«А что будет, если обойти озеро?» – предположил Гордеев, случайно выйдя на тропинку. Услышав голоса сестер, звавших его, – особенно младшей: визгливый, ломающийся, нарочито призывный, – он заторопился.

Прочь от лагеря!

Петр сам не заметил, как пологий берег кончился и тропинка стала уводить его от озера, где сейчас поднималась круча и осокори. Что-то подсказывало: он находится именно там, где на крутом берегу виднелась одинокая фигура женщины. И не успел он об этом подумать, как над кустарником выплыло сухое дерево – тот самый, стоявший над обрывом мертвый осокорь…

Гордеев разгреб руками кусты и стал подниматься по склону… Она стояла на краю обрыва точно так же, как и час назад, прислонившись к дереву, и, кажется, смотрела вниз.

Незнакомка обернулась на звук его шагов; Гордеев уловил в глазах девушки смятение и тотчас остановился. Он торопливо, как можно радушнее, улыбнулся:

– Простите, что мешаю вашему одиночеству: хочу полюбоваться видом нашего лагеря с обрыва! Если позволите, конечно.

Не спуская с него глаз, девушка молчала. Длинное темное платье, совсем не подходившее к выезду за город, очень точно облегало ее тонкую фигуру; рыжие, по-мальчишески короткие волосы придавали особую трогательную легкость.

– Так мне можно подняться? – переспросил он.

Ответив ему улыбкой, девушка пожала плечами:

– Как хотите.

Гордеев взобрался на холм, отыскал глазами поднимавшийся над противоположным берегом дым, прищурил глаза.

– Значит, это ваши друзья жгут костер? – спросила она.

– Они самые. Правда, это не костер – мангал. Знал бы, что встречу вас, обязательно принес бы кусочек жареной свинины.

– Я не люблю шашлык. Мне нравится клубника, персики, черешня. Ну, может быть, еще апельсины.

– Каждому свое, – едва нашелся он. Запустив руки в карманы брюк, Гордеев оглядел доброжелательную собеседницу. Ее глаза были серыми, черты лица мягкими. – Вы из города? Из Предтеченска?

– Да.

– Час назад вы стояли у этого же самого обрыва.

– Так вы следили за мной?

– Я разглядел вас в театральный бинокль.

Девушка улыбнулась:

– Могу быть у воды часами. Мне кажется, я с ней одно целое. Хотя и боюсь этого чувства. – По ее лицу пробежала едва уловимая тень. – Мне снится про воду один и тот же сон. – Гордеев вдруг почувствовал себя стеклянным, точно взгляд незнакомки, легко пронзив его, уже летел вслед убегающим облакам. – Не очень веселый. – Тень пробежала, ее взгляд потеплел. – Вот так смотрю, любуюсь и одновременно хочу убежать… Меня зовут Ева.

– Всегда мечтал познакомиться с девушкой по имени Ева. – Он поклонился. – Я должен был представиться первым – простите. Петр Гордеев. Всего-навсего.

– А чем вы занимаетесь, Петр Гордеев?

– Покупаю и продаю бумагу. Покупаю по одной цене, продаю по другой.

– Разве это интересно?

– Интересно или нет, не знаю. Но на житье-бытье хватает. А вы, Ева… фотомодель? Или просто ангел?

Она отрицательно покачала головой:

– Не то и не другое.

– А такая красавица…

– Когда-то я каталась на коньках в ледовом театре… В другом городе… А потом порвала связки, с тех пор принадлежу самой себе и живу на заработанные деньги. Не очень богато, но тоже хватает.

«Хорошо бы пригласить эту девушку в свою компанию, – думал Гордеев, – но вряд ли она согласится… И по отношению к Марине это несколько неудобно…»

Откуда-то справа, из-за деревьев, просигналила машина. Ева торопливо обернулась:

– За мной дядя приехал. Хотите, увидимся в городе?

– Конечно.

– Тогда завтра в семь на набережной, в кафе у гранитной каравеллы.

– Идет, – кивнул Петр.

Она пожала ему руку и поспешила вниз.

– Осторожно, не упадите! – крикнул он ей вслед.

– Спасибо! – не оборачиваясь, ответила она.

