В пятницу у меня наконец появляется шанс ненадолго сбежать из этих интермедий в духе «Сердца-обличителя»[11], потому что Рид наконец ответил на мое сообщение в 17:01, через минуту после окончания рабочего дня – а как же еще. Письмо короткое, четко и по делу (я в бо́льшем удивлении, чем раньше), практически цитата моего письма: «Увидимся на Променаде. Воскресенье, в четыре». Долго смотрю на имейл. «Может, здесь есть какой-то шифр?» – думаю я, хотя буквы здесь явно не складываются в «отвяжись ты», что, ну… было бы вполне объяснимо, наверное.

Снова этот звук, его слабый отголосок.

Потому что уже воскресенье, и прошла целая неделя с тех пор, как он показал мне свадебную программу. Потому что уже три часа, и, если я хочу успеть на Променад к четырем, надо скоро выходить из магазина, садиться на метро и мчаться по рельсам («Р – лол, как скучно») на Корт-стрит. Потому что через час (он же придет минута в минуту) мне надо произвести впечатление на человека, который имеет полное право меня недолюбливать. Потому что, если он согласится и дальше гулять со мной, видеться мы будем часто.

– Ты как на иголках, – произносит Лашель неподалеку от меня, и слава богу: это прекращает фантомное шуршание в моей голове. Она точила каллиграфическое перо и теперь берет увеличительное стекло, которое носит на шее, чтобы проверить край. Разочарованно вздыхает, отпуская стекло, и спрыскивает точильный камень водой.

– Да нет, что ты, – отвечаю я дежурным радостным тоном, хотя мы в глубине магазина и никто не слышит. Лашель собирается протестировать новые чернила из грецкого ореха, заказанные Сесилией. Это нужно для коллаборации с одним из музеев. Я делаю вид, что пришла проверить наш ассортимент металлических ручек, но на самом деле Сибби с Элайджей сейчас в нашей квартире, смотрят шоу про неумелых кондитеров, а я слишком взвинчена, чтобы находиться рядом с ними и неумелыми кондитерами. Поскольку я не смогла определиться, что хуже – если Сибби заметит, как я нервничаю, и станет расспрашивать, если она заметит, но не спросит или если вообще не заметит, – то решила, что лучше пойти в магазин.

Вернуться к шуршанию, если так можно сказать.

– Я о том, что от твоего дерганья ногой стол трясется, – проясняет Лашель.

Я заливаюсь краской, пытаясь унять правую ногу.

– Ой! Прости, пожалуйста.

Она поднимает на меня взгляд и улыбается.

– Ты что, на свидание идешь?

«Шшшшшурх», – раздается в моей голове. Этот звук издает металлическая ручка Tombow[12] на бумаге, пока я занимаюсь проверкой. Вышло нечто, печально похожее на знаменитый логотип – минус миллион очков от моей креативности.

– Э…нет.

Она явно не поверила: скептически поджала губы. На малую, очень краткую долю секунды я думаю все ей рассказать. «Есть один парень, – сказала бы я. – Бывший клиент, раскрывший мою пагубную привычку». Мы плохо друг друга знаем, мы с Лашель, но в магазине всегда оказываемся на дружественной волне. Она добрая и веселая, а еще очень талантливая, и может быть…

– Отлично, ты еще не ушла, – говорит Сесилия, врываясь в помещение и руша эти чары. В руках у нее стопки лукбуков, различной бумаги, образцов надписей, которые она постоянно делает и переделывает для клиентов, которым нужны новые идеи. – Мне вчера звонили насчет тебя.

Нервы сжались в комок. А вдруг Рид передумал? Вдруг решил, что Сесилии – она в конце концов владелица магазина, предоставившего программу, – необходимо знать, что я натворила? Вдруг его согласие встретиться было отвлекающим маневром такого правдивого парня, чтобы выложить всю правду моей бывшей начальнице?

– А? – произношу я в три слога вместо одного. Сесилия бросает на меня недоверчивый взгляд, но продолжает расставлять книги по белым полкам на стене. Все они в идеальном порядке, организованы по цветам – у Сесилии лучше всего это выходит. – Да, новая клиентка. Силы нет как хочет тебя нанять.

