Добравшись наконец до крайних домов деревни, Соня увидела следы погрома. Именно то, чего она опасалась. Давящая тишина вокруг. Даже не стала заходить в первую избушку, хотя дверь, слетевшая с петель, была широко открыта. Осторожно ступая, пошла дальше, бормоча себе под нос, чтобы не так жутко было:

– Ну здрасьте, заходите люди добрые. Хотя бы бревнышком подперли, что ли…

На самом деле, как тут не понять. Банда напала на деревню, разграбила, жители, скорее всего, мертвы, так кому и от кого тут запирать двери?

И все же Соня не теряла надежды, а может, просто хотелось спрятаться, в тот момент ей казалось, что ближе к центру деревни будет безопаснее, не так одиноко, что ли. В идеале, конечно, куда-нибудь в подпол залезть и схорониться там до утра, а утром видно будет.

Разбитые двери и следы разграбления были и в центре. Разбойники здорово порезвились. Соня только не понимала, зачем такая звериная жестокость, зачем было убивать всех? Зато потихоньку оформлялась и крепла в сознании очень неприятная мысль.

Куда к чертям занес ее этот шторм?

Что за место?

Утварь, предметы быта, все, что не сгодилось разбойникам, было в беспорядке разбросано. Конечно, при дневном свете было бы видно лучше, но и сейчас Соня понимала, что все эти предметы ей в принципе знакомы, но видела она нечто подобное только в музее или в кино.

И никаких следов цивилизации. Никаких.

Никаких проводов, линий электропередачи. Неизменных железяк, спутников рода человеческого. Хоть бы одну пластиковую бутылку узреть. Она поймала себя на мысли, что обрадовалась бы до поросячьего визга, наткнись она сейчас на этикетку сникерса или банку кока-колы.

Даже привычного глазу родного мусора не было.

Так не бывает. В нашем мире, так не бывает. Где люди – там и мусор.

Люди тут есть, своими глазами видела.

Это что же…?!

Дальше она просто запретила себе думать.

А ноги как раз остановились напротив входа в один из домов, стоявших у центральной площади. Стараясь ступать очень тихо, вошла.

Глаза хоть и привыкли к темноте, передвигаясь внутри, она наткнулась на что-то, валявшееся на полу. Зашибла пальцы на ноге. Следующий шаг кряхтя и морщась делала уже крайне осторожно.

И вдруг – явственный шорох откуда-то снизу, и сдавленный хрип.

Соня шарахнулась наружу, зацепилась ногой за что-то мягкое и рухнула. Раздался грохот, видимо, она сбила табурет или еще какой предмет местной мебели. Забарахталась, начиная понимать, что под ноги ей попал труп.

От этого всего стало жутко, она уже хотела броситься бежать, но тут услышала жалобный голос, скорее даже стон. Кто-то просил помощи. Ужас прошел, уступая место здравому смыслу.

Тут есть кто-то живой, и этому кому-то нужна помощь.

– Кто здесь? – негромко спросила Соня, настороженно прислушиваясь, чтоб если что, рвануть наружу.

Голос что-то произнес, она не разобрала что. Одно понятно, голос женский. Похоже, старуха. Немного приободрившись, Соня стала спрашивать:

– Где вы? Вам плохо? Отзовитесь, – потом добавила зачем-то, – Вы говорите по-английски?

В ответ опять жалобное бормотание и стоны, а потом шорох. И чиркнуло огниво, раз, другой. Посыпались искры, зажигая трут. Крохотный огонек чуть-чуть осветил помещение, выхватывая из темноты сморщенное лицо старухи.

Соня сглотнула, застыв от неожиданности.

Старуха зажгла от огонька огарок свечи, в комнате стало светлее, и наконец стало видно, обо что же она споткнулась. Тело молодой женщины. Остекленевшие глаза смотрят в потолок. Поневоле содрогнувшись, Соня постаралась отойти подальше. А старуха, глядевшая на нее из своего угла вдруг позвала, делая характерный жест.

Понятно, что ее просят подойти, однако подходить совершенно не хотелось. Но старуха вновь жалобно позвала, повторив жест. И, видимо, она была очень слаба, потому что рука бессильно опустилась.

Отказать пожилому человеку в помощи из-за собственной трусости? Ну уж нет.

Была не была, подумала Соня и подошла к старухе.

Опустившись на колени, протянула руку, коснуться ее:

– Что с вами? Вы ранены? Где у вас болит?

