Ты здесь не просто так, говорю я себе.

И единственный способ справиться с резонирующими эмоциями от своих действий прошлой ночью — это выговориться. Не особо хочется, но ничего не поделаешь. Как будто я нуждаюсь в том, чтобы кто-то отпустил мне грехи, и я смог хотя бы попытаться жить дальше.

Может, действительно стоит начать ходить на исповеди? Было бы проще, да и хлопот меньше.

Просто скажи ей, Рейн. Расскажи, как ты напортачил.

— Я… — начинаю я со вздохом. — Прошлой ночью кое-что произошло. На самом деле, случилось много всего, но, честно говоря, я даже не знаю, с чего начать.

Доктор Фултон кладет ручку на блокнот, лежащий на ее на коленях, и наклоняется вперед, положив руки на бедра:

— Обычно, когда не знаешь, с чего начать, стоит начать с самого начала.

Начала чего? Прошлой ночи? Ссоры с Ривером? Дерьма, которое называется моей жизнью?

Доктор Фултон, должно быть, чувствует мое беспокойство, потому что улыбается. Не снисходительно или раздражённо, а настоящей, искренней улыбкой.

— Киран, это нормально, что вы не решаетесь поделиться после того, что произошло с предыдущим психотерапевтом. Я понимаю. Но знайте: выяснить, что вас гложет, безопаснее всего именно здесь.

Не знаю почему, но по какой-то причине я верю Фултон, хотя и не особо хочу. Именно в ее кабинете я могу поделиться тем, что меня мучает, чтобы избавиться от гнета ошибок и проступков, и найти выход из своего прошлого.

Что я и делаю. Открываю рот и рассказываю своему психотерапевту обо всем, что произошло прошлой ночью, начиная с того момента, как тренер объявил, что Ривер — мой сосед по комнате, и заканчивая тем, как я оказался лицом в подушку в три тридцать утра. О стычке с Ривером, сообщениях отчима, наркотиках, блондинке в туалете. Галлюцинациях. Обо всем.

А когда заканчиваю обнажать свою душу, мы оба сидим в тишине, пока Фултон переваривает произошедшие со мной события. В ее глазах нет осуждения или отвращения на лице.

Единственное, что я вижу — сострадание и сочувствие, и в груди начинает ныть оттого, что я такой дурак.

— Позвольте спросить вот о чем, — говорит доктор Фултон через минуту, начиная вертеть ручку между пальцами. — О каком моменте из прошлой ночи вы сожалеете больше всего?

Ее вопрос заставляет меня задуматься, чего быть не должно. Ведь ответ, казалось бы, очевиден. Мне следовало бы пожалеть о том, что я употреблял кокаин. Если бы я этого не сделал, у меня не было бы галлюцинаций ни о Диконе, ни о Ромэне. Я бы, наверное, даже не трахнул ту девчонку. Хоть убей, до сих пор не могу вспомнить ее имени.

Именно это я и говорю доктору Фултон:

— Я знаю, о чем мне следует сожалеть больше всего, — вздыхаю я. — Это должно быть употребление наркотиков. Потому что если бы я сдержался, то смог бы избежать стольких глупостей…

Она кивает, а затем предлагает мне продолжить:

— Но?..

Но больше всего я жалею не о том, что пошел в клуб, напился и принял дозу, или трахнул ту блонди. Нет, больше всего я сожалею о том, что когда вернулся в отель, то увидел лицо Ривера, перед тем как он на мне сорвался.

Я никогда не видел его таким… расстроенным.

Как будто тот факт, что я сбежал, оставив Ривера в гостинице, был худшим, что случалось в его жизни.

И в этом нет совершенно никакого смысла. Что, однако, не мешает мне ощущать вину.

— Я сожалею о том, что полночи не давал Риверу спать, и он гадал, где же я был, — бормочу я, обхватив голову руками. — Ненавижу себя за то, что не знаю, почему так себя чувствую.

— Похоже он и впрямь забрался вам под кожу.

Очень наблюдательно, Док.

— Да, это так, — вздыхаю я, потирая виски. — Ривер нашел все мои «кнопки» и поставил целью своей жизни нажимать на них, пока я не сломаюсь. Это сводит меня с ума. Но хуже всего то, что все мои слова или действия, кажется, не волнуют его ни в малейшей степени.

