Ученые говорят, что малые части "системы" обычно повторяют в своем малом масштабе все свойства большой. Например, известно, что места лишения свободы - своеобразная модель свободного общества. Здесь тоже властвлибо есть - либо ее нет, если нет власти в свободном мире. Здесь правит закон (государственный или воровской), если закон управляет и свободным миром. Беспредел, произвол возникает как зеркальное отражение всего, что происходит там (здесь), за несколькими рядами колючки.

Так же и правоохранительная система, повинуясь общемировым законам, копирует образы и способы Большой власти. Может быть, выбивали признание из подозреваемых и в "застойные" времена (выбивали, факт!), но никогда это не делалось так открыто. Приятель заглянул в милицию - нужен был адрес какой-то родственной структуры - и с ужасом наблюдал, как по коридору, пиная сапогами и тыча в бока кулаками, два дюжих милиционера волокли окровавленного парня. Возможно, это был грабитель или даже убийца, но все же подобные сцены более всего ассоциируются с фильмами о немецком гестапо, нежели о российской милиции.

НОЖ И КУПЮРЫ (хороший мент)

В 1983 году москвич Туров съездил за город - резал веники для традиционного похода в баню. С вениками в сумке и с хорошо заточенным ножом в кармане куртки он вернулся в Москву и прохлаждался возле винного магазина на одной из Тверских-Ямских - ожидал по договоренности товарища, с которым хотел распить бутылочку "Тамянки".

В это время к нему обратился подвыпивший "товарищ" лет тридцати - с просьбой разменять десяточку. Туров достал две пятирублевки. "Товарищ" купюры взял, но десятку почему-то не отдал. "Эй, - сказал Туров, - а мои деньги?" - "Какие - твои? - удивился "маклер". - Чего тебе воаще надо?" Тут он потянулся к Турову пятерней и сделал ему "шмазь" (как, помните, в старом фильме "Коллеги"). После шмази у Турова потемнело в глазах. Он вытащил из кармана нож и в присутствии большой зрительской толпы полоснул "товарища" по брюшине - куртка разъехалась с оглушительным треском, проступила кровь на белой несвежей рубашке. "Товарищ" вместе с присными в лице пьяненькой дамы и какого-то незавидного коротышки убежал, прижимая к животу руки и что-то вскрикивая на ходу.

"Молодец мужик! - сказали из толпы. - А то обнаглели совсем, суки!"

Туров кивнул, соглашаясь. Руки у него дрожали, он решил идти в метро и ехать домой - не ждать приятеля...

Далее события развернулись так. Недалеко от метро на него навалились какие-то люди, заломили руку. Чуть вывернув голову. Туров увидел, что это те трое. Подрезанный Туровым бил его кулаком по лицу и шептал: "Вася, во двор его щас, вон туда - и забьем как мамонта..."

И забили бы, если бы не проезжавшая мимо машина с милицейскими. Непорядок, конечно, когда человека бьют - да еще напротив посольства одной футбольной державы. Всех забрали в отделение.

Турова поместили сразу в КПЗ - отобрали шнурки, сумку с вениками, изъяли часы. И вызвали только через час.

У мента-капитана был уставший и больной вид - как будто он не спал неделю, разгружая вагоны на Москве-Товарной.

"Значит, так, гражданин Туров. Ты напал на граждан - Буйкина, Онаньева и Чухоморову. Ударил Буйкина ножом - хорошо, что не повредил жизненно важные органы. Это все подтверждают Чухоморова и Онаньев; впрочем, наверное, и другие очевидцы найдутся. Ножик ведугвой?"

"Мой", - согласился Туров и честно рассказал капитану, что произошло на самом деле.

"Я тебе, надо сказать, верю, - сообщил дознаватель, выслушав сбивчивое повествование. - Не нравятся мне эти чухоморовы. Но налицо факты: ты человеку прорезал пузо, правда, несильно, эдакая царапина... Так что, гражданин Туров, иди обратно в камеру и хорошенько подумай сам - нет ли чего-нибудь такого, чтобы мне стало интересно тебя отпустить. Даю тебе час. Потерпевшие твои тоже потерпят часок, в "аквариуме" посидят..."

... Туров лежал на деревянном настиле КПЗ и думал.

Ончбыл не один - справа спал парень в джинсовом костюме, а слева сидел бомжеватый старичок в солдатской шинели.

Сначала ничего не лезло в голову - одни побеги. Но вдруг...

