Ну а что потом?

Неопределенное, полное опасностей будущее тяготило Катона, словно мешок с камнями. Если их все-таки захватят свои, казнь последует быстро, причем забивание насмерть камнями или дубинками можно считать самой мягкой карой из тех, что пожелает обрушить на них взбешенный командующий Плавт. Вероятнее всего, их ожидает распятие – медленная мучительная смерть на кресте. А попади они в руки варваров, можно не сомневаться в том, что их ожидают самые жестокие пытки: сожжение заживо, сдирание кожи, травля охотничьими псами. Но даже если им удастся ускользнуть и от тех и от других, то чем они смогут прокормиться, скрываясь в болотах? Может быть, до наступления холодов еще можно будет что-то найти или украсть, но голода все равно не избежать, а с наступлением зимы их ждет неминуемая гибель.

На миг у Катона возник порыв повернуть обратно и принять свою судьбу, может быть наименее ужасную из всех возможных, но он тут же выругался, кляня себя за дурость. Он жив, и на самом деле только это и имеет значение. И он будет цепляться за жизнь во что бы то ни стало, потому что, какой бы она ни была, самая трудная жизнь несравненно лучше бесконечного забвения смерти.

Катон не больно-то верил в то, что после смерти попадет в загробное царство Митры, загадочного восточного бога, у которого в последнее время появилось немало почитателей в легионах. Смерть виделась ему абсолютным и окончательным концом всего, а стало быть, ей следовало противиться, уклоняться от ее холодных объятий до последнего вздоха.

Усилием воли Катон отогнал мрачные мысли и встал, подставив промокшее тело пронизывающему ветру.

– Всем встать! За мной! – приказал центурион и, даже не удосужившись проверить, выполнена ли его команда, отвернулся от лагеря и зашагал на запад – туда, где под серым унылым небом раскинулись болота.

Когда прозвучал сигнал тревоги, Макрон бодрствовал. Вернувшись в палатку, он так и не смог сомкнуть глаз. То было нечто совершенно новое для Макрона, который, как и большинство ветеранов, обычно проваливался в глубокий сон в тот самый момент, когда голова его касалась подушки. Но ведь и ситуация была далека от обычной. Катон бежал, но шансы на его спасение оставались ничтожными, да и самому Макрону угрожала нешуточная опасность. В тот самый момент, когда в интендантском шатре обнаружат связанных помощников интенданта с кляпами во ртах, станет очевидно, что беглецам кто-то помог. И если обнаружится его причастность, он сам окажется в числе приговоренных. На сей счет у центуриона сомнений не было. Ни послужной список, ни боевые награды во внимание приняты не будут. Его казнят.

Сквозь щели полога палатки было видно, что по тусклому серому небосклону уже начал разливаться слабый утренний свет. Дождь хотя и лил уже не так сильно, как ночью, но все еще продолжался, упорно стуча по кожаной крыше палатки и мокрой земле вокруг нее. Крик, раздавшийся в отдалении, призвал дежурную центурию к оружию. Поднятое по тревоге отделение пробежало мимо палатки: темные силуэты вырисовывались на фоне разгорающейся зари, сапоги скользили и хлюпали в грязи.

Макрон решил, что ему лучше выбраться наружу, чтобы его видели среди откликнувшихся на сигнал тревоги. Ради собственного спасения следовало делать вид, будто он удивлен так же, как остальные. Центурион встал с походной койки и потянулся за сапогами. Но едва пальцы коснулись потертой кожи, он помедлил, потом оставил сапоги и вынырнул из палатки.

– Эй ты! – остановил он пробегавшего мимо солдата. – Что тут, на хрен, за суматоха?

Легионер остановился и, тяжело дыша, встал навытяжку.

– Э-э-э… осужденные, командир.

– Что «осужденные»?

– Они исчезли, командир. Сбежали!

– Ну ни хрена себе? Как же им удалось?

Легионер, разумеется, лишь пожал плечами. Он понятия не имел, да и трудно было ожидать, что он знает такие подробности.

Макрон кивнул:

– Ну ладно. Действуй!

– Есть, командир!

