– На вашем месте я бы держался настороже.

– Настороже? – Макрон нахмурился. – Ты о чем толкуешь, Туллий?

Гай Туллий был старшим центурионом Третьей когорты, главным после Максимия: он служил уже двадцать лет и участвовал во многих кампаниях. Сдержанный и не особо компанейский по натуре, он, однако, первым горячо приветствовал Макрона и Катона после назначения в Третью когорту. Двое других центурионов, Гай Поллий Феликс и Тиберий Антоний, ограничились скупыми словами одобрения, во всяком случае в адрес Катона, и юноша нутром чуял их недоброжелательный настрой. С Макроном дело обстояло иначе: они помнили его еще по тем временам, когда были рядовыми, и относились к нему с уважением, тем паче что командиром он стал раньше их обоих.

– Туллий! – поторопил сослуживца Макрон.

Туллий замешкался и уже открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но передумал и покачал головой.

– Да так, ничего особенного. Просто постарайтесь не ссориться с Максимием. Особенно это относится к тебе, юноша.

Катон поджал губы, и Макрон, заметив это, не удержался от смеха.

– Да не будь ты таким обидчивым, Катон. Ты, конечно, центурион, кто бы спорил, но нужно с пониманием относиться к людям, которые по ошибке принимают тебя за мальчишку.

– Мальчишки такого не носят, – буркнул в ответ Катон, постучав пальцем по наградным медальонам, и тут же пожалел об этом, действительно мальчишеском, порыве.

Макрон поднял обе руки, словно сдаваясь:

– Все, все. Прошу прощения. Но оглянись по сторонам, Катон, ты видел хоть одного командира, который был бы не то что твоим ровесником, но даже лет на пять старше тебя? Боюсь, ты редчайшее исключение.

– Исключение-то он исключение, – спокойно добавил Туллий, – но высовываться ему с этим не стоит, если хочет себе добра.

Проговорив это, ветеран отвернулся и последовал за Феликсом и Антонием к выходу из шатра. Макрон задумчиво поскреб подбородок:

– Что он имеет в виду?

– А ты не догадываешься? – горестно промолвил Катон. – Похоже, командир нашей когорты считает, что я не дорос до своей должности.

– Чушь все это! – Макрон ободряюще хлопнул младшего товарища по плечу. – О твоих заслугах известно всему легиону. Ты не должен никому ничего доказывать.

– Скажи это Максимию.

– Понадобится, скажу. Если он раньше сам этого не поймет.

Катон покачал головой:

– Максимий в нашем легионе всего несколько месяцев, он прибыл с пополнением, пока мы находились на лечении в Каллеве. Скорее всего, он обо мне почти ничего не знает.

Макрон потыкал пальцем в один из Катоновых медальонов:

– Все, что ему требуется о тебе знать, и так видно. А сейчас давай поспешим, а то, не ровен час, опоздаем к Максимию на инструктаж. Ведь мы этого совсем не хотим, верно?

Проверив, как оптион организовал несение караула, и вполне удовлетворившись увиденным, Катон прошел вдоль ряда палаток Макроновой центурии и просунул голову во входное отверстие самой большой из них, в самом конце линии. Макрон сидел за небольшим раскладным столом и при тусклом свете масляной лампы рассматривал какие-то навощенные дощечки.

– Готов?

Макрон поднял голову, отодвинул стопку дощечек в сторону, встал со стула и шагнул навстречу Катону.

– Конечно. В любом случае с меня хватит. Тут проклятые платежные ведомости – у меня от них голова кругом идет. Поневоле случается, что нет-нет да и пожалею о том времени, когда моим оптионом был ты. Тогда, по крайней мере, со всеми этими счетами-отчетами был полный порядок, а я мог, не забивая себе голову цифрами, сосредоточиться на настоящем деле.

Катон понимающе кивнул: по правде говоря, для них обоих жизнь еще в недавнем прошлом была легче и проще. В ту пору, когда Макрон был его командиром, Катон учился у старшего товарища правилам армейской жизни и всему, что должен уметь центурион, и при этом юношу не тяготило бремя реальной ответственности. Конечно, оптион тоже командир, и бывало, обстоятельства вынуждали Катона принимать самостоятельные решения. Он вполне успешно с этим справлялся, однако знал, что в конечном счете за все, касающееся центурии, отвечает центурион. Теперь он сам стал центурионом, а значит, был в ответе не только за себя, но и за всех подчиненных. И ведь нельзя сказать, чтобы он не справлялся с новыми обязанностями: претензий к нему пока никто не предъявлял, но и сам он был достаточно требователен к себе. Уж во всяком случае, отдавал себе отчет, что его долговязая мальчишеская фигура не лучшим образом сочетается с доспехами и должностными регалиями центуриона.

– Как справляется Фигул? – поинтересовался Макрон по пути к большому квадратному шатру в центре расположения Третьей когорты. – До сих пор не пойму, с чего это ты выбрал его в оптионы. Спору нет, парень он храбрый, в драке не пасует, но в остальном, по-моему, несносный зануда.

– Да нормально он справляется, – буркнул Катон.

– Правда? – недоверчиво пробормотал Макрон. – Неужто и со счетами сам справляется? И с прочей хреновой писаниной?

– Ну я… это… порой даю ему наставления.

– Наставления даешь, вот как? Скажи уж сразу, что буковки показываешь – тоже мне, нашел грамотея.

Катон опустил голову, пряча хмурое лицо. По существу, Макрон был абсолютно прав – Фигул плохо подходил на должность заместителя командира. Он и собственное имя мог написать с большим трудом, а уж когда речь заходила о цифрах, то вряд ли мог пойти дальше подсчета своих скромных сбережений за первый год службы в легионе. Но при всем этом Катон не колеблясь выдвинул его на командную должность. Они были почти ровесниками, к тому же Катону очень хотелось видеть перед собой в строю знакомое лицо. Большинство товарищей по оружию, с которыми он начинал службу в центурии Макрона, сложили головы или вышли в отставку, получив увечья. Уцелевших распределили по разным подразделениям, смешав с пополнением, составившим основу обновленной когорты. Так и вышло, что выбор Катона пал на Фигула.

«И ведь не сказать, чтобы малый был лишен достоинств», – порой мысленно оправдывал себя молодой центурион. В Фигуле угадывалась галльская порода: высокий, широкоплечий, он мог помериться силами с кем угодно, хоть в легионе, хоть среди местных. И, что еще важнее, был добродушен, имел простой нрав и прекрасно ладил с личным составом, что делало его неплохим посредником между молодым центурионом и рядовыми бойцами. К тому же Фигул, как и сам Катон, был полон рвения и решимости доказать, что достоин нового назначения. Все бы ничего, да только попытки привить Фигулу хотя бы элементарные навыки ведения счетов и реестров превратились для Катона в сущее мучение. Причем он отчетливо понимал: если ему не удастся исправить положение, значит он по собственной глупости неминуемо возложит на себя еще и часть обязанностей оптиона.

– Ты мог бы его заменить, – сказал Макрон.

– Нет, он справится, – упрямо заявил Катон.

– Ну смотри. Это твое решение, парень.

– Вот именно. Это мое решение. И прошу тебя, Макрон, кончай вести себя так, будто ты мне заботливый папочка.

– Ой, да пожалуйста! Пожалуйста! – Макрон поднял руки, словно сдаваясь. – Слóва больше не скажу.

– Вот и хорошо.

– Давай о другом: что ты думаешь о нашем командире Максимии?

– Да я слишком мало его знаю, чтобы судить. Вроде бы свое дело он знает. Суров по части муштры и придирчив, ну да что тут поделаешь.

Макрон кивнул:

– Да, это командир старой школы. Ему важно, чтобы ни один ремень не болтался, все пряжки были застегнуты, оружие и доспехи надраены до блеска, он нигде ни пятнышка, ни пылинки не потерпит. Такие ребята – хребет армии.

– А откуда он, где раньше служил? – поинтересовался Катон, глядя на собеседника. – Ты о нем с кем-нибудь говорил?

– Да так, перемолвился парой словечек с Антонием. Он прибыл с тем же пополнением и знает Максимия еще по службе в Гесориакуме.

– Ну и что он говорит?

– Да почти ничего. В центурионах Максимий уже почти десять лет, служил по всей империи, а до того вроде бы состоял в преторианцах. Несколько лет прослужил там и перевелся в легионы. – Макрон покачал головой. – Вот этого я, хоть убей, не понимаю: какой дурак по доброй воле уходит из гвардии! Там и жалованье выше, и снабжение поприличнее, и лучшие таверны и бордели Рима всегда под рукой. Красота!