…Кусты сомкнулись за ней. Он услышал, как хлопнула дверца машины, завелся мотор. Затем шум стал удаляться, и, когда уже готов был исчезнуть, Петр увидел далеко внизу капот белого автомобиля…

Он возвратился в лагерь с чувством недоумения и радости.

– Тебя где носит? – спросил растянувшийся на покрывале поддатый Женя Савин, старый добрый товарищ. – Мы тебя потеряли, думали – не вернешься.

Марина, надув губки, даже не посмотрела в его сторону. Но Петру было на это наплевать.

На следующий день они встретились на берегу Волги, в условленном месте. Гордеев, приехавший раньше, занял столик в открытом кафе, под тентом. Он увидел ее издалека: она шла к нему в коротких джинсовых шортах, мохрившихся на бедрах, и белой майке, обрезанной выше пупа.

Ева была открыта и прекрасна, как распустившийся цветок.

Когда она села, улыбнулась ему и сказала: «Привет», Петр Гордеев понял, что лучше девушки он еще не встречал и никогда не встретит, даже если обойдет всю землю.

– А твои родители? – уже скоро спрашивал он, когда они пили апельсиновый сок.

– У меня никого нет, кроме дяди, – отвечала она, и на лице расцвела светлая улыбка. – Он меня очень любит, заботится. Только он все время в разъездах, я редко вижу его, но наши встречи всегда очень теплые и счастливые. И когда бы дядя ни приезжал, он всегда дарит мне лилии. Он такой забавный и милый…

Еве было двадцать пять – возраст, когда женщина расцветает и предстает миру во всей своей красоте. Была ли она замужем? Нет. В какой-то момент Ева погрустнела: когда-то карьера танцовщицы на льду начиналась удачно, но травма внезапно оборвала ее. Это обернулось и душевной травмой.

– А в каком театре на льду ты каталась? – спросил Гордеев.

Ева неожиданно стала серьезной:

– Какая теперь разница!

«Вот именно, – думал он, – какая разница: не стоит давить на больную мозоль». Придет время, и он все узнает.

– Хочешь, покажу тебе свой дом? – часа через полтора спросила Ева.

– Мечтаю, – откликнулся он.

Гордеев держал ее за руку, когда они подходили к стоянке машин. Рядом с его «Фордом» стоял черный, видавший виды «Харлей». Ева подошла к мотоциклу, перекинула ногу через сиденье.

– Поехали?

Гордеев усмехнулся, покачал головой:

– Добрый жеребец. Так ты амазонка?

– Еще какая, – многозначительно улыбнулась Ева.

Петр огляделся. Через дорогу был продуктовый. Он подмигнул Еве, бросил: «Сейчас», и быстро перешел дорогу. Вернулся с большим пакетом. В нем были персики, черешня, клубника и немного апельсинов. Там же дожидались своего часа бутылка сухого красного и шампанское. Когда Гордеев забирался в свой автомобиль, Ева бросила:

– Не отставай от меня.

В юности он дружил с Саньком Птицей, заядлым драчуном и отважным мотоциклистом. Что он только не вытворял на своей «Яве»! Сколько аварийных ситуаций создал Птица на улицах Предтеченска – страшно подумать! Но Еве он и в подметки не годился. Такой бесшабашной езды Петр никогда не видел. И профессиональной. Его амазонка ветром обгоняла грузовики и джипы, пулей вылетела вперед и потом встречала отставшего Гордеева у светофора. Он только и ждал того, что сейчас придется выходить из машины и заступаться за новую знакомую, был готов драться за эту женщину до победного конца, но никто не остановил ее, так виртуозно она выписывала свои пируэты.

…Они въехали в зеленый район города, звавшийся «Родничком», где среди зелени стояли небольшие коттеджи. Один из них, двухэтажный, принадлежал Еве. Мотоцикл врос в землю у самых ворот, и девушка легко спрыгнула с седла. Гордеев вышел из «Форда», бережно хлопнул дверцей.

– Мадемуазель, у меня нет слов.

Она, держа в руке шлем, поклонилась:

– Благодарю.

– И не страшно – вот так, милая Ева?

Девушка пожала плечами:

– Когда занимаешься любовью, стоит чего-нибудь бояться?

– Ну-у…

– Нет, не нукайте, пожалуйста. Отвечайте. Разве самый маленький страх перед чем-то не способен убить все?

Он с любопытством посмотрел в глаза девушки.

– Очень может быть. Даже очень.