На угол Рыночной площади они выскочили аккурат в то мгновение, когда часы в башне стали бить пять вечера. Люди, застигнутые внезапным дождём, разбегались, кто куда, и протяжно лаяли потревоженные собаки.

Айвор остановился так резко, что Киллиан чуть руку не вывихнул.

– Это плохо. Это очень, очень плохо… – пробормотал он. Волосы и одежда у него начали промокать и липнуть к телу.

– Что… плохо?.. – задыхаясь, спросил Киллиан. В боку у него кололо, горло словно крючьями раздирало от долгого бега.

– Кто-то разбил мой знак на калитке. Идём скорей, Нив может не справиться.

Уже подбегая к дому, Киллиан услышал заполошное ржание, женский крик… потом вдруг сверкнула ослепительно бело-синяя молния, оглушающе прогремел гром – и дождь начал стихать. Во дворик Киллиан влетел, уже не заботясь о сохранности примул и наперстянки – да так и замер, заворожённый дивной картиной.

Перед порогом гарцевала громадная чёрная лошадь с пылающими, точно уголья, глазами. За ушами у неё росли бычьи рога, а копыта были размером с детскую голову. В дверном проёме застыли, прижимаясь друг к другу, Томас в изрядно подпорченном костюме, и вилья, на лице у которой ужас мешался с гневом в такой пропорции, что черты становились уродливыми.

Завидев Киллиана, чудовищная лошадь топнула, склонила голову – и кувырнулась вперёд, вставая на ноги уже сребровласой девушкой в зелёном платье наизнанку.

– Вот, это, – вздохнула Нив покаянно. – Вы ж разрешили – копытом в лоб. Не рассчитала я, скопытился он…

Айвор осторожно выглянул из-за плеча компаньона и повеселел:

– Мёртв. Мертвей некуда. Умница, Нив!

– Да уж чего там, – смущённо пробормотала она, вытирая нос подолом платья.

– Что ж, тогда пройдёмте обратно в дом, – довольно потёр руки Айвор. – Ну-с, дорогие мои, обсудим договор… А на труп внимания не обращайте, что-то мне подсказывает, что пока мы будем с вами разговаривать, крыски и мышки его растащат по косточкам. – Он покосился на стремительно светлеющее небо. – И вороны. Ах, да, чуть не забыл…

Склонившись над телом чужака в балахоне – мужчины могучего телосложения, со светлыми волосами, перехваченными обручем – Айвор вытянул у него из-за пояса топор и легко, точно прутик, переломил о колено. Лезвие тут же потемнело и рассыпалось прахом, а дубовая рукоять обуглилась.

– Тьфу, руки потом мыть, – проворчал Айвор и замолк, заметив что-то ещё. – Так, вы ступайте, а я догоню. Нив, сделай чаю. Сладкого и со сливками.

– Как прикажете, – неловко сделала книксен Нив и, подхватив под локоть вилью, увлекла её за собой. За вильей инстинктивно потянулся и Томас О’Доэрти, а последним ушёл Киллиан, оставляя компаньона наедине с трупом.

«А также крысами, мышами и воронами… Нет, не хочу об этом думать».

Сетуя на слишком живое воображение, Киллиан направился в гостиную.

К счастью, в доме было так тепло, что даже промокшим насквозь и продрогшим простуда не грозила. Нив сноровисто накрыла на стол, напевая себе под нос старинную песенку о глупом лорде, который неверен был своей жене, за что и поплатился. Томас сидел, точно палку проглотив, и бросал на вилью пламенные взгляды. Гостья же была рассеяна и не могла подолгу задержать взор ни на чём. За окном всё снова шумел дождь, слабея с каждой минутой, ветер раздувал занавески, пахло свежим хлебом и грибным супом – знать, обед был почти готов, когда появился чужак.

Айвор вернулся точно к чаю – сухой, с прибранными в хвост волосами и загадочно улыбающийся.

– Итак, приступим, – произнёс он, когда кружки в первый раз опустели, и Нив начала обходить стол, доливая каждому крепкого, красноватого чайного настоя. – Хочу вас обрадовать, юноша Томас. Вы, сами того не желая, вскрыли чудовищный нарыв на теле города… к счастью, удалить его не составило особого труда, – скромно опустил взгляд фейри. Нив горделиво фыркнула.

– Какой-какой нарыв? – слабым голосом переспросил Томас.

