Сначала он целует её решительно и с силой, но она ёрзает и приглушённо протестует, поэтому он пытается целовать её нежнее и с удивлением обнаруживает, что ему это тоже нравится. Ему нравится, как она отдаётся ему и как гладит его шею, как сладко звучит её голос, когда она шепчет: «О, Драко». Ему нравится восторг в её голосе.
Пэнси ниже, а волосы у неё короче, они пахнут экзотическими фруктами, но стоит ему закрыть глаза, и он чувствует, что она мягкая и упругая в нужных местах, и всё после этого кажется правильным. Он не теряет голову, упражняясь с ней, поэтому не заходит дальше, чем собирался, хотя и понимает, что стоит ему попросить — и она останется. Но он совсем не возражает, когда она поправляет одежду, застёгивается и уходит.
Всё это можно назвать довольно приятным.
На самом деле, следующие два дня и большую часть вторника он пребывает в приподнятом настроении. В столовой и на уроках Пэнси постоянно садится рядом и без конца улыбается ему, при этом он вспоминает, что забыл сказать ей о том, что всего лишь практиковался. Ему кажется неуместным говорить ей об этом прямо сейчас, а ещё ему нравятся одобрительные взгляды от слизеринцев. От слизеринок он получает другие взгляды — отчасти оценивающие, отчасти заинтересованные, — и он понимает, что Пэнси, должно быть, похвалила его мастерство, и теперь он доволен ещё больше.
Естественно, как только он видит Грейнджер во вторник вечером перед Большим залом, от былого настроения не остаётся и следа, его подменяет мучительное чувство разочарования. Драко уверен, что она видела его с Пэнси — он постарался, чтобы она увидела его с Пэнси, — но она никак это не комментирует. Нет даже заинтересованного взгляда.
Он начинает думать, что, должно быть, неправильно истолковал её последние слова. Он стремительно приходит к выводу, что должен только радоваться этому. Радоваться, что эта грязнокровка больше не станет испытывать его, марая своими губами. К концу маршрута он практически полностью сумел себя в этом убедить. Но затем, сделав несколько шагов, она останавливается у хорошо освещённого проёма и говорит:
— Ну что?
И он подходит ближе.
На этот раз Драко уверен, что целуется намного лучше, и, судя по негромким звукам, которые издаёт Грейнджер, она тоже это признаёт. Пытаясь применить то, чему он научился с Пэнси, Драко начинает целовать её медленнее — Грейнджер тоже на это откликается. Он теряется в ощущении губ, языка, в том, как руки скользят по коже, а когда он снова приходит себя, её блузка расстёгнута, лифчик расстёгнут, а его ладони накрывают её тёплые и упругие груди. Он трогает её соски, сжимает их, задевает ногтем, и только стон, который она издаёт, возвращает его в реальность.
Грейнджер запрокинула голову, её глаза закрыты, а щёки пылают. Он замирает, его руки всё ещё прижаты к ней, и она поднимает голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.
— Что? — нетерпеливо спрашивает она.
Он начинает отстраняться, и она выпрямляется, но даже не пытается прикрыться.
— О, — говорит она, и её голос полон презрения. — Для тебя это слишком, как я посмотрю.
Драко с шипением грубо хватает её и впивается ей в сосок, прикусывая его. Она судорожно сжимает его шею, и он ухмыляется, скользя языком по её плоти. Потом он отстраняется, чтобы спросить:
— Слишком для тебя, Грейнджер?
И когда она выдыхает:
— Нет! — а потом дёргает его за полы рубашки, расстёгивая пуговицы, он снова теряется в ощущениях — на этот раз от её прикосновений.
Он не может касаясь её, не терять рассудка, поэтому заходит дальше, чем намеревается, а потом ещё дальше. Её карамельная кожа в свете факелов кажется очень нежной. Когда её руки касаются его члена сквозь ткань брюк, а его руки добираются до её влажных трусиков под юбкой, он вдруг выдаёт:
— Я хочу…
И она отвечает:
— Да, — и вот её трусики сняты, а она расстёгивает его ширинку, и он возится, и мгновение ему кажется, что он не сможет приткнуться, куда надо, и ничего не получится. Она нетерпеливо фыркает, наклоняется и подводит его член ко входу, и тут же всё встаёт на свои места, а он внезапно оказывается внутри неё.