Туров бросился к двери и застучал в железо кулаками.

"Ты чего молотишь, обижают, что ли?" - лениво проворчал из-за двери дежурный.

"Да нет! - закричал Туров. - Я тут вспомнил одно!..

Хочу к этому, к следователю!"

"Что, придумал? Ты только не фантазируй, хуже будет..." - объявил капитан.

"Нет, это правда!"

И Туров рассказал.

Дело в том, что неделю назад он заработал пятьсот рублей - завод выплатил премию за две еще прошлогодних рацухи (рационализаторские предложения). А выдали деньги одной пачкой, купюры новенькие, упаковка банковская... Три пятерки Туров сегодня взял с собой, покупал билет на электричку, пирожки на станции, мороженое, сигареты. Две пятерки оставались. А остальные - лежат дома, на столе, в хрустальной конфетнице. Он отдал две пятерки "для размена" этим, потерпевшим, - значит, они у них до сих пор..."

"Ну и что?" - удивился капитан.

"Как - что? Номера-то на купюрах те же самые. Вы домой позвоните, вам жена моя, Люся, скажет номера!"

Мент вдруг ожил:

"Это ж совсем другое дело! Только б Люся твоя деньги не потратила! Или эти бы не догадались, а то выбросят... да нет, не выбросят! Говори номер".

Разговор был недолгий. Люся, слава Богу, дома оказалась, испугалась милиции, но номера на пятерках из вазы сообщила. Капитан записал, а потом крикнул какого-то Петухова - явился сержант.

"Веди сюда троих из "аквариума", заодно двух понятых найди. Обыскать надо..."

Пятерки, отобранные у Турова, были найдены в кармане Буйкина. Номера сошлись...

"Так, ну что, будем оформлять вас по 145-й, часть вторая, грабеж, значит... - сообщил капитан потерпевшим. - А ты, Туров, пиши заявление".

"Что-то не хочется", - вдруг произнес Туров.

Капитан посмотрел на него пристально.

"Как это?"

"Ну, может, потом?.."

"Ну, как хочешь... - вдруг согласился дознаватель. - Короче, я вас отпускаю первыми - завтра явитесь к 10 нуль-нуль сюда же. Документы у меня останутся. А ты посиди еще полчаса, чтоб не вступать в конфликтные отношения с преступным элементом".

Буйкин, Онаньев и Чухоморова исчезли молча.

"Да кто они такие?" - спросил Туров.

"Партийцы, - ответил капитан. - Чухоморова и Буйкин лет по десять в КПСС, а Онаньев сегодня вступил: отмечали. Видно, не хватило на праздник по полной программе... Пролетарии, как и ты. Ты-то не член?"

"Нет".

... Через пару часов Туров был уже дома, объяснял происшествие Люсе. Капитан сначала забылся, а потом лет через пять Туров снова вспомнил этот неприятный эпизод - прочувствовал, что мог бы сейчас находиться где-нибудь за Уралом, под конвоем. Туров даже лицо капитана вспомнил - серое такое...

Подобный эпизод можно рассматривать с разных позиций. С одной стороны чуть ли не чудо, номера купюры и так далее. С другой стороны - капитан до конца исполнил закон, дал Турову шанс защитить себя: видимо, интуитивно был уверен, что обязательно найдется какое-то объяснение или оправдание. А ведь статья на Турове висела: нож, отпечатки, "ранение"... Да к тому же он вроде как плюнул в душу этим "людям", когда они отмечали светлый праздник приобщение к монолитным рядам руководящей общественной силы. Можно представить речь прокурора и реакцию народных заседателей...

Многим, однако, не так повезло, и они оказались в числе многочисленной клиентуры пенитенциарной системы, а по-простому - тюрем, зон, поселений, "химий" (строек народного хозяйства).

В старом хорошем фильме "Звезда пленительного счастья" в одном из эпизодов император Николай предлагает декабристу помилование. Однако тот отвечает, что, мол, придут времена, когда миловать будет закон, а не царь по самовластию.

"Эх, - думал я тогда, - глупый декабрист, ведь какое счастье - быть помилованным чьей-то доброй волей, а не законом, писанным для всех без разбору..." Ибо вот оно, время законов милующих, но где же сами помилованные? (Говорят, комиссией по помилованиям на Украине в советское время руководил бывший партизан Ковпак. На каждом, без исключения, прошении он писал четыре слова: "Кара малувата, трэба видбуваты".)