– Что с тобой, родная?

Выскочив из кухни, Эмма с размаху налетела на бабушку.

– Это мальчишки, – выпалила Эмма. – Иногда они просто выводят меня из себя. Я, видите ли, тебе родственница, а они нет, поэтому они меня обвинили в том, что я считаю себя главнее их, называют снобом, а это не так.

Перед тем как отправиться с Беном в очередной поход за шишками, Мад сидела и примеряла шляпы. Отказавшись от трех шляп подряд, она наконец надела задом наперед клеенчатую зюйдвестку, превратившую ее в китайского кули.

– Все мы снобы, – спокойно произнесла она, – и все мы любим считать себя главнее других. Не будь этого, мы все остались бы обезьянами. – Она позвала своего юного товарища, который лакомился у буфета в столовой мятными карамельками. – Мы с Беном наберем мешок, а потом я хочу прогуляться с ним до Таффи. Хочешь пойти с нами?

Мысль о мистере Уиллисе, засевшем в одиночестве в своем логове над спрятанным под половицей гелигнитом, и о мешках, в которые когда-то был завернут труп капрала Вэгга, так и лежащих обугленными и мокрыми на куче компоста, оказалась последней соломинкой.

– Нет, – сказала Эмма. – Что-то не хочется. И если быть до конца откровенной, тебе тоже лучше не ходить. Он слишком много знает. Может быть опасен.

– Вот потому я и хочу его повидать, – ответила Мад. – Чем больше он знает, тем больше ему льстит пребывание в наших рядах. Я знаю, как обращаться с Таффи.

Она устремилась навстречу дождю, и Эмма подождала, пока и она, и Бен, бежавший за ней по пятам, не скрылись за деревьями. Потом она прокралась наверх, следя, чтобы Дотти или старшие ребята ничего не заметили, и вошла в бабушкину спальню, намереваясь позвонить доктору Саммерсу. После того как она набрала номер, она вспомнила, что телефон теперь прослушивается. Ничего страшного. Нужно всего лишь подбирать выражения.

– Да? – дежурная хирургического отделения сразу же соединила ее с доктором, и Эмма по тону его голоса догадалась, что его ждет для осмотра следующий пациент; на разговор не более двух минут.

– Это Эмма. Похоже, что у нас неприятности.

– С ногой Терри или с бабушкиным сердцем?

– И то и другое.

– Что ж, тебе лучше привезти их обоих в больницу, и я погляжу, в чем дело.

– Не могу. Может, вы еще не слышали, что с сегодняшнего дня в районе Полдри запрещено пользоваться частными машинами. И воду нам отключили. А этот разговор прослушивается.

Услышав собственные слова, Эмма с трудом узнала свой голос. Такая смелость удивила ее. Я веду себя в точности как Мад, подумала она, я вовсе не собиралась говорить ничего подобного.

– Подожди минутку, – сказал доктор Саммерс, и интонация его голоса изменилась. Она услышала, как он положил трубку на стол и, видимо, ушел переговорить с дежурной, – прошло порядочно времени, прежде чем она вновь услышала в трубке его голос.

– Я просто проверил, Эмма. Завтра неделя с тех пор, как Терри наложен гипс. Пора его снимать и подкладывать под пятку специальную стельку. Я организую его доставку в больницу, это займет не более получаса. Если бабушкино сердце потерпит, я смогу ей заодно выписать рецепт.

– В том-то все и дело. Боюсь, это нельзя отложить до завтра, она может себе навредить.

– Понятно.

Конечно, он не понял, что происходит, но до него дошел намек, что Мад выходит из-под контроля.

– Твой отец уже уехал домой в Лондон?

– Хуже того. Он либо в Нью-Йорке, либо в Бразилии.

– Очень кстати. Ладно, Эмма. Я заеду сегодня, не знаю только когда.

Он повесил трубку. За это время, подумала Эмма, он выяснит, что творится у нас в районе, и использует все свое влияние, чтобы попытаться помочь. Вряд ли он добьется немедленных результатов, завтра ведь праздничный день; тем не менее из одного района в другой поползут слухи, и тот факт, что маленькое сообщество наказано за смерть одного военного, смерть, причины которой не доказаны, со временем подтолкнет кого-нибудь к действиям. И все же, все же… Сказать доктору Саммерсу правду, если он приедет? Не примет ли он сторону тех, кто считает наказание заслуженным? Она отвернулась от телефона, внезапно охваченная унынием. В конце концов, позвонив в больницу, она, вероятно, поступила неверно.

