Хотел я набрать Ряжской еще из электрички, везшей меня в Лозовку, чтобы высказать все, что на душе имелось, но подумал маленько – и не стал. Зачем спешить? Нет, торопиться на надо. Приберегу эту карту на потом и пущу в ход тогда, когда подходящий момент наступит. А его долго ждать не придется, наверняка Ольга свет Михайловна в своем ежедневнике целое расписание по моей особе оформила. Вот поспорить могу, что все так и обстоит.

И то странно, что она за эти дни ни разу не позвонила. Паузу выдерживает, что ли?

Я как в воду глядел. Звонок от Ряжской раздался уже совсем вечером, когда мы с Родькой, Вавилой Силычем и Жанной смотрели по телевизору старых добрых «Пиратов Карибского моря». Вернее, это они смотрели, а я так, тихонько подремывал под свист ветра, хлопанье парусов на фок-мачте и пушечную канонаду, без которых, по мнению создателей этого фильма, пиратская жизнь в Карибском море положительно невозможна.

– Надеюсь, не разбудила? – ласково осведомилась у меня бизнес-леди. – Ты извини, просто раньше никак не получалось позвонить.

– Так и не звонили бы, – резонно ответил я, добавив в голос сонливости чуть больше, чем в нем на самом деле было. – Или что-то срочное?

– Срочное, Саша, – печально произнесла Ряжская. – Срочное. Без тебя, боюсь, никак не обойтись.

– Но два года как-то обходились? – я зевнул. – И ничего, никто не умер.

– Если бы ты только мог представить, насколько ты неправ, – вздохнула моя собеседница. – Скольким хорошим и добрым людям ты мог помочь, если бы не мотался невесть где столько времени.

– Думаю, кое-какие слова в вашей фразе надо поменять.

– Какие именно?

– «Хороших и добрых» следует заменить на «полезных и влиятельных». Или я не прав?

– Даже если и так, что такого? И потом, одно не отменяет другого. Разве влиятельный человек не может быть хорошим?

– Может, – согласился я. – Почему нет? Да все мы хорошие, особенно когда спим зубами к стенке.

– Рада, что мы с тобой понимаем друг друга. Ведь понимаем же, да?

– Нет, не понимаем. Я раз за разом вам пытаюсь объяснить, что роль придворного лекаря при семействе Ряжских мне не нужна, а вы упорно пытаетесь меня на нее оформить. Иногда мне кажется, что проще вас убить, чем вбить в голову то, что у нас разные взгляды на жизнь и смерть.

Замолчала. Как видно, задумалась над словом «убить», прикидывала – это я шучу или нет?

– И ведь заметим, я было даже чуть поддался на ваши уговоры. Почему? Потому что мне показалось, что, возможно, мы сможем кое-какие партнерские дела вести. Более того, я проникся этим потенциальным сотрудничеством, встретился с вашим супругом, человеком, признаемся, не очень приятным, и даже простил ему то, что он ко встрече со мной подготовился не самым миролюбивым образом. Подобное, чтобы вы знали, вообще мало кто из моих коллег по цеху с рук спустит. А я глаза закрыл. Это ли не свидетельство моего к вам огромного расположения? Что там, я даже посетил с вами клинику Вагнера и помог вашей сестре. Кстати, как она?

– Значительно лучше, – чуть севшим голосом сообщила мне женщина. – Про тебя вспоминает часто, спрашивала меня, не заглянешь ли ты к ней еще раз.

– Вот! – укоризненно произнес я. – Но что же я получил от вас в ответ? Буквально плевок в лицо. Нет, дорогая моя Ольга Михайловна, так не пойдет. Знаете, у меня есть понимание о том, что такое самоуважение. И говорю я с вами сейчас лишь потому, что меня мама с папой в детстве хорошо воспитали, привив почтение к людям старшего возраста.

– Это уже перебор, – возмутилась Ряжская. – Не настолько я и старше тебя!

Мне очень хотелось сказать «настолько», но это было бы уже откровенное хамство, которое не слишком укладывалось в ту канву разговора, которую я для себя определил.

– Объясни по-человечески, что опять не так? – потребовала у меня женщина. – Без этих твоих метафор!

– Вы файл, что мне переслали, сами открывали? – осведомился я у нее. – Смотрели, что внутри?

– Нет. Мне его отправил начальник службы безопасности, а ему я доверяю, он профессионал.