Та покачала головой, словно поняла о чем речь, и снова заговорила, указывая согнутым заскорузлым пальцем куда-то в сторону.

– Я не понимаю вас, – пробормотала Соня. – Давайте я помогу.

Она действительно не могла уразуметь, что старуха от нее хочет, просто собиралась помочь той добраться до кровати, видневшейся в углу. Но старуха отчаянно замотала головой, а потом вдруг резко вцепилась в нее обеими руками, подтянула к себе и прильнула губами к губам.

Соня чуть не задохнулась от отвращения, особенно когда осознала, что бабка укусила ее за губу, и в рот попала кровь. Отшатнулась с криком. Старуха откинулась назад в изнеможении, прикрывая глаза. Слабым голосом проговорила задыхаясь:

– Ундина… Не уходи, прощу тебя… Прошу…

– Что? – обалдела Соня, оттого что теперь ее понимает. – Что…?!

– Прости, Ундина. Прости, если оскорбила тебя, но так ты меня услышишь…

Соня уже немного отошла от шока.

– Да ладно, – проговорила она, вытирая губы. – Просто это было как-то неожиданно. И вообще… А почему вы меня так назвали? И почему я теперь вас понимаю, а сначала нет?

Бабка секунду смотрела на нее лихорадочно блестевшими глазами, потом выдала:

– Ты дитя воды, пришла из моря. Ты Ундина. А чтобы понимать язык, надо было обменяться кровью.

Ну как бы да… из моря пришла, это точно.

Соня оглядела себя, вид, конечно, потрепанный, но даже в потерявшем всякую форму льняном брючном костюме когда-то бледно-фисташкового цвета она не была похожа на русалку. Разве русалкам хвосты не полагаются? Спохватилась, может, у нее водоросли в волосах?

А старуха зашептала снова:

– Прости старую Улейн, прости старую ведьму… Ты предсказана. Я не могла уйти, не увидев тебя. Прошу… – она взяла паузу, потом прослезилась. – Помоги, Ундина!

– Да, конечно, я помогу вам, – начала было Соня.

Но та покачала головой:

– Не мне, Ундина, я умираю. Моему внуку, – слабо махнув рукой на тело женщины, лежавшее на полу, сказала, – Дитя моей дочери. Она мертва, мне тоже немного осталось. Ребенок погибнет. Ундина, обещай, что не оставишь его, не дашь умереть…

Старуха вновь вцепилась в Соню скрюченными пальцами, голос ее усилился. Глаза ловили взгляд, молили.

– Ну что вы, успокойтесь. Конечно, я позабочусь о ребенке. Обещаю.

Соня плохо себе представляла, как будет заботиться, но никогда бы не смогла бросить ребека умирать. Бабка блаженно прикрыла глаза, прошептала, указывая пальцем на пол сбоку от себя:

– Нол, мой мальчик… он там…

Там, это в подполье? Соня тут же бросилась искать крышку люка, понимая, что не зря ей тогда шорох снизу померещился. Взяла огарок, посветить. Действительно, в подполье сидел чумазый полуголый карапуз лет примерно трех и таращился на нее испуганными глазенками.

– Нол, малыш, выходи, – позвала, поманив его рукой.

Малыш испуганно смотрел несколько секунд, потом у него затряслись губки и прозрачными слезками наполнились огромные глаза.

– Нол, – не выдержала Соня. – Иди ко мне, малыш, не надо плакать. Вылезай.

Малыш неожиданно быстро вылез, вскарабкался Соне на колени и, приникнув к ней всем своим вздрагивающим тельцем, заплакал.

– Ну, ну… Ну не плачь, малыш, чш-ш-ш. Тихо, хороший… тихо…

Прижимая к себе мальчишку, Соня повернулась сказать женщине, что все будет хорошо. Но остановивший взгляд той уже лишился жизни. Старуха была мертва.

Соня застыла, оглядываясь вокруг, а потом сама чуть не разрыдалась от бессилия.

Но теплое детское тельце, доверчиво прильнувшее к ней, заставило собраться. Теперь у нее есть ребенок, сын. Теперь надо быть сильной вдвойне, ради себя и ради малыша.

Подумать об одежде и пище, об отдыхе.

В углу стояла кровать. И пусть в комнате, тут же рядом, лежат мертвые мать и бабка этого мальчика. Мертвые не мешают спать.