Когда машина остановилась, кто-то открыл багажник, вытащил Морозова из него, а потом и из мешка для мусора.

Ему не стали завязывать глаза, а тихо приказали, чтобы он их закрыл. И Морозов честно выполнил приказание.

От этого тихого голоса он пришел в ужас.

Он с детства боялся таких приказаний и угроз, потому что жил в «элитном» доме, построенном на Грушевке. Это был первый дом будущего многоэтажного квартала. Но почему-то другие дома строились медленно, и их пятиэтажка долгое время была окружена частным сектором, в котором, как говорили его родители, жили окраинные бандиты.

Впрочем, сами бандиты имели вполне приличный вид, не ходили шайками, работали в локомотивном и вагонном депо, да и Владику не делали ничего плохого. А вот их дети испытывали истинное наслаждение, поймав его одного по дороге домой или из дома. Один из их предводителей, имевший кличку «Зяблик», никогда не кричал. Он тихим голосом, почти шепотом приказывал Владику измерить спичкой ширину улицы. А потом так же тихо требовал озвучить результат. После чего уже более громко сообщал окружению:

– Молодец, умный мальчик, хорошо считает.

После этого он давал Владику пинка, и они расставались до следующей поимки.

Собственно о чем-то подобном может поведать любой современный интеллигент, живший в многоквартирном доме рядом с домами частными. На языке ученых гуманитариев это называется социализаций. И в этом нет ничего удивительного.

Удивительным было то, что день, когда его снова поймают окраинные для проведения математических экспериментов, Морозов чувствовал заранее. Накануне он начинал испытывать неприятный холодок под ложечкой. Но мер к бегству и спасению не предпринимал. То ли тихий вкрадчивый голос Зяблика завораживал его, как взгляд удава завораживает кролика. То ли он как хронический больной знал, что у него будет какое-то время для нормальной жизни после очередного приступа болезни, и ждал наступления этого приступа. И действительно, после очередной поимки на какой-то период Морозов становился неинтересен для окраинной шпаны.

Так продолжалось довольно долго. Но самое удивительное было в том, что со временем он не только притерпелся ко всему этому, но и стал испытывать желание вновь услышать нарочито вкрадчивый голос Зяблика. Да и Зяблик перешел с ним на более мягкие формы взаимоотношений. Во всяком случае, пинка Владик уже не получал и все ограничивалось измерением длины находящихся на улице предметов сначала спичкой, а потом сигаретой. Что было гораздо удобнее, потому что сигарета была длиннее и процедура заканчивалась быстрее.

Морозова привели в подвал, он понимал это, поскольку идти пришлось по лестнице, ведущей вниз, остановили перед какой-то дверью и втолкнули в помещение.

Послышался лязг задвижки, но Морозов глаза не открыл, потому что не получил команды от вкрадчивого голоса «конвоира».

Вартов приехал во Фрунзенское РУВД, поднялся на второй этаж к начследу. С ним он был шапочно знаком.

Нельзя сказать, что начслед обрадовался появлению Вартова, но и не огорчился особенно. В жизни все может быть: сегодня ты полезен прокурорскому важняку, завтра он окажет услугу тебе. Чего еще от жизни желать?

Начследа звали Виктор, был он в звании майора. Кабинет его выглядел игрушкой. Что могло свидетельствовать только об одном: он любит свою должность и даже «тащится» от нее.

– Чем могу? – сказал начслед после дежурных приветствий.

– Друга у меня похитили, – ответил Вартов.

– Похитили или он пропал?

– Похитили.

– Сему есть свидетели?

– Да, его гражданская жена, – произнес Вартов, несколько повысив статус Елены в глазах начследа.

– Сожительница? – отреагировал на это начслед.

– Пусть будет так.

– Она может сделать заявление?

– Может. Но стоит ли ее трогать? Она, скорее всего, не в курсе всего, что происходит. Это, во-первых, а во-вторых, может направить нас по ложному следу.

– Она…

– Нет, у нее представление о наших возможностях из женских детективов. Есть и в-третьих, но это только предположение.

