Аналогичный «захват власти» псевдолибералами произошел в таком институте социализации, как СМИ, прежде всего на телевидении, влияние которого на нашу нравственность вынуждает отечественные законодательные органы настойчиво искать пути противодействия ему. Показательно, что более 80 % наших сограждан выступают за введение нравственной цензуры на ТВ[12] (Семенов, 2011), которую наши псевдолибералы, естественно, являющиеся ее противниками, пытаются выдать за цензуру идеологическую, тем самым совершая привычный для них акт «идеологического мошенничества», т. е. умышленной подмены реалий в идеологических целях. В этом ряду находится и другой ударный аргумент псевдолибералов в дискуссии со сторонниками ограничений: «не хочешь – не смотри», служащий очередным свидетельством нелепости утвердившихся в современной России «либералогем»: если последовательно продолжить эту логику, то следует выдвинуть возражения против запрета продажи наркотиков («не хочешь – не покупай») и т. п. В данном случае вновь проявляется связь второго уровня системы поддержания (а также разрушения) нравственности общества с первым – трансляции «моралей» на уровень индивидуальной нравственности с их продуцированием и распространением в обществе. А кризис на одном уровне неизбежно связан с кризисом на другом.

Отчетливо выражен кризис и на третьем уровне этой системы – уровне понуждения наших сограждан к соблюдению основополагающих нравственных принципов. Здесь тоже очевидна связь с общей идеологией, в частности, с обсуждавшейся выше «либералогемой», согласно которой «запреты неэффективны», а также с псевдолиберальными идеями о том, что человек должен быть во всем свободен и принуждать его ни к чему нельзя. В этом же ряду находится и либералогема «можно все, что не запрещено законом», означающая, что человек имеет право нарушать нравственные принципы, если он при этом не нарушает законы, а принуждать его к соблюдению нравственных принципов противозаконно. Против этого трудно возразить, однако любое общество стремится придать основополагающим нравственным принципам статус законов[13], а в тех областях нравственного поведения, которые не регулируется законами, применяются нравственные же меры воздействия, которые могут быть не менее жесткими, чем законы.

Ярким примером служат китайские чиновники, осужденные за коррупцию. Многие из них выдерживают законодательное наказание, отсидев назначенные им сроки, но затем, выйдя на свободу, кончают жизнь самоубийством, будучи не в силах выдержать моральную кару – так называемую «потерю лица», что существенно для китайской культуры. Уместно вспомнить и эффективность «мер морального воздействия», характерных для советского общества, в частности, что в те годы означало исключение из партии или из комсомола. А психоаналитики, да и врачи, не придерживающиеся психоаналитических позиций, часто трактуют различные болезни как «наказание», накладываемое человеком на самого себя за совершенные им моральные проступки.

Понуждение к исполнению нравственных норм особенно актуально в условиях, когда значительная часть населения находится на первой стадии морального развития по Л. Колбергу, соблюдая их лишь под страхом наказания. Естественно, куда более желателен перевод подобных граждан на третью стадию, на которой они добровольно исполняют эти нормы, понимая их необходимость для общества, или хотя бы на вторую, где они делают это из конформности, и соответствующие меры по повышению уровня нравственной социализации тоже необходимы. Это так называемое «мягкое» моральное воздействие через систему образования и воспитания. Однако к отказу от принуждения современное общество, особенно российское, вопреки псевдолиберальным мифам пока не готово, и эффективность системы поддержания нравственности во многом зависит от эффективности принуждения к соблюдению ее основ.

Принуждение в демократическом обществе чаще всего выступает в виде самопринуждения, накладывания личностью добровольных ограничений на свою свободу. Поэтому, как пишут Г. Нуннер-Винклер и В. Елдестейн, в современном мире «социальный контроль теряет силу, а главным условием функционирования социальных систем становится самоконтроль» (Nunner-Winkler, Edelstein, 2005, p. 5). Здесь вновь актуализируется общеидеологический уровень представлений о нравственности и торжествует либеральная мысль о том, каким должен быть социальный контроль в современном мире – не насильственным и реализуемым над человеком извне, а добровольным и самостоятельно осуществляемым им над собой. Но одновременно проявляется и основное отличие подлинного либерализма от того, что на страницах этого текста неоднократно именовалось псевдолиберализмом. Если сторонники первого в отличие от приверженцев консерватизма настаивают на том, что человеку можно доверять и, соответственно, доверить ему самому контроль над своим поведением, то наиболее радикальные сторонники второгосчитают, что контроль над человеком вообще не нужен – ни во внешней, внеличностной, ни во внутренней, внутриличностной форме.

При всей абсурдности этой идеи она очень популярна в современном российском обществе, что в том или ином виде регулярно проявляется в общественных настроениях по поводу наиболее вопиющих нарушений морали, таких, как история с Пусси Райот.

Вообще ослабление социального контроля над индивидами – и во внешней, и во внутренней форме – является одним из главных маркеров тех социально-психологических изменений, которые наше общество переживает с конца 1980-х годов, причем многие, и отнюдь не только псвевдолибералы, воспринимают это ослабление с восхищением, именно в нем видя путь к свободе и демократии. При этом допускается очередная ошибка, основанная на непонимании того, что истинная и единственно возможная свобода – не утопичная и безответственная, а та свобода, которую общество может себе позволить. Она предполагает не полное снятие социального контроля над личностью, а лишь его интериоризацию, перевод из внешней во внутриличностную форму. Это дает основания для «политического» утверждения: вопреки тому, что о нашей стране думают на Западе, как обычно, плохо понимающем, что в ней происходит, основной социально-психологической проблемой современной России является не дефицит свободы, а прямопротивоположное – дефицит контроля.

Из самых разнообразных видов контроля наибольшее ослабление за годы наших реформ претерпел нравственный контроль – контроль над соблюдением нравственных принципов, что неудивительно в условиях вознесения принципа «можно все, что не запрещено законом», фактически нивелирующего нравственные принципы, чуть ли не на уровень государственной идеологии. Поучительным примером служит то, что вопиющие случаи безнравственного поведения наблюдаются не только в частной жизни наших сограждан, где контроль над ними со стороны общества сведен к минимуму, но и в их публичной активности, причем и в активности членов общества, которая наиболее публична, будучи связанной с органами государственной власти, средствами массовой информации и т. п. Развлекательные поездки за рубеж депутатов различных уровней, оплачиваемые из кармана избирателя, «крышевание» подпольных казино прокурорским начальством, всевозможные «кущевки» и т. п. (этот ряд можно продолжить) – примеры полного отсутствия морального контроля там, где он, казалось бы, должен носить очень строгие формы, переходя в правовой контроль. А рефлексируя над подобными случаями, которыми сейчас переполнена вся наша жизнь, трудно не заметить, во-первых, их полную публичность – подобное происходит у всех на виду, во-вторых, то, что они являются нормой, а не исключением, т. е. нормой нашей жизни стало отсутствие нравственного контроля даже в абсолютно публичных ситуациях и даже там, куда достает око центральной власти, не говоря уж о гораздо более значительном пласте нашей жизни, скрытом от этого ока.