Когда мы были там – нас 10 человек и немец – я все время искал способ, чтобы сбежать. А немец-то все говорит, рассказывает, мол, это сделай так, это положи туда… А его никто не понимает. Как-то раз он разозлился сильно из-за этого, кричал, ругался, а у меня вырвалось случайно, и я сказал по-немецки: «Они не понимают». Он сразу так встрепенулся: «Ты знаешь немецкий язык?!». Ну а куда мне уже деваться?.. Я ему: «Говори медленнее». Он меня с работы отстранил и со мной все разговаривал. Я ему сказал, что я с Москвы, он начал спрашивать что там да как, потом тоже рассказал про свою родину. Он был преподавателем младших классов и действительно даже стрелять совсем не умел. Так мы разговаривали, а я ему постоянно повторял: «Говори медленнее».
Однажды я захотел в туалет и пошел в соседний наполовину сгоревший дом – там, видимо, раньше скот был… И вдруг чувствую – что-то вкусно пахнет. Я принюхивался-принюхивался, а потом по принципу тепло-холодно наконец нашел под досками сгоревшую корову – мясо там такое поджаренное было, обгоревшее. А рядом с этим местом еще собачье следы были – значит, собаки туда приходили и ели там. Тогда я ножиком отрезал мяса, наелся, потом все это закрыл, чтобы собаки туда не залезли, и место это запомнил. Потом я еще не раз туда ходил.
На следующий день пришла новая партия рабочих. Среди новых людей я заметил русских офицеров – у меня был очень хороший слух, и я это определил по их разговорам. Я понял, что они хотят захватить немцев, которые нас стерегли, и с их же оружием убежать. Тогда я и решил с ними познакомиться.
Вечером, когда мы пришли с работ, немцы велели готовить ужин. За конюшней были поля с неубранной картошкой и репой, нам принесли котел, сказали копать на поле и готовить это на костре. Человек пять из нас это делали, а потом приносили в конюшню, и все пленные это ели. Получалось совершенно невкусно, без соли, но все были голодные и поэтому ели. А я еще от той коровы мясо припасал – привязывал на веревочке под пальто.
Немец сказал мне подобрать специально людей для работы – чтобы хорошие были, работящие. Я взял тех офицеров, и, как и в первый раз, мы пошли в дом копать убежище. Я опять же разговаривал с тем немцем, все думал, как бы убежать, потом пошел на то же место – наелся, даже с собой еще взял. Так мы с офицерами вместе дня три работали, я к ним присмотрелся, а потом одному из них я показал ту корову – вдвоем уходить было нельзя, но я рассказал ему, как туда дойти. Он тоже ходил за мясом и своим товарищам приносил еще. Они были с фронта, все там знали и хотели бежать.
А один раз к нам пришел другой немецкий офицер, дал распоряжение нашему, чтобы 1-2 человек отправить копать могилу около церкви – какого-то большого немецкого генерала убили, и его нужно было около церкви похоронить. Офицер показал на меня и еще одного человека, и другой конвоир взял нас и повел к той церкви. Мы туда пришли, нам дали лопаты, лом и тонкие-тонкие рукавицы. Своих перчаток у меня уже и не было. Этот конвоир был настоящим военным, все кричал нам: «Рус Ифан, дафай, дафай, рапотай». Я устал тогда ужасно, еще руки от лома мерзли – перчатки-то тонкие. Я руки грею, а он комки, которые я выбрасывал, ногой стукал, чтобы они мне в голову летели, и все повторял: «Дафай, дафай, рапотай бистро». За прошлый день мы могилу выкопать не успели – земля у церкви и так притоптанная вся, а тут ее еще и подморозило. И на следующий день нас отправили туда же.
А после работы каждый вечер нас под конвоем отправляли обратно в конюшню, и пока мы шли, немцы нас все пересчитывали. А я заметил, что наши офицеры тем не менее переговаривались о побеге, к немцам приглядывались – как кого уничтожить можно.
День на 5-ый или 7-ой нас так же привели на работы, потом увели могилы копать – я выкопал уже примерно по шею… И тут наши русские ястребки начали атаку с воздуха! Самолеты чуть ли не на бреющем полете стреляют из пулеметов. Я сразу на землю лег, а немец говорит, мол, давай вылезай оттуда… А наши как раз снова бомбить начали. Тут этот немец испугался, взял меня в охапку и спиной повалился в ту же могилу, которую я копал. Получается, прикрылся мной. А другому немецкому офицеру, который недалеко там стоял, показалось, что это я нападаю – он побежал, заорал, уже пистолет выхватил… Чуть было меня и не застрелил. Потом ему уже тот немец объяснил все.