Она влажная и тёплая, в точности как описывалось в книгах. Он прижимает её к стене, и она цепляется за него, но предпочитает смотреть куда-то в сторону, ему за плечо. Он дрожит, страстно желая достичь того, что кажется совсем близким, словно маячащий впереди снитч, стоит только протянуть руку…
Его толчки становятся беспорядочными, дыхание частым и шумным. Она бросает на него встревоженный взгляд и шепчет:
— Не… — но он закрывает глаза и толкается в последний раз, и всё заканчивается. В темноте под его веками вспыхивают россыпи мелких звёзд.
Когда он снова открывает глаза, то понимает, что стоит на коленях на полу, а Грейнджер застёгивает рубашку.
— Ты упал, — констатирует она. — Повезло, что я сама удержалась на ногах.
Её лицо больше не горит румянцем, и Драко понимает, что он не почувствовал, как она кончила, и из того, что он читал, следует, что она, вероятно, и не кончила. Он отказывается спрашивать у неё, но замечает нотки торжества на её лице, и он понимает, что она снова победила.
Не говоря ни слова, он натягивает рубашку и уходит.
Позже ночью ему становится плохо, и его рвёт, когда он думает о грязнокровках и веках чистокровного рода Малфоев. Он даже не позаботился о противозачаточных чарах, и если Грейнджер вдруг забеременеет, он станет отцом какой-то мерзости. Он смывает рвоту и опирается лбом на бачок унитаза. Если он и не подумал о чарах, то Грейнджер этого наверняка не упустила. Это одновременно и успокаивает, и раздражает.
========== Глава 3 ==========
После чего он пытается больше не думать о произошедшем, и на протяжении почти всей недели ему это удаётся. Квиддич помогает забыться. В субботу проходит матч Гриффиндор — Слизерин, и Драко прикладывает максимум усилий на поле, понимая, что никогда ещё не был так быстр. Проблема в том, что он всё ещё колеблется, прежде чем схватить снитч.
Разумеется, они проигрывают. Поттер — размытое красно-золотое пятно, и, когда он проносится мимо Драко и резко зависает над серединой поля, снитч блестит, зажатый в его поднятом кулаке. Крики гриффиндорцев, пуффендуйцев и когтевранцев заглушают разочарованные стоны слизеринцев, и Драко бредёт к раздевалке в сопровождении Крэбба и Гойла, стараясь не смотреть на толпу, облепившую всеми любимого героя. Он мельком ловит проблеск каштановых кудрей, выбивающихся из-под гриффиндорского шарфа, обрывок знакомого голоса, восторженно восхваляющего победу Поттера, прежде чем в поле его зрения попадает всплеск рыжих волос рядом с ней, и внезапно не смотреть — намного легче.
У него внутри кипит жажда: жажда победы, а также другая жажда, гораздо более примитивная, которую он не хочет признавать. Он подумывает снова пригласить к себе Пэнси и попрактиковаться с ней ещё немного, но ему требуется намного больше знаний, чем Пэнси Паркинсон может ему дать. Большую часть воскресенья он проводит в своей комнате, с яростным рвением изучая книги, которые мать прислала ему на шестнадцатый день рождения. Ещё одна традиция Малфоев: мать посвящает в такие вопросы сына, а отец — дочь. Некоторые слизеринцы любят шутить, что подобная инициация носит физический характер, или, по крайней мере, когда-то точно была таковой. Драко никогда не утруждал себя отрицанием всех этих домыслов, предпочитая многозначительно ухмыляться.
В понедельник Пэнси пытается напроситься к нему в комнату. Он отказывается, ссылаясь на учёбу в качестве оправдания. Прежде чем он захлопывает дверь, Пэнси замечает схемы, развешенные по всей стене, и он понимает, что неделю назад он, возможно, и попытался бы расшифровать выражение её лица — лениво, больше для праздного развлечения. Теперь же у него нет на это времени. Ему ещё слишком многому нужно научиться.
На восьмое дежурство он прибывает задолго до Грейнджер. Её глаза пусты и безразличны, и, когда она минует альков, где они были вместе на прошлой неделе, он понимает, что глубоко внутри он этого ожидал. Ему хочется что-то сказать, но всё, что приходит ему на ум, — жалкие мольбы, поэтому он молчит. Драко просто дожидается, пока они не пройдут половину пути, оказавшись достаточно далеко от всех людных мест школы, и прямо посреди коридора хватает её за руку.
