Должно быть, еще больше капитан удивился тому, что Райслинг послал на запись. Вот что это было:

Во время работы Райслинг переписал всю Солнечную систему: «…острые, яркие скалы Луны… радужные кольца Сатурна… морозные ночи Титана…» – все это пока открывал и разваливал двигатель и пока удил его начисто. Завершил он дополнительным припевом:

…Затем в рассеянности вспомнил, что хотел присоединить исправленный первый куплет:

Теперь корабль был в безопасности и мог спокойно дохромать до дома без одного двигателя. Относительно себя Райслинг не был так уверен. «Ожог» кажется острым, думал он. Райслинг не мог видеть яркий розоватый туман, клубящийся в отсеке, но знал, что он есть. Райслинг продолжил реанимацию продуванием воздуха через внешний клапан и повторил это несколько раз, стараясь понизить уровень радиации так, чтобы его смог выдержать человек в подходящей броне. Занимаясь этим, он послал еще один припев, последний кусочек подлинного Райслинга, который когда-либо мог быть:

Комментарий[127]

История о «Слепом Певце Космических Дорог» бродила в архивах Хайнлайна с 1941 года, но он так и не удосужился ее написать. Война отняла у него возможность писать – возможно, навсегда, – а кроме того, он не думал, что у него получится написать о слепом человеке, потому что он не знал никого, страдающего этим недугом.

Но война свела его с Тони Д’Амико, слепым механиком на базе ВМФ в Филадельфии. До войны Тони был певцом и аккордеонистом – он был артист, но научился работать на станках, чтобы внести свой вклад в победу (попутно он изобрел микрометр Брайля для собственных нужд). Его показатели были не хуже, чем у любого рабочего на заводе, поэтому, когда ВМФ развернул программу переподготовки комиссованных солдат, Тони стал лицом этой кампании. Это были суровые годы, 1943–1944-й, когда волна за волной на родину возвращались солдаты и матросы, которых война превратила в калек. «Многие из них были сломлены; казалось, слепота лишила их всех перспектив. Но одного дня в мастерской с Тони было достаточно, чтобы полностью изменить их отношение к жизни. Это было удивительно, чудесно – и это разрывало вам сердце».

Если Тони Д’Амико и не был прототипом Райслинга, то, во всяком случае, он стал источником вдохновения. «Там я встретился с ним, и мы обсудили… расхожую идею о том, что слепой видит больше красоты, чем зрячий. Тони горячо согласился с этим и в подтверждение рассказал мне разные подробности». (Цитатируется по аннотации, которую Хайнлайн написал для пластинки, записанной на «Caedmon» в 1976 году. Это аудиокнига, на которой Леонард Нимой читает «Зеленые холмы Земли» и «Присаживайтесь, джентльмены!».) Поскольку он намеревался построить историю вокруг неприятного парня, прекрасного в своих песнях, писателю нужны были эти подробности для создания фона.

Как только Хайнлайн вернулся в Лос-Анджелес и его неодолимое желание спасти мир угасло (ну, более-менее), он снова занялся черновиками «Лошади, которая не могла летать» (позднее опубликованной как «Джерри был человеком») и набросками «Зеленых холмов». Джон Кэмпбелл был рад услышать, что Хайнлайн работает над этим рассказом, и даже поместил анонс в рубрику «Скоро» журнала «Astounding» – как выяснилось, преждевременно: Хайнлайн уже давно понял, что он не будет предлагать свои вещи в «Astounding», пока издательство «Street & Smith» не прекратит совать палки в колеса, когда он пытается повторно продать свои вещи кому-то еще. (И он действительно ничего не писал для «Astounding», но «Street & Smith» в 1948 году не отказались от подобной политики.)

Теперь, когда он мог использовать для портрета Райслинга реальный опыт слепого человека, текст пошел как по маслу: за четыре часа был готов первый последовательный черновик, с пробелами в рукописи, куда нужно было вписать стихи. Это был выдуманный газетный очерк, в котором журналист облагораживает и приукрашивает человека, личность вполне героическую в реальной жизни, но не вполне презентабельную. Это был тот сорт литературной игры «правда, скрытая в мифе», который нравился ему больше всего. Следующие десять дней Хайнлайн потратил на текст «Песни космических дорог» Райслинга. Строчки ложились одна к другой, все складывалось удачно, и только с названием было что-то не так. Он долго не мог понять, что именно, пока однажды ему не понадобился журнал «Weird Tales». Его подруга простудилась, и он дал ей почитать один из старых рассказов К. Л. Мур о Нордвесте Смите, который ему очень нравился. И в рассказе «Шамбло» она нашла «Зеленые холмы Земли», так называлась песня, которую Нордвест Смит напевает про себя. Он тут же написал К. Л. Мур письмо и, сознавшись в невольном плагиате, попросил официального разрешения использовать эту фразу. Он его, конечно же, получил без проблем – Каттнеры и Хайнлайны были очень хорошими друзьями.

Хайнлайн понятия не имел, куда удастся пристроить этот рассказ, но знал, что он наверняка будет продан. Он поручил своему агенту предложить его во все глянцевые журналы, прежде чем посылать в палп, – и рассказ дважды попадал не туда, пока за него не ухватился «Saturday Evening Post» – и ухватился крепко. Неизвестно, кто больше обрадовался этой сделке, Хайнлайн или редактор «Post». Рассказ поставили в план номера первой недели февраля 1947 года, самого ближайшего из возможных, а иллюстрировать поручили одному из своих лучших художников Фреду Людекену. Он должен был написать гуашью по картону драматическую картинку на разворот. И они с ходу начали активно продвигать рассказ, разместив в ведущих газетах страны рекламу на полстраницы под заголовком «ЗАВТРА ЛЕТИМ НА МАРС!»

И рассказ появился 8 февраля 1947 года с удивительной, светящейся иллюстрацией Фреда Людекена и имел именно тот успех, о каком мечтал рекламный отдел «Post». Редактор Бен Хиббс рассказывал Хайнлайну, что их завалили восторженными письмами – их было больше, чем они получали по поводу любого другого рассказа раньше, – и почта все прибывала, потому что журнал продолжал распространяться по миру. По словам корреспондентов, люди передавали его из рук в руки: из Сингапура в джунгли Юго-Восточной Азии и дальше через Панамский канал.

«Зеленые холмы Земли» занимают особое место; рассказ не только один из фаворитов в творчестве писателя, но и важный водораздел в его послевоенной адаптации к мирной жизни. Долгое время Хайнлайн жил в подвешенном состоянии, но «Зеленые холмы» доказали, что он способен снова заняться литературой – и для этого ему не нужно снова и снова повторять старые наработки. Генри Каттнер сформулировал это очень точно: «Возможно, самое главное – это то, что во время войны ты не стоял на месте. И ты не стал возвращаться к тому, что осталось в 1941 году, а пошел дальше, туда, где мог лучше реализовать свой потенциал. Мы действительно очень рады…» (21 октября 1946 года).