А наши офицеры собирались бежать: один из них бросился на немца, который вел наружный конвой… Но тут другие немцы увидели, что наш-то нападет, поняли все и нашего застрелили. А оставшиеся русские офицеры, получается, тоже под подозрение попали. Да и я вместе с ними – мы же все время вместе находились, работали всегда одной компанией, а значит тоже могли в сговоре участвовать. Никакого побега у них не получилось. Но тогда они решили, что сегодня точно нужно бежать, иначе завтра по подозрениям их всех расстреляют. Война же… А я им сказал, что тоже побегу; они согласились.
И вот нас человек 5 или 6 собралось. А как бежать? В конюшне к тому времени уже народ скопился – человек 20, наверно, и они подозревали о наших планах побега, но точно не знали. А они-то не хотели, чтобы мы убежали – потому что с них спросят как с сообщников, словом, они уже забеспокоились и начали роптать. К тому же ночью через каждые два часа приходил немецкий солдат и проверял, все ли на месте. Но я все равно решил бежать. Одет я тогда был хорошо: все белье домашнее, кальсоны были и рубашка большая. Ну а на морозе я все это нижнее белье снял и прямо поверх пальто натянул. Бежать мы решили через окошко. Получается, из него надо было вылезти и упасть, потому что там высоко было.
А когда на улице буря, то снег, падая, не доходит до стенки дома, и там образовывается пустое пространство, и часовой, который обходит дом, смотрит не в это пространство, а поверх снега. Т.е. пока часовой находится вне поля зрения надо было еще пробежать по этому пространству метров 300-500, чтобы он ничего не заметил.
Один из офицеров наконец полез. Все молчали. Другие офицеры почему-то замешкались, и вторым я полез. Я тогда чувствовал себя так уверенно, что мне вообще все нипочем было. Прямо до окна я не доставал, так что меня подсадили. Когда я вылезу, все готовились заткнуть окно соломой, чтобы незаметно было. И в этот момент я и застрял. Другие пленные сразу ругаться начали, мол, что же делать – надо же сказать, что пленные убегают, иначе виноватыми будут оставшиеся пленные. А я застрял и никак не мог ни туда, ни сюда… А время-то идет. Ну тут один офицер догадался и как стукнет мне под задницу – я и вывалился. А рядом с окном караульный ходил слева направо, и я смотрю: он закругляет заход, т.е. уже сейчас поворачивать будет ко мне. Ну тут я и побежал что есть духу! Зрение-то у меня плохое было, но я по следам бежал. А потом мы с офицерами договорились, что побежим на огонь – там недалеко горело что-то. Наконец я добежал туда и встретил первого офицера, который там сидел в лесу. Он сначала испугался меня, а потом уже узнал, и мы вместе, как договаривались, стали ждать других. Долго-долго ждали, потом смотрим – еще один бежит… А я лег под сосну и уснул. И снится мне речка, тепло-тепло, солнышко, все купаются, а я лежу загораю – просто прелесть такой сон. Сколько я спал – не знаю, но вдруг чувствую: меня ногами бьют по бокам. Офицеры все уже собрались, а я никак не могу проснуться. А какой-то из них еще говорит, мол, пусть этот здесь лежит, он, наверно, замерз уже. А я бы и действительно замерз, если б меня не разбудили, тем более что человек, когда замерзает, всегда такие сны видит.
Мы побежали все вместе, и все время натыкались на немецкие заставы – то пушки стоят, то минометы, то еще что-нибудь. Но офицеры-то знали, что и как… И все равно долго-долго мы бегали там, наконец нашли реку Волгу, а рядом большой железнодорожный мост был взорван. Офицеры говорили, мол, на той стороне должны быть наши, а здесь – немцы. А немцев почему-то не оказалось. И офицеры все думали – как же так?.. а может немцы уже и на другую сторону перебрались?.. Кое-как мы перебежали на ту сторону, а я самый первый прибежал, потому что был, как это по-военному говорится, в маскхалате.