Легионер отдал честь, повернулся и поспешил туда, где над линией палаточных крыш виднелся штандарт его подразделения, которым медленно поводили из стороны в сторону, обозначая место сбора. Макрон проводил его взглядом и убедился, что как ни торопись, а не получится быстро двигаться по вязкой грязи, окружавшей палатки. Это хорошо, как и все, что способно хоть ненадолго задержать погоню за Катоном и остальными беглецами. Нырнув обратно в палатку, Макрон торопливо натянул и зашнуровал сапоги и накинул тяжелый плащ. Плотная шерстяная ткань, совсем недавно пропитанная жиром, почти не пропускала воду. «А вот Катоновым ребятам приходится туго, дрожат небось в своих промокших туниках», – подумал он, ощутив вдруг укол совести. Но времени на то, чтобы снабдить беглецов чем-то еще, кроме оружия, у них с Фигулом не было, да и оно было добыто с огромным риском. «Вообще, Катону надо радоваться уже тому, что он остался жив», – размышлял Макрон на ходу, размашистым шагом направляясь к легионерам, собиравшимся под штандартом.

Центурион Максимий, схватив под мышку плащ, подбежал к своим командирам.

– Почему поднята тревога?

Туллий, командир дежурной центурии, выпрямился и выступил вперед:

– Осужденные совершили побег, командир.

– Побег? – изумился Максимий. – Это невозможно! Покажи!

Туллий повернулся в сторону открытой площадки, где содержали арестованных, и легионеры расступились, давая дорогу командирам. Те проследовали на площадку и подошли к двум часовым, которых вырубил Фигул. Они сидели на земле и пили из фляжек, которые им дали освободившие их товарищи.

– Это еще что такое? – заорал Максимий. – А ну, на хрен, встать!

Оба солдата кое-как поднялись на ноги и смотрели на приближающихся командиров, вытянувшись по стойке смирно. Поначалу командир когорты оставил их без внимания: он изумленно таращился на примятую траву, обозначавшую место, где сидели осужденные. Сделав три быстрых шага, он наклонился, поднял с земли несколько обрезков кожаных ремней, внимательно их осмотрел и показал другим командирам.

– Перерезаны.

Макрон сглотнул и кивнул:

– Надо думать, кто-то им подсобил.

– Да уж, похоже на то, – согласился Максимий и повернулся к двоим караульным. – Васс, что здесь произошло?

Легионер постарше стоял навытяжку и смотрел прямо перед собой, избегая взгляда командира когорты.

– Ну, – тихо произнес Максимий, – выкладывай.

– Командир, меня и моего напарника захватили врасплох. Они выскочили из темноты, невесть откуда взявшись, и набросились на нас.

– Они? Сколько их было?

– Двое, командир, – встрял часовой помоложе. – Ох и здоровенные были оба.

– Ты их узнал?

– Так ведь темно же было, командир, – пробормотал старший часовой. – Тут разве с уверенностью скажешь?

Глаза его мрачного товарища расширились.

– Командир, одного мы точно узнали. Это был Фигул.

– Оптион Фигул? – Командир когорты поскреб подбородок. – Оптион Катона. Ну что ж, это кое-что проясняет. А как насчет второго?

Макрону потребовалось усилие, чтобы скрыть тревогу, охватившую его в ожидании ответа ветерана.

– Его я толком не разглядел. Заметил только, что ростом он поменьше Фигула, ну так ведь это почти про любого сказать можно.

– Понятно. – Максимий оглянулся на Макрона. – Объявляю общее построение когорты. Надо выяснить, кого еще мы хватимся. Действуй!

Макрон повернулся и стал высматривать трубача когорты. Как он и ожидал, солдат стоял под штандартом дежурной центурии, держа наготове изогнутый дугой бронзовый инструмент. Макрон шагнул к нему:

– Труби общий сбор!

Громкие звуки прокатились над рядами палаток. Все остававшиеся там солдаты повыбегали на дневной свет и, хлюпая по грязи, заторопились к месту построения у внутренней стороны вала. Центурионы стали перед своими подразделениями, в то время как оптионы проводили быструю перекличку, проверяя личный состав. Центурию Катона, лишившуюся и командира, и исполняющего его обязанности, Макрон взял на себя.