– Лентяй он, а не профессионал. Или, что вероятнее, дилетант, рядящийся под специалиста. Алеша – тот был профи, а этот черт знает что и сбоку бантик! Полагаю, вы с мужем еще живы лишь потому, что по нынешним временам стрелять и взрывать богатых людей практически перестали. Если бы не эти социальные перемены, то я бы сейчас спокойно спал, а вы в аду горели.

– Саша, ты не перегибай палку, – снова попросила меня Ряжская.

– Ольга Михайловна, мы взрослые люди, и оба понимаем, что для таких, как вы и ваш супруг, дорога в рай закрыта накрепко. Слишком много всего недоброго на вас висит. Давайте честно: ведь хватает в вашем прошлом такого, о чем до сих пор не то что говорить, но и думать не рекомендуется? Молчите? Ну вот. Впрочем, если вас это успокоит, то у нас есть хорошая возможность там встретиться. Вряд ли и мне светит что-то другое.

– А он есть? – помолчав, спросила моя собеседница. – Рай?

– Без понятия, – ни капли не соврав, ответил ей я. – Да и никто вам правду не скажет, потому что ее никто не знает. Придет ваш час – все само собой разъяснится. И мой вам добрый совет: не приближайте его столь интенсивно. Я, так и быть, по старой дружбе в последний-распоследний раз сделаю вид, что не сильно меня ваш обман задел, но есть же и другие люди, которые могут подобного кидка не простить. Я сказал, что взрывать и стрелять практически перестали. Но «практически» не значит «совсем».

– По-прежнему не понимаю, о чем ты ведешь речь, но разберусь, – тоном, который начальнику ее службы безопасности ничего хорошего не сулил, пообещала Ряжская. – Обещаю.

– Мне обязательно сейчас говорить что-то вроде «я вам верю»? – лениво осведомился я. – Может, обойдемся без ненужных формальностей? Да и вообще… А что до Бэллы – я к ней обязательно загляну. Обещаю. Причем не для того, чтобы вам, Ольга Михайловна, услугу оказать, а просто потому, что ваша сестра мне понравилась. Мало сейчас на свете настоящих людей осталось. Может, она вообще одна из последних. Я, конечно, не образец добродетели, но какие-то вещи иногда и просто так готов делать, по велению души.

– За сестру – спасибо. Для нее правда твой визит очень важен, – совсем уж посмурнел голос Ряжской. – Что до наших вопросов – да, признаю свой недосмотр. Я должна была проверить документы, которые тебе отправляла, но этого не сделала. И все, Саша, не жди от меня большего. Можешь считать меня зажравшейся сукой, но многословно и подолгу извиняться перед кем-то я отвыкла. Да и пустое это. Дело сделано, чего теперь словами сорить?

– А зря, – назидательно произнес я. – Смирение есть добродетель. И сразу – я завтра с утра собираюсь наведаться в банк. Надо карты новые сделать, то-се… Да и коллег бывших повидать хочется. Ну, если кто-то из них там еще работает, разумеется. Может, уже давно все поувольнялись. Так вот, буду я там часам к одиннадцати, и если у вас есть желание повидаться – подъезжайте. Тогда и продолжим беседу о добродетелях, извинениях и всем таком прочем. А пока доброй ночи вам, Ольга Михайловна. Доброй, спокойной, мирной ночи.

Ласково проворковав последнюю фразу, я нажал на «отбой» и глянул на разношерстную компанию, сидевшую на полу, дувшую квас, хрустевшую сушками и таращившуюся в экран, на котором лихо бегал по кучам золота, укрытым в пещере, Джек Воробей. Ах, извините! Капитан Джек Воробей.

– Жанна, душа моя, как досмотришь фильм, давай-ка дуй к Ряжским и пугани их там как следует, – обратился я к призраку, который расположился между моим слугой и подъездным. – Пошуми в доме хорошенько. Стулья подвигай, картинами о стены погрохай, можешь даже какую-нибудь вазу разбить о пол.

– Александр, нехорошо! – повернувшись ко мне, укоризненно произнес Вавила Силыч. – Пугануть – туда-сюда, но имущество-то зачем портить?

– Поправка принимается, – согласился я. – Просто пошуми. И главное, как они всполошатся, бегать начнут и свет везде включать – затаись, не шали. А как угомонятся – начинай по новой. И так всю ночь, до рассвета.