— Слова или действия? — повторяет психотерапевт, и я поднимаю на нее взгляд, обнаружив, что она скептически на меня смотрит.

Я вздрагиваю. Чтоб меня.

Как бы так лучше выразиться, чтобы не показаться абсолютным гомофобом?

— Слушайте, я не говорю, что прав, потому что это не так. Я это знаю. Но… — Я судорожно сглатываю и качаю головой. — Я обозвал его ужасными словами. Оскорбил, говорил с презрением. А еще пару раз прижимал к стене, когда Ривер испытывал мое терпение. Но такое происходило только в моменты, когда он выводил меня из себя.

Не совсем ложь…

Доктор Фултон что-то строчит в своем блокноте, прежде чем посмотреть на меня, все еще не понимая:

— И вы жалеете о своих словах и поступках, как и о тех, что произошли прошлой ночью?

Я качаю головой, от ее расспросов во мне нарастает разочарование. Вернее, от темы допроса.

— Не знаю. Нет. В те моменты мне казалось… что эти слова… обоснованы? Как будто за ними стояла какая-то причина, и Ривер их заслужил. Даже вчера вечером, когда он снова надо мной насмехался, предлагая сделать минет, я не чувствовал вину за то, что сказал, или из-за того, что ушел в клуб. Но когда прошлой ночью вернулся в отель и увидел его таким… уязвимым что ли… в голове как будто прозвучал какой-то тревожный сигнал, и все мои ощущения свелись к угрызениям совести.

В этом-то и вся загвоздка. Я ушел, чтобы не наговорить ему очередных ужасных слов или сделать что похуже, но, в конце концов, так и получилось. Потому что я только сейчас заметил, какую боль причиняют ему мои действия, и это лишь смутило меня еще больше.

И теперь я не знаю, что чувствую. Кроме того, что ощущаю вину.

— Киран, помнится, вы говорили, что Ромэн — это запретная тема, но мне кажется, что нездоровая форма общения с Ривером проистекает именно оттуда.

Я закрываю глаза и издаю стон, потому что Фултон права. Я не хочу говорить о Ромэне.

— Не знаю. Да, они похожи. Но Ромэн никогда бы не стал проверять границы моего терпения. Он подводил меня к краю, но никогда не отправлял в свободное падение.

— За исключением того, что, возможно, это именно то, что вам нужно.

Я хмурю брови.

— Как так?

— Киран, легко заметить, что у вас есть потребность в контроле. И в этом нет ничего плохого, большинство людей именно так и поступают. Но травма, полученная в прошлом, усилила в вас желание иметь власть над всеми и всем. — Доктор Фултон делает паузу и улыбается: — Опять же, это неплохо. Но я думаю, что вы достигли той самой точки, когда вам стоит отказаться от некоторых моделей поведения.

— Окей. Я имею в виду, что вы не ошибаетесь. Но какое отношение моя потребность в контроле имеет к Ромэну или Риверу?

Она кладет блокнот и ручку на столик рядом, и наклоняется вперед:

— Похоже, Ромэн позволил вам взять себя в руки в тот жизненный период, когда вы в этом нуждались. Включая вашу дружбу и ее окончание. Он подтолкнул вас к границам, но так и не пересек их, поэтому вам пришлось сделать решительный шаг, чтобы удержать свой мир от разрушения. Что, в свое время, являлось хорошим знаком. — Доктор делает паузу и слегка ухмыляется: — Но Ривер? Судя по вашим словам, он отказывается позволять вам указывать ему, что делать, или контролировать себя, как вы того хотите. Но ведь дело не только в этом, правда? Ривер может влиять на ваш контроль, за который вы так отчаянно цепляетесь. И я думаю, отпустить себя пойдет вам на пользу. Уверена, вам это нужно.

Опустить свои стены пойдет мне на пользу? Не думаю, Док.

— Склонен не согласиться, — говорю я сквозь зубы.

Женщина усмехается:

— Конечно, вы бы не стали. Потому что это противоречит вашей природе.

— Тогда почему вы хотите, чтобы я намеренно пошел против нее?

— Это называется самопознанием, Киран. У Ривера есть возможность на него влиять, так же как это сделал Ромэн в предыдущий момент вашей жизни.

Я качаю головой, твердо уверенный, что этого не случится:

— Мы враги. Я не хочу, чтобы он отвечал за любую форму моего личностного роста.