Выглянув в окно спальни Мад, Эмма увидела, что на поле около садовой ограды стоит «лендровер» мистера Трембата, за рулем сидит сам фермер, а из кустов появились Джо и Терри на своих костылях и направились к грузовику. Эмма распахнула окно.

– Куда вы? – крикнула она.

– На ферму, – крикнул, оборачиваясь, Джо. – Мадам знает, мы договорились вчера вечером. Поможем мистеру Трембату – нас не будет целый день.

Они заулыбались, Терри помахал костылями, и они двинулись к машине.

«Я теперь не одна из них, – подумала Эмма, – я отрезанный ломоть, мне приказано не лезть в их дела, я лелею классовое самосознание, я чужая». Она оказалась на ничейной земле между сверстниками и пожилыми; между Джо и Терри, и Дотти, и Мад.

Она еще заметнее почувствовала эту изоляцию, когда через некоторое время увидела, что шишечная экспедиция возвращается из леса не вдвоем, а втроем. Мистер Уиллис, закинув за спину большой мешок, шагал рядом с Мад и неустанно болтал. Естественно, никто и не подумал поблагодарить его, забрать мешок и распрощаться у калитки; Мад проводила помощника до крыльца, велела бросить мешок и позвала Эмму.

– Скажи Дотти, что Таффи останется на обед. Он ест все, кроме мяса убитых животных.

Мистер Уиллис, как обычно, церемонно поклонился Эмме.

– Послушаешь, так можно подумать, что я считаю вас всех живодерами, – улыбнулся он. – Хотя, по правде говоря, вид людей, жующих мясо, может оскорбить вегетарианца вроде меня.

– Думаю, вам не следует беспокоиться, – ответила Эмма, – ожидается свекольный суп и вареная капуста.

– Масса витаминов, – сказала Мад. – Проходите, выпейте чего-нибудь. Надеюсь, вы не откажетесь от такого предложения?

– И правда, не откажусь. – Мистер Уиллис снял ботинки, явив миру желтые носки. – Приемлите немного вина для пользы желудка – рекомендовал еще апостол Павел. Но от виски и даже бренди я тоже не откажусь.

– Если хотите, я принесу все три, – сказала ему Мад.

Эмма скрылась на кухне, спеша предупредить Дотти.

– Боюсь, сегодня мы засидимся надолго, – вздохнула Эмма. – Бей скорей в гонг, а не то возлияния продлятся весь обед.

– И зачем Мад понадобилось его приглашать? – ответила Дотти. – От такого, как он, чего угодно можно ожидать, – чай, живет-то в лачуге, в лесу.

Когда Эмма вернулась в столовую, мистер Уиллис уже стоял у буфета и, под руководством Мад, извлекал пробку из бутылки шамбертена. Затем он наполнил бокал до краев.

– Вам столько же, леди? – спросил он у Мад и Эммы.

– Нет, нет, совсем немножко, только выпить за ваше здоровье, – сказала Мад. – Мы с Эммой днем и не притрагиваемся к вину.

– Это уж как человека воспитать, правда? – заметил мистер Уиллис. – Я родился и вырос в семье трезвенников и до двадцати лет в рот не брал спиртное. Скажу вам, что потом я увлекся этим делом, но нынче не часто представляется случай залить за воротник. – Он поднял бокал, повернувшись сначала к хозяйке, затем к Эмме, чуть пригубил его содержимое, будто в ресторане, и удовлетворенно кивнул. – Превосходное вино! Как сказали бы эксперты, полный букет. Не пробовал ничего похожего с тех пор, как по пути домой из Южной Африки работал стюардом в ресторане первого класса. Мне нравится фруктовый аромат. Если все время пить такое вино два раза в день, то никакой врач не понадобится.

Прогремел гонг, и в столовую вошла Дотти, неся супницу со свекольником.

– Я должен выпить за здоровье и этой леди, – отметил мистер Уиллис. – Не имел чести быть представленным.

– Миссис Дотрелл, мистер Уиллис, – сказала Мад, указывая на них обоих. – Миссис Дотрелл много лет работала вместе со мной в театре.

– На самом деле? Тоже актриса? Для меня большая честь оказаться в окружении звезд. Театральная профессия – лучшая в мире, я всегда так считал. Миссис Дотрелл, вы актриса комическая или трагическая?