– А можно посмотреть приказ? – недоверчиво попросила Чувина. – Уверена, что-то здесь не так.

Директор недовольно сверкнул глазами в ее сторону, но постарался взять себя в руки.

– Что значит – уверены? Опять думаете, я что-то напутал? Да ради пожалуйста, то есть бога, – сбивчиво ответил он.

Овалов наклонился и небрежно кинул на центральный стол приказ сотрудникам, а вслед метнул еще один лист.

– И ознакомительный, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста. Все на фирменных бланках, как видите. Пришли вместе с записью. Одним письмом. Читайте, подписывайтесь.

Чувина внимательно изучила приказ, гордо выпрямилась и передала его по цепочке Царицыной.

– Все так? – спросил директор.

Чувина кивнула.

Бегло глянув на приказ, Живолгин сказал:

– Я предлагаю расписаться и закончить на этом. Жрать охота, пардон, кушать.

С пошлым сарказмом коллеги подписались и начали расходиться. В открытых дверях показалась охранница Живолгина, придерживающая пальцами кровь из носа.

– Оскорбительная наглость! – выходя из приемной, жаловалась она мужу. – Этот Гордеев настоящий хам!

Оставшись один, директор мрачно повторил:

– Оскорбительная наглость.

Он снова включил запись и прослушал характеристики сотрудников. Откуда такая точность? За нами следят? Все же так и есть! Кроме одного.

«Я не слюнтяй, я долго запрягаю, но зато потом каак разгонюсь, – начал оправдывать себя Овалов. – И не лизоблюд, а что, скалиться всем? Лживый – это во благо. Не трус, а осторожный. И все у меня нормально с комплексами. Ай, да ну вас».

Все же подсознательно испытывая тяжесть жестокой правды, директор махнул подпись, отсканировал лист и отправил его в секретариат. Мысли стремительно метались, от неисправных лам гудело в голове, и чтобы успокоиться, пришлось воспользоваться проверенным методом. Рановато, конечно, но а что делать? Чуть-чуть можно.

Директор достал из нижнего ящика стола плоскую бутылку, высохший порезанный лайм и стопку, которую наполнил джином. Дерзко запахло можжевельником. Хорошо! Ну а как еще можно здесь работать нормально?

В столовой без ремонта лет двадцать за одним столом обедали четверо.

– Супы бывают разные, но все они невкусные, – неожиданно сказал Гордеев. – А второе всегда выглядит ужасно, но чаще всего очень даже съедобно. Может ли это что-нибудь значить?

– А что ты хотел от комплексного в серьезной бюджетной организации? – усмехнулся Песуков.

– Супы так себе, бывают и хуже, – отозвался Разбегаев. – Я за такие иногда не плачу. Говорю, занесу позже, и да пошли они. Ты к чему это?

– К тому, что все вокруг неправильно и через жопу, извините, за мой акцент. Странно как-то все. Неправдоподобно как-то.

– Когда через жопу, очень даже правдоподобно, – сказал Разбегаев и засмеялся так, что изо рта вылетели хлебные крошки. – Ой!

Чувина отталкивающе улыбнулась.

– Вот что ты вчера делал? – спросил Гордеев.

– Дома был, с семьей.

– А точнее?

– Да хрен знает. Телек смотрели, всякая мелочевка по дому, дети время от времени бесили. Ничего особенного, обычный выходной.

– И у меня также, все в общих чертах и шаблонно. И так каждый день. Работу почему-то хорошо помню, а остальное не очень.

– Ну и что? – спросил Песуков. – Жизнь она такая. Хорошо еще, что я в разводе. Лично я вчера ездил в автосервис – замерз, как бездомная псина. По необходимости ездил! Зажигание забарахлило. Это к вопросу о шаблонности.

– Это не кажется существенным, – философски заметил Гордеев. – Ну, не знаю. Что-то здесь не то. Эти все работники, которые толпами ходят туда-сюда по коридорам, как статисты какие-то, шум только создают. Здрасьте, до свидания, как дела, нормально, хи-хи, ха-ха. Смотрели «Шоу Трумена»?

– Ой, давай только не будем опять вот это вот все, ладно? – требовательно попросил Песуков.

Чувина допила компот, быстро и украдкой прополоскала зубы, затем проглотила его.

– Вы, Степан Валерьевич, случайно не ударились в буддизм? – спросила она. – Мир этот майя, иллюзия. Плюньте вы на эту запись. Это возмутительно, но бред больного человека. Какой-то идиотский розыгрыш. Не думала, что вы настолько податливый.

– Я не податливый. Но ведь это реально из ряда вон выходящее, а не какое-то зажигание!

– По барабану. – Разбегаев подавил икоту. – Я уже начал забывать об этом, а ты зачем-то напомнил.

После обеда в курилку, где уже в кресле сидел Живолгин, перешли двое. Почти всю сигарету курили молча. Живолгин иногда косо посматривал на коллег, Песуков тренировался запускать табачные кольца, а Разбегаев с кем-то переписывался в смартфоне. Сидеть в кресле и на мягком диване было очень удобно, да и журнальчики всегда можно полистать, поэтому быстро уходить из курилки никогда не хотелось. Наконец, не прикрывая рта, Живолгин болезненно откашлялся и спросил:

– Все согласны, что директор – идиот?

– Гордеев «твой любимый» тоже поплыл, – ответил Песуков.

– Что этот придурок выкинул?

– После записи усомнился в реальности происходящего.

Живолгин едва не выматерился, закурил снова.

– Вот куда ему такая должность? Идиот, – сказал он. – Но черт-то с ним. Я о том, мог ли Овалов сам все это подстроить?

Песуков пожал плечами.

– Зачем? Он что, настолько в обиде на нас? На тебя может да.

– Он сам сколько раз меня поставлял! Сделает подлянку и молчит или на других сваливает. Худая падла. Кому это может понравиться? Ты же сам рассказывал, что-то было у вас там не раз.

– Ну да, чего уж там. – Песуков почесал подборок. – Из-за условий труда. Я тогда чуть до суда не дошел, ух и злой же я был. Да у всех есть претензии.

– Сидорыч, а у тебя были проблемы с директором? – спросил Живолгин. – Кончай ты в свой телефон тыкаться.

Разбегаев, наконец, оторвался от переписки.

– А как же. Но не такие, чтобы очень.

– Мне не вериться, что Овалов это подстроил, кишка тонка, – заключил Песуков. – То, что розыгрыш этот ублюдский принял за правду – идиот. Тут даже не о чем говорить.

– Абсолютно, – зевнув, подтвердил Разбегаев. – Я вздремну немного.

Немного вздремнули и остальные. Вытянули ноги и сладко опрокинули головы: кто на бок, кто на грудь.

Минут через сорок Живолгин проснулся от собственного храпа и разбудил других. Все закурили и молчали до самого фильтра, приходя в себя ото сна.

– Кофе бы выпить, – потягиваясь, нарушил тишину Разбегаев.

– А у кого еще какие претензии к Овалову? – спросил Живолгин Песукова.

– Костлявая вечно недовольная выходит из его кабинета, – не задумываясь, ответил тот. – Зубастая часто критикует его приказы и распоряжения. Старая не перестает жаловаться на что-то. Жирная все время грозит уволиться…ну, и так далее.

Разбегаев кивнул.

– Он и правда самодур, все правильно про него сказали. Я б еще добавил – семь пятниц на неделе.

Живолгин снова закурил и, не гася пламя зажигалки, дал прикурить коллегам.

– Я вот одного не понимаю, он мне новый автобус специально зажал? – спросил он. – За то, что я правду матку режу?

Песуков достал из кармана брюк колоду карт.

– Как насчет в дурачка? По-быстрому.

Никто не отказался. Перекинулись девять раз. У Живолгина то и дело глаза наливались тяжестью, если карта к нему не шла, Песуков яростно покрывал, когда дело доходило до козырей, а Разбегаев дважды смухлевал. Все проиграли поровну и решили, что будет справедливым так закончить партию.

– Ого, – закуривая, удивился Разбегаев, глядя на смартфон. – Четыре уже.

– Оооо, – протянул Песуков, – время осталось только чаю попить. Все, еще одну, и все.

Живолгин с надрывом откашлялся, отхаркнул макроту в закопченную консервную банку с окурками и достал сигарету.

– Почти полпачки скурил, – чиркая зажигалкой, сказал он. – Пора двигать к своей развалине. На первой передаче.

Как только настенные часы показали шестнадцать тридцать, Овалов окончательно решил, что не придет и Клумбина. Еще полчаса назад с чего-то вдруг появилось смутное чувство беспокойства, вызванное, вероятно, тем, что Гордеев никогда не опаздывал. Он всегда приходил заранее, чтобы быстрее решить все вопросы и затем поскорее уйти, а теперь не пришел совсем. Также как и Клумбина.