– И какое же?

– Все это некая ошибка. Морозов не олигарх, он консультант в некоей консалтинговой фирме. Пятое колесо в телеге, как раньше говорили.

– Но мы не можем начать расследование об исчезновении кого-либо, если он не отсутствует хотя бы три дня.

– Это тогда, когда он просто исчез. Но в данном случае у нас есть… будут показания свидетеля о том, что его поместили в мешок и затолкали в багажник машины.

– И все равно в этом случае нет оснований для возбуждения уголовного дела. Возможно, это ей показалось или у них неприязненные отношения. И она решила таким образом подставить своего сожителя… Нужно еще что-нибудь…

– Ты скажи еще, что это чья-нибудь шутка.

– Ну я так не скажу.

– Да я и сам понимаю, что нужно еще что-нибудь, но у вас есть возможность начать проверку факта до возбуждения уголовного дела… Возможно, к тому времени все разрешится или, во всяком случае, проявится в большей степени.

– Каким образом? – спросил начслед, он все больше входил в роль надзирающего за законом и законностью проведения следственных действий. – Мы обнаружим его труп?

– Нет, возможно, он вернется, так как похитители убедятся, что взяли не того, и его отпустят…

– Если похитители ребята серьезные, что им его отпускать… Грохнут, чтобы потом проблем не создавал.

– Если они ребята не совсем отмороженные, то они так не поступят. Но если истинные отморозки, то это как раз возможно.

– Хорошо, – согласился начслед, – мы можем начать проверку, но пусть первым материалом в ней будет объяснение этой дамы.

– Да нет проблем, – ответил Вартов, – я сейчас ей позвоню.

– Прекрасно, – сказал начслед, – я сам этим займусь, потому что моим подчиненным надо будет долго объяснять, для чего все это делается.

Вартов согласно кивнул. Он чувствовал себя неловко в роли просителя. Обычно при контактах с милицейскими коллегами все было наоборот.

– Чего прижмурился? – раздался до боли знакомый голос. – Можешь открыть глаза и убедиться, что ты не в раю.

Морозов открыл глаза. Он стоял в некоем помещении, больше похожем на тюремную камеру. От этого помещения исходил еще более отвратительный запах, чем от той попоны, на которой он лежал несколько минут назад. Но самое отвратительное было то, что на нарах этой камеры, на правах хозяина в позе лотоса сидел его недавний оппонент Налыгов. Такое Морозову и в страшном сне присниться не могло.

– Ты как тут оказался? – спросил Морозов.

– Знаете, коллега, – начал говорить Налыгов, поправив очки и по-зэковски оттопырив нижнюю губу. – Я расскажу вам, как я здесь оказался. Иду я по улице, никого не трогаю. И вдруг вижу шильду, на которой написано – тюрьма. Дай, думаю, зайду… Вот так я здесь оказался.

– Ну хватит ерничать, обстановка не располагает к таким шуткам. Так как все же ты тут оказался?

– Предполагаю, что так же, как и ты, – ответил Налыгов, нарушив некие правила ведения научной полемики, обратившись на «ты» к оппоненту, который почти вдвое старше его по возрасту.

Морозову стало неловко, что он, проживший на свете более пятидесяти, растерялся в означенной ситуации и ведет себя не так уверенно, как Налыгов. Он прошел к нарам и попытался сесть.

– Стоп, – сказал на это Налыгов, – а где разрешение?

– Разрешение на что? – не понял Морозов.

– Разрешение пройти и сесть на чужие нары, ты что, первый раз в тюрьме?

– Первый, – ответил Морозов.

– Ну тогда слушай, что тебе говорят старые сидельцы. Если уж ты попал в камеру, то должен представиться.

– Зачем? – спросил Морозов, все более теряясь от уверенного и бесцеремонного тона молодого сокамерника.

– Затем, чтобы старожилы поняли, что ты такой же сиделец, а не подсадная утка вертухаев.

– Кого?

– Вертухаев.

– И кто такие вертухаи и при чем здесь утка?