Она была нескладной вроде,

но как княжна, была нежна.

И в обществе, и при народе

она была мне, как жена.

Ее носил я на ладонях,

не клял за прошлое, не бил.

Но вот, однажды, я не понял,

не разобрал и оскорбил.

И на душе моей противно,

и гнусно так, жизнь не мила.

Она ушла. Как примитивно

звучат слова: она ушла.

Мне вспоминать про это больно,

и время боль не изжило.

Она вновь стала биксой вольной,

но без нее мне тяжело.

июнь 1981

МИМЫ

Мы - мимы!

Живем по канонам пантомимы!

И наши законы непоколебимы,

и наши обязанности ощутимы,

но наши права едва уловимы,

и наши дороги непроходимы,

и красноречивые жесты бьют мимо,

и слово толковое необходимо!

Мы - мимы!

Горланим У Р А,

хоть в кармане дыра,

со светом смешав темноту.

Мы бьем комара

острием топора

и молотом бьем в пустоту!

Мы - мимы!

По миру шагаем, как пилигримы!

И лица под толстыми слоями грима,

нам трудно дышать, здесь безжалостный

климат,

но знаем, пока есть средь нас подхалимы,

мы, как налимы, и немы, и мнимы,

гнем спины, и вольности недопустимы,

но верим мы, наши мечты исполнимы!

Мы знаем, пора

убить комара

и светом залить темноту!

Но мы, как вчера

горланим У Р А

и молотом бьем в пустоту!

Мы - мимы...

Краснодарский край, ст. Приазовская. 17 июля 1981

ТЮРЕМНАЯ

Холода, метели завывают,

и на нарах невозможно спать.

"Мусора" в мороз нас выгонят,

твари,

на карьерах уголь добывать.

Без отца жизнь жил я с малолетства,

не курил, не пил, не воровал.

Но сказал брат: "Выходи из детства,

парень!"

И меня с собой на дело взял.

Много в жизни я видал плохого,

богачей, рвачей терпеть не мог.

Шишкаря бомбили областного

значенья,

но меня поймали, дали срок.

Старший брат бежал, но мы-то знали,

что "менты" не дремлют на посту.

На четвертый день нашли, связали

брата,

и товарным сразу в Воркуту.

Третий год я уголь добываю,

третий год грызу зубами пласт.

По ночам свободу вспоминаю,

маму,

слезы так и падают из глаз.

Мама, мать, несчастная, скончалась.

Двое сыновей, и те - в тюрьме.

А невеста, дрянь, с другим связалась,

сука!

Выйду, она вспомнит обо мне.

Холода, метели завывают,

и на нарах невозможно спать.

Целый день мы уголь добываем,

молча,

чтоб свободу ночью вспоминать.

г. Шахты, июль 1981

РОДАКОВО

(монолог рецидивиста)

Здесь коптят житенку одинаково,

с красноротым каши не сварить.

С теми, кто не слышал про Родаково,

не о чем мне даже говорить.

Доверять привык я по натуре,

всех желающих на дело брал.

Но, однажды, раз меня надули,

и впервые я в тюрьму попал.

Нет, не только дачами, природой

славятся владенья под Москвой.

Есть места, не пахнет там свободой,

за колючей проволокой - конвой.

Химия - эт-дело не простое,

я пять лет здоровье отравлял.

Били сапогами за простои,

и не брали даже в слесаря.

Понял я, что мне одна дорога,

на законы стало наплевать.

Но клянусь, как на духу, ей-богу,

не хотел его я убивать.

Я вначале был вполне спокоен,

хоть меня он, гнида, обозвал.

А потом он мне сказал такое,

если бы знали вы, что он сказал.

Да, я срок тянул и пайку хабал,

но и в зоне даже ни один

мне в глаза такого не сказал бы,

что сказал мне этот гражданин.

Но могло все выйти похужее,

дали б вышку, я б сейчас не жил.

Но пятнадцать дали, и уже я

здесь в Родаково, как старожил.

Пусть коптят здесь жизнь все

одинаково,

с красноротым каши не сварить.

С теми, кто не слышал про Родаково,

не о чем мне даже говорить.

г. Шахты, июль 1981

МОЙ ДРУГ

Никите Стрельцову

Мой друг заброшен в Подмосковье,

да не нуждой, судьбой продажной.

Он пьет там воду вместо кофе,

и вместо плова ест там кашу.

Мой друг любил пожить красиво,

и был не прочь в делах забавных

сорвать себе куш с кружку пива,

и был охоч до женщин славных.

Китайской кухни был любитель,

едал трепанг с суан-х$FТрепанг с суан-х - дели китайс кухни.

любил чего покрепче выпить,

и, говорят, был планоманом.

Любил в футбол играть до боли,

до помутнения сознанья.

Мы вместе с ним учились в школе,

и так нелепо расставанье.

Был мир его - большая пропасть,

он в этом мире раз напился

и совершил большую глупость,

от водки разум притупился.

И, обмарав ладони мразью,

попался он в клещи закона.

И там его смешали с грязью,

товарным повезли вагоном.

Быть может, он жалеет, пав ниц,

что зря с работою не ладил,

что зря в кабак водил лимитчиц

и не на то все деньги тратил.

Мой друг уехал в Подмосковье,

оставив мне свинцовый череп...

Я ем плов и пью черный кофе,

и жду, когда придет мой черед.

июнь-август 1981

В ГОСТИНИЦЕ

В гостинице, в гостинице, в гостинице одной

эту девушку встретил я случайно.

Был теплый день, был теплый день, был

выходной.

Тепло, как видно, девушка эта излучала.

Я к ней подсел, я к ней подсел, я к ней

подсел в фойе.

Она мне улыбнулась так печально.

И понял я, и понял я, я понял, что у ней,

грустная у девушки есть тайна.

И я спросил, ее спросил, спросил я невзначай:

"Я вам помочь могу, могу, быть может?

Откройтесь мне, скажите мне, какая

такая печаль

вас мучает, вас гложет и тревожит?"

Я пригласил, я пригласил, я пригласил ее,

пройти, пожалуйста, в мой номер.

И девушка на приглашенье откликнулась

мое,

и улыбнулась мне улыбкой новой.

А в номере, а в номере, а в номере коньяк,

достал я два бокала и колбаски.

И девушка, та девушка сказала мне: "Чудак!

Ты видно, никогда не ведал ласки.

Конечно, я, конечно, я устала от всего,

устала я от мрази и от грязи.

Но ты, я вижу, парень, парень ничего.

Не откажу (за так) в интимной связи".

..............................................................

На утро я, проснулся я, нет девушки моей.

И голова болела непрестанно.

И понял я, и понял я, я понял, какая у ней,

у девушки была какая тайна.