– Чудовищный, – смакуя интонацию, повторил Айвор.

Глаза у него блестели, что у кота, который греется у камина. – Выяснилось, что в прошлую луну в Дублин прибыл жрец одного весьма кровавого восточного божества грома и молний… Вообще-то божество это вполне может довольствоваться кровью петухов, быков и прочей бессловесной живности, однако чужак был слишком амбициозен. Полагаю, именно поэтому он и вынужден был когда-то бежать из родных краёв – кровожадных безумцев нигде не любят, тем более в наше время, когда поезда с дирижаблями наступают колдовству на пятки.

– И что начал делать этот ваш жрец? – поинтересовался Томас, ёжась, как от холода.

– Он не мой, – дотошно уточнил Айвор. – Мой – Киллиан, а этот – кровожадного восточного божества грома и молний. Конечно, жрец стал творить зло. Начал, я думаю, с ворованных на базаре петухов. Потом, когда алтарь подрос, и над Дымным логом стали замечать молнии, жрец попробовал раздобыть жертву покрупнее… На человеческую женщину замахнуться не решился. Зачем, когда под рукой есть корриган, способная обратиться в девицу? Тем более выманить её мужчине – проще простого, нужно только прогуляться по бережку, демонстрируя свою стать. Но корриган всё же нечистое бессмертное существо. А вот вилья – уже другое дело. Вильи рождаются от росы или слепого дождя, в вилью может быть обращена красивая чистая девочка… И если у вильи отобрать крылья, она станет человеком. Красивым человеком, которого никто не хватится, даже если его разрубить на части на дубовом алтаре.

Киллиана пробрала дрожь. Не от голоса Айвора, хотя фейри умел нагнать жути загробными интонациями, а от того, какая яркая картинка предстала воображению. Мутный свет пасмурного дня, одурманенная рябиной вилья в холщовой рубахе – и серебряное лезвие, врубающееся в плоть.

«Морин сказала – топор, что родня золотому серпу. Золотым серпом друиды срезали священную омелу… но этот жрец иначе приносил жертвы».

– Получается, я спас её от смерти? – несколько воодушевился Томас, ощутив, что шансы его на взаимное чувство растут. – И она это знает?

– Знает, – сощурился Айвор. – Да только не торопи судьбу, юноша. Помнишь уговор?

– Про двадцать фунтов? Разумеется, хотя у меня нет такой суммы с собою, но чековая книжка…

– Нет же, – обидно рассмеялся фейри. – Впрочем, тебе же хуже. А вот наша часть сделки – крылья вильи.

И с этими словами он небрежно швырнул на стол тонкий золотой поясок.

Вилья вскочила, опрокидывая кружку с горячим чаем, и вскрикнула, точно сойка. Сцапав поясок, она выбежала на середину комнаты – и обернула его вокруг талии. Выгнулась дугой, заломила руки… А когда распрямилась, на спине у неё уже трепетали два пёстрых совиных крыла – больших, в человеческий рост.

– А вот и вилья, так сказать, в природном обличье! – Айвор уже не скрывал веселья. – Ну-ка, красавица, давай!

Вилья хихикнула совсем по-девичьи – и задрала подол, куда выше колен.

Томас позеленел и ахнул:

– Матерь Божья!

Айвор поскучнел.

– На комплимент не похоже. Да, дорогая?

Вилья грустно кивнула, словно всё поняла, и переступила с ноги на ногу.

Цокнули по паркету крупные ослиные копыта.

Киллиан, за долгие годы знакомства с Айвором насмотревшийся и не такого, только подался вперёд, пытаясь разглядеть, где именно ослиные ноги переходили в человеческие. Выходило, что аккурат над коленями – там и шерсть пропадала, и пропорции становились больше похожими на девичьи. А вот Томасу стало по-настоящему дурно – он так и стоял с открытым ртом, хватая воздух, как карась, выброшенный на берег.

Потерянно вздохнув, вилья опустила подол платья и откинула волосы, упавшие на лицо. Обменявшись с Айвором взглядами, она процокала через гостиную, остановилась ненадолго около Киллиана – и, наклонившись вдруг, подарила ему лёгкий целомудренный поцелуй в щёку. А потом вскочила на подоконник, невесомая, махнула крыльями – и взлетела в быстро светлеющее после дождя небо, нагоняя отступающие тучи.

Томас наконец-то обрёл дар речи.