Когда я пошел на выход, то по обе сторону тропинки стояли несколько знакомых мне женщин. Они ругали меня, били руками или палками, кто-то сделал мне подножку и потом меня уже лежачего били ногами… Еле добежал до проходной. Охранники там заливались смехом. Но мне было совсем не смешно. А еще мне тогда показалось, что весь этот спектакль для меня устроил начальник лагеря…
А когда совсем холодно стало, кто-то из наших узнал, что как раз сейчас можно в армию пойти – примут. И мы опять туда пришли. И нас приняли. Я даже сейчас помню, какая тогда была радость! В армии солдат в то время одевали очень хорошо – тепло: сначала нижнее белье, потом теплое белье, потом фуфайка, потом шинель. Выдавали варежки, но только с указательным пальцем – чтобы было удобно стрелять; а еще – шапку-ушанку. Так мы попали в армию. Нас практически тут же посадили в вагон и отправили в запасной полк близ озера Еланчик. А там всех собирают, выстраивают и начинают делить: «Плотники есть?», «Повара есть?». Кто откликается – делают шаг вперед. Правда, многие там привирали… Мы с одним парнем стояли рядом и уже успели познакомиться… Он на повара откликнулся. Я ему говорю: «Слышишь, какой из тебя повар?», а он мне: «Да ладно, там на месте разберемся». А я не мог врать. В общем, всех, кто отозвался, увели, но большинство еще осталось – связисты, артиллеристы, танкисты… И тогда уже начали вызывать по роду войск, и людей сразу же распределяли по отрядам или полкам. А я все равно остался. И тех, кто остался, стали учить военному мастерству – как в штыковую ходить, как винтовку разбирать, но это я все знал еще когда на «Ворошиловского стрелка» сдавал. Но, конечно, многого не знал – где там передовая? как в атаку ходят? какие взводы есть, отделения, командиры?..
Словом, меня определили в пехоту и сразу же послали в какой-то другой лагерь, в котором уже формируют полки. Там уже кухни свои… Настоящая солдатская жизнь, и все подчинено командованию… Направо! Налево! Шаг вперед!
И в один прекрасный день декабря нас повезли на фронт. Довезли до Москвы и остановились на станции, рядом с которой моя семья и жила. Тогда я уговорил начальника взвода, чтобы я смог быстро сбегать к своим, пока поезд еще стоит. Ну и пообещал, что принесу из дома всем что-нибудь вкусное. В конце концов мне разрешили. А тогда времена очень грозные были, и всех дезертиров, если находили, могли расстрелять сразу на месте. И я очень боялся, что патрули примут и меня за дезертира – взял где-то газету, закрывался ей… Потом в трамвае и даже в метро был… И наконец дошел до матушки. Мне все очень рады были – устроили прием, и я сказал, что пообещал командиру взвода принести что-то вкусное из дома. Ну а что дома-то было?.. Вот матушка дала мне четвертинку (250 гр.) подсолнечного масла… А я уже задержался дома, поэтому мать с сестрой решили поехать вместе со мной. Так мы и поехали втроем. Но когда мы добрались до станции, наш эшелон уже уехал. Тогда мы пошли к военному коменданту станции – в его руках вся власть там была, и дисциплина доходила вплоть до расстрела: за невыполнение приказа начальник мог застрелить подчиненного на месте. Там был просто железнейший график, и ни в коем случае нельзя было нарушать порядок. И вот мы пришли туда. И если бы не мама и не актерский талант сестры… Сестра там всячески изображала и жалость, и любовь, и преданность советской власти. Словом, в конце концов комендант согласился, и меня посадили в другой эшелон. Мы должны были ехать на станцию Шаховская. Ехали мы долго, а когда приехали туда, то узнали, что тот эшелон, на который я опоздал, разбомбили немцы. И многие из тех, кто там ехал – лежали раненые или убитые. А кругом пожар, дым… И все бегом, бегом, пока другие вражеские самолеты не прилетели. Получается, что если бы я тогда не опоздал, то вероятнее всего был бы ранен или убит.
Мы доехали до станции Шаховской. А дальше – до станции Сухиничи. Эта станция находится в калужской области, а в центре этой области – в городе Калуга – располагался эвакогоспиталь, где я чуть позже и оказался. Ну а тогда мы продвигались от Шаховской до Сухиничей – по тылам шли.
Однажды наш командир по дурости повел целый взвод солдат (человек 30) по открытому полю, которое немцами издалека очень хорошо просматривалось. Оно уже пристрелено было немецкой артиллерией. А нас по этому полю прямо строем повели, причем мы еще без оружия были… Естественно, немецкая артиллерия нас расстреляла – много погибших было. Получается, что еще не дойдя до пункта назначения, мы потеряли половину взвода.
В части, куда нас привели, были большие потери среди и солдат, и командования. Там меня назначили помощником командира взвода – потому что с девятью классами образования я там был самым грамотным, тем более еще и москвич. Работа эта хозяйственная: получение, дележ продуктов, патронов, вещей, принадлежностей…
Интересно, как там делили продукты – водку, сахар, хлеб… Во взводе было три отделения. Я как помощник командира делил продукты между взводами, а там уже сами делили. Вот, например, выдается буханка хлеба на пять человек… Какой-то солдат ее разрезает на пять частей, но части эти получаются неодинаковыми – невозможно ровно разрезать. Солдаты, естественно, возмущаются – солдат же всегда голодный. Тогда делали так: какой-нибудь солдат, пользующийся уважением, отворачивается, а командир отделения показывает кусок и спрашивает: «Это кому?». Солдат отвечает: «Иванову!». Иванов подходит и берет этот кусок хлеба. «А это кому?» – «Петрову!». Тогда Петров забирает и т.д. Также сахар делили – разделят ложками по кучкам, и то же самое начинают. Табак еще таким образом делили. Этот способ дележки, во-первых, занятным был – интересно же, а во-вторых, считалось, что так получается добросовестно, по-честному.
Еще у нас были нацмены – национальное меньшинство. В Советском Союзе всегда было много разных народностей, но были и особенно маленькие. Водку они не пили, свинину не ели. И иной раз с ними было удобно дело иметь: у них можно было водку выменять на сахар… А водку нам не каждый день давали. А только когда в наступление надо было идти или еще что-то в этом духе… Вот так мусульманину водку дашь, а он уже знает, что когда будут водку в следующий раз выдавать – он мне ее даст. Они свинину не едят, а тушенка-то из свинины была… Мы, бывало, к ним набивались в компанию: вот выдают банку тушенки на троих, а они не едят. Значит нам больше доставалось, но я им взамен мяса хлеба давал. Вначале они вообще отказывались по убеждению, ну а потом говорят, мол, тушенку мы будем есть, но сало – нет. А в конце концов вообще все стали есть. Хотя от водки некоторые продолжали отказываться. А некоторые даже там с ковриками молились потихоньку, а тогда это позором считалось – в Советском Союзе все были антихристы.
Однажды нам давали на ужин кашу гречневую – очень вкусную, со шкварками. Но она была совершенно несоленая. Что делать? Мы, солдаты, подняли там хай, мол, как так есть?.. Тогда старшина роты быстро сообразил – давай, говорит, всем по селедке на троих, чтобы солонее было. А как селедку на троих делить? Но как-то разделили.
Был у нас один нацмен – из гор Восточной Азии… Религия этой национальности не позволяла ему убивать людей и даже прикасаться к оружию. И как ему быть? Командир взвода с ним разговаривал-разговаривал, но убедить его никак не мог и в конце концов поручил это мне. Я его тоже и так и сяк убеждал, а он ну ни как не соглашается – боится, орет, бесится… Другие солдаты уже смеялись тогда над нами. Но все равно надо же было как-то его приучить. И вот как-то раз я вытащил из винтовки этого нацмена затвор и незаметно ему в карман шинели положил. А ребята-то все это заметили – и все смотрели, ждали, когда же он руку в карман положит и на затвор наткнется. А он все не кладет и не кладет руки в карман. Ну а что делать? Под конец этому парню намекнули, что, мол, в кармане у него есть что-то… Он туда руку сует, затвор этот замечает… И как заорет! И бегал кругами, и в костер прыгал… Мы уж сами не рады были, что такое придумали с ним. А он к командиру взвода побежал, потом обратно вернулся… Затвор-то он никак из кармана вытащить не может. Ну потом нам уже жалко его стало, да и ребята все уже на меня поглядывают – мол, надо что-то делать, парень же с ума сходит. Ну мы у него затвор вытащили… Вроде обошлось. А что потом с этим парнем стало, я уже и не помню… Кажется, его извозчиком взяли куда-то.