Мое тело с облегчением оседает. Слава богу, это не он. Сесилия оборачивается ко мне, длинный занавес ее прямых черных волос – без намека на седину и даром, что ей под пятьдесят, – перевешивается через плечо, она ставит руки на пояс.

– Силы нет как, – повторяет она с гордой улыбкой.

– Прости. Не понимаю, почему люди не пользуются формой для писем на моем сайте. – Уже произнося это, понимаю, что извиняюсь на самом деле совершенно за другое, ведь Сесилия ни разу не пожаловалась на то, что ей продолжают поступать звонки от моих клиентов. Я извиняюсь за тот комок нервов, за его причину и возможные для нее последствия.

Сесилия поднимает руку и отмахивается:

– Ничего страшного. Она сказала, что в курсе формы на сайте. – Она замолкает и выглядывает в окно витрины, чтобы проверить, нет ли в магазине чужих ушей. – Мне кажется, это знаменитость.

– Не берись за это, – перебивает Лашель, снова щурясь через увеличительное стекло. – Три месяца назад я занималась пригласительными на вечеринку одной отчаянной домохозяйки, и это был кошмар. Переделывала проект три раза, а в итоге никто никому даже напитком в лицо не плеснул. Только время потратила.

– Это не отчаянная домохозяйка, – отвечает Сесилия, заглядывая через плечо Лашель и одобрительно кивая проделанной работе. – Уж я-то знаю.

– Она не представилась? – И зачем я только спрашиваю? Мне нельзя брать новые заказы, пока не сдам проект.

Она смотрит на меня и мотает головой:

– Оставила имя и номер ассистента. Сказала звонить в любое время.

– Уууууу, ассистента, – протягивает Лашель. – Тогда точно ей позвони.

– Кажется, она довольно милая, – говорит Сесилия. – Не думаю, что она бы плескалась напитками в лицо. И заплатит много. Если это и правда знаменитость, ты можешь получить сделку века.

– Да, я… – я замолкаю, делая вид, что собираю вещи, пока собираюсь с духом. Я еще не говорила Сесилии, над чем работаю, особенно потому, что, учитывая мой творческий ступор, это может ни к чему не привести. – Я сейчас очень загружена. – Заканчиваю я так же неубедительно, как отрицала свидание. Лашель снова поджимает губы.

– Точно?

Я надеваю сумку через плечо, расправляю перед платья. Сегодня без принта – вдруг Рид их не выносит. Сам он наверняка снова появится в форме школьной команды дебатов. Платье-футболка изумрудного оттенка – Сибби всегда говорит, что он подчеркивает мои светло-каштановые волосы – джинсовка сверху. Надо было подумать, не будут ли его раздражать эмалированные значки и пуговицы на передних карманах. На одном из значков надпись: «Нью-Йорк для чудаков», который явно не очарует Рида, учитывая, что нью-йоркское чудачество занимает первое место в его списке причин ненавидеть этот город.

Я поднимаю взгляд, Сесилия и Лашель уставились на меня с недоумением, возможно, из-за моей непривычной молчаливости. Они хорошие друзья: где-то пять лет назад Лашель сходила на мастер-класс Сесилии по каллиграфии и так быстро всему научилась, что теперь они часто вместе работают. И в целом общаются. Обе замужем с детьми, хотя подростки Сесилии старше. Вместе у них возникает эта магия каллиграфии – мягкость, уверенность и стабильность, благодаря которым они создают нечто прекрасное, касаясь пером бумаги. Ни прерывистых линий, ни пауз, чтобы стереть и начать сначала.

Снова чувствую укол одиночества, тоски. Я зашла сюда за компанией, хотела сбежать от этого шуршания. Но теперь даже простой светский разговор кажется риском: нельзя говорить о Риде, не рассказав, как мы познакомились, – а это совершенно недопустимо. Я пока не могу говорить о проекте, и мне стыдно за свой творческий ступор.

– Абсолютно точно, – задорно отвечаю я.

Сесилия пожимает плечами и отодвигает стул рядом с Лашель.

– Не буду пока отказывать, на всякий случай.

– Она передумает, – говорит Лашель, смотря на меня с улыбкой, и подмигивает. – Сейчас у нее одно свидание на уме.

Сесилия замирает в полуприседе, глаза ее загораются: