе, не в силах оторваться и отпустить друг друга. Но воздух кончился, и они осторожно разомкнули губы, тяжело дыша. По-прежнему обнимая её одной рукой, другой Вей нежно гладил её по щеке, не смея оторвать глаз:

— Я так люблю тебя, моя самая любимая, родная, моя ненаглядная. Как я боялся потерять тебя, я чуть с ума не сошёл, думая, что больше никогда не увижу тебя, — он нежно стирал слёзы с её лица, — ты моё сокровище, ты вся моя жизнь, — голос его дрожал.

— Что они с тобой сделали? — Эбби всхлипывала, осторожно проводя пальцами по ссадинам на его лице, а потом коснулась дрожащей рукой разбитой губы, — Болит? Тебе очень больно? — она принялась невесомо целовать его ссадины и синяки.

Двейн простонал, и прижал к губам её маленькие ледяные ладошки.

— Ты замёрзла, малышка? — он целовал её пальчики, пытаясь согреть их своим дыханием. Эбби беспомощно рыдала.

— Со мной всё в порядке, даже не бери в голову. Заживёт всё, как на собаке, не в первой, — и тут же осёкся, — Лучше расскажи, как ты? Как ты себя чувствуешь? — а потом опустив глаза и задохнувшись от чувств, прошептал, — Как малыш?

Эбби плача, взяла его за руки и приложила их ладонями к своему животу.

— Доктор говорит, что он выжил вопреки всему, — она слабо улыбнулась сквозь слёзы, — говорит, что он такой же упрямый, как и его родители.

Двейн осторожно погладил дрожащей рукой её живот и хрипло выдохнул:

— Прости. Прости, что не смогу быть рядом и оставляю одну…

Эбби подняла на него глаза и увидела дорожки слёз на его щеках. Она поднялась на цыпочки и поцеловала их:

— Как мне жить без тебя? Я не смогу, — со стоном выдохнула Эбби.