– Это твоя жена? – Юлия приняла объятья, но не сводила с Веры пристального взгляда, свойственного симпатичным женщинам при виде потенциальных соперниц.
– Да, это моя Вера, прошу любить и жаловать, – ответил Саша. Вере хотелось быть столь же уверенной и естественной как он, но плечи и голова предательски клонились к полу. – А где Вадим?
– Боюсь, что он твою братскую любовь не разделяет, – Алёна Михайловна скривила губы в неприятной улыбке. – Как услышал, что ты едешь сюда, да еще и с женой, тем же вечером смотал отсюда удочки в неизвестном направлении.
Саша усмехнулся уголком губ.
– А жена-то твоя уж больно на Лидку похожа, – скрипучий смех Алены Михайловны сотряс воздух. – Она как вошла, я уж подумала, что эта бедовая опять с тобой заявилась.
Саша посмотрел на тещу брата долгим недобрым взглядом. Вера видела у мужа подобный взгляд однажды и вновь до смерти перепугалась.
– Я не понимаю, о чем вы, – голос Саши сделался глухим и мрачным.
– Да-да, я тоже заметила сходство, – Юлия словно решила подлить масла в огонь.
Сашины губы сжались в одну тонкую полосу. Его ноздри медленно втягивали в себя воздух, Саша всецело отдался этому дыханию.
– Подойди ко мне, Сашенька, я тебя обниму, – Вера вздрогнула, услышав голос свекра – слишком громкий и ясный для его возраста и состояния здоровья. – И пусть твоя жена тоже подойдет. Я хочу поцеловать ее.
Вера смутилась. Она с трудом сделала шаг навстречу Сашиному отцу, подавляемая пристальным взглядом Алены Михайловны и ее дочери.
Саша опустился перед отцом на одно колено, они тепло и сердечно обнялись. Вера долго медлила, но решила последовать его примеру. Руки старика были шершавыми и холодными. Он погладил ее по волосам.
– Добро пожаловать в семью, дочка, – произнес он, держа в руках Верино лицо. – Как тебя зовут?
– Вера, – ответила она.
– Мое имя Петр Сергеевич. Можешь называть меня так, а можешь папой. Как тебе самой удобнее.
Вера не смогла назвать его отцом, и знала, что не назовет и впредь, но была благодарна Петру Сергеевичу за такой тёплый приём.
– Спасибо, – сказала она.
– Отдохните с дороги. Завтра мы нажарим шашлыков в честь вашего приезда.
Саша взял Веру за руку и повёл по лестнице на второй этаж. Все его движения были резкими и нервными, он не удостоил жену и тёщу брата взглядом, только лишь кинул им в лицо своё надменное безразличие, как кидают крохи со стола надоевшим псам.
Вот ты совсем один,
И это твоя воля.
Ты жизни властелин.
Сладка ведь твоя доля?
Ты бросил всё и всех,
Никто тебе не нужен.
И это твой успех,
Теперь ни с кем не дружен.
И вспомни же теперь,
Как сильно докучали.
И вот закрыл ты дверь,
Все сразу замолчали.
Ты счастлив, что один?
Что чай твой отсырел?
Не ври хоть сам себе -
Душой ты постарел.
Глава 2
Вадим Дронов был одним из немногих людей, что любили лихие дороги-серпантины. Нет, он не был бывалым и рисковым водителем, напротив – на дорогах он отличался достаточной аккуратностью.
Просто извилистые горные дороги помогали ему забыться. Вадим сосредоточенно впивался руками в руль и силой давил на газ при подъемах, затем вдумчиво притормаживал на спусках. Занимательная автомобильная игра. Благослови Бог эти сложные, требующие внимания дороги.
Вадим ехал в ночь, заранее зная, что день обещает быть насыщенным на эмоции.
Всю дорогу его одолевало воспоминание – грядущим днём будет ровно год, как умер его тесть Евгений Левин. Вадим ненавидел тестя всей душой за то, что тот попрекал его куском хлеба. Семья Вадима после смерти Павла в самом деле жила на подаяние семьи Левиных. Павел был кормильцем, опорой… Павел был всем.
Возможно, подсознательно Вадим даже желал тестю смерти. А вот теперь, когда год назад Евгений Левин умер от инсульта ранним утром в больничной палате, Вадим проникся к нему неожиданной симпатией.
Возможно (а скорее даже вероятнее всего) он, Вадим, кончит также. Обыкновенная будничная, оттого и горькая смерть. Нет, тесть ее не заслуживал, ему следовало умереть более славно и ярко – под стать своей личности.
Вадим мысленно воспроизвёл в голове облик тестя, представлявшего собой архетипичный образец представителя богоизбранного народа. Его холёные женственные руки свидетельствовали о целом поколении праздных изнеженных состоятельных дельцов.
Глаза тестя светились умом и хитрецой, какая бывает у людей с высокой коммерческой жилкой. Он умел делать деньги из всего на свете, делал их так легко, будто раскладывал колоду карт, намереваясь поиграть в дурака.
Затем Евгений пресытился размеренной жизнью, и благословил небо за свою дочь, свою принцессу Юленьку. Он обожал ее и гордился тем, что Юля выросла красавицей. Вот тут-то фортуна отомстила ему за долгие годы безлимитного пользования ее дарами. Любимая неотразимая Юленька вышла замуж за абсолютно бесперспективного парня, а ведь могла найти себе обеспеченного достойного мужчину. По правде сказать, добровольно Евгений Левин не отдал бы дочь за Вадима Дронова, если б она не забеременела от него. Его утешало только то, что Юленька любила этого дурака, иначе стала бы так позорить семью. Евгений и Алёна Левины сидели за кухонным столом, смотрели куда-то в пустоту и гадали, отчего с ними произошло такое несчастье. Они просто физически не могли выносить этого недоумка, знали бы, что Вадим когда-то станет им зятем, побросали бы свой доходный туристический бизнес (Левины содержали элитный гостевой дом) и убрались бы куда глядят глаза.
Но Евгений Левин погоревал и смирился. Ради своего света в окне – Юленьки. Ради внука (не расти же мальчишке безотцовщиной). Евгений Левин нес на себе крест в виде зятя и его родственников, в частности хамоватого братца Вадима Саши, которого не могла заткнуть за пояс даже такая знатная горлопанка как жена Евгения Алёна Михайловна.
Кстати, о ней. Когда-то Алёна Михайловна была молоденькой нежной красавицей с тихим переливчатым голосом. Теперь же она расплылась вширь от их семейного богатства. Почему оно повлияло на неё именно так? Ведь обычно жены богатых мужчин хорошеют от наличия денег. Но над Евгением Левиным, очевидно, тяготел какой-то злой рок. Он стал погуливать на сторону, но эти сиюминутные наслаждения приносили больше стыда, чем истинного удовольствия. Он был слишком хорошим отцом. Каждая из его ночных девочек напоминала Юленьку. Не дай Бог, чтобы его принцессу постигла подобная судьба.
Но разводиться Евгений не считал возможным. Его слишком многое связывало с женой, в том числе материальная составляющая жизни. Недаром тетка Евгения почитала Алену Михайловну за свою.
– Наша, наша, – одобрительно кивала старая еврейка, наблюдая